Чем кормить детей в подвале
Где сейчас Элизабет Фритцль: отец держал её в сексуальном рабстве, не выпуская из подвала 24 года
Девушка родила семерых детей, будучи запертой в подвале.
Фото © Collect / Handout
История Элизабет Фритцль стала достоянием общественности, когда ей удалось вырваться на свободу в 2008 году. Её биография легла в основу фильма «Девушка в подвале», который недавно вышел на американском телеканале Lifetime, сообщает The Sun. Он снова заставил говорить всех о том, какая жуть порой творится прямо у нас под носом.
Кто такая Элизабет Фритцль
Элизабет Фритцль. Фото © Collect
Йозеф Фритцль. Фото © Collect
28 августа 1984 года инженер-электрик из небольшого австрийского городка Йозеф Фритцль попросил свою 18-летнюю дочь Элизабет о помощи. Он устанавливал новую дверь в недавно отремонтированный подвал, и ему якобы не хватало рук. Но это была западня. Фритцль ввёл девушку в состояние наркоза с помощью полотенца, смоченного в эфире. Элизабет вышла из этого подвала только спустя 24 года.
Элизабет Фритцль. Фото © 60 Minutes Australia
Жену и полицейских Фритцль убедил, что дочь сбежала из дома и вступила в секту. Пока девушку искали, он безнаказанно подвергал её сексуальному насилию. Там же, в подвале, Элизабет родила от собственного отца семерых детей. Один младенец умер вскоре после появления на свет. Ещё троих Фритцль вырастил вместе с женой. Ей он говорил, что это Элизабет подкидывала малышей к порогу дома. Оставшиеся три ребёнка жили с матерью в подвале.
Подвал, где жила Элизабет. Фото © mtdata.ru
26 апреля 2008 года 42-летняя Элизабет обрела свободу. Одна из её дочерей потеряла сознание, и она уговорила отца отвезти её в больницу. Врачи настояли на присутствии матери ребёнка. Йозеф привёз Элизабет в клинику, и она всё рассказала. За дело взялась полиция. Фритцля арестовали и посадили в тюрьму.
Куда делась Элизабет
Суд постановил, что Элизабет нужно сменить имя и место жительства. Никто не знает, как её зовут сейчас и где конкретно она живёт вместе со своими шестью детьми. Известно, что это небольшая деревушка в Австрии. Дети всё время спят с открытыми дверьми, а дом круглосуточно охраняет полиция. По некоторым данным, у Элизабет завязались отношения с одним из её телохранителей.
Как у нас в подвале дети жили
А я человек, как вы поняли, осторожный, и рукой махнуть «ай показалось» в жизни так не сделаю, всякого насмотрелся. Начинаю думать, и всё это молча, и тут подумалось жена друга почему-то тоже молчит оборачиваюсь стоит будто что-то чувствует и не пикнет, в голову приходит идея передвинуть рядом стоящий комод на эту дверцу и послушать, слышу какая-то возня и шепот, понимаю, что там действительно кто-то есть, пока слушал смотрю жена друга уже топор притащила смотря на мои действия в абсолютном молчании))), и почему-то мозг хочет верить в лучшее и думает «может все-таки крысы», всё что я смог придумать это спросить жестким басом «Кто там?Что там делаете?», тут вдруг «извините мы думали тут никто не живет», ага думаю там вас еще и несколько, ладно хоть голоса молодые, но не очень. Начинаю расспрашивать, кто зачем откуда, понимаю, что ситуация не такая уж и страшная и отодвигаю комод, но все же беру топор из рук жены друга, командую чтобы подняли дверцу и спокойно вылезали по одному и ползком к стенке лицом к стене без всяких лишних движений «я человек военный со мной шутки плохи». Начинают выползать значит эти детины лбы по 1.90, голоса молодые, а сзади смотреть взрослые, начинаю снова думать, что ситуация страшновата и как-то я поспешил комод отодвигать. Командую второму чтобы оставался в подвале, а то топором по башке получит(а я же еще и не знаю сколько их там), не знаю насколько я был адекватен, но тогда мне это показалось достаточно адекватным заявлением.
«На следующий день жена с другом уехали за вещами, а я остался с женой друга»
Автор хотел другую историю рассказать, но он очень скромный свингер, постеснялся.
Не говори папе
Распахнув дверь, Алина врывается в родительскую спальню как маленький ураган. Часто стучат по полу пятки, шуршат раздвигаемые шторы, свет заливает все до потолка. Недовольно замычав, мама с папой тут же накрываются с головой, но Алина прыгает на кровать и тормошит их за плечи:
— Ничего не пора, рань такая, — слышно из-под одеяла папу. — Иди сама еще поспи, что за изуверство-то!
— Не могу я спать! Я знаешь когда проснулась? Час назад! Я целый час терпела, ждала, что сами проснетесь, а вы как эти… как их там…
Мама выглядывает одним глазком, с любопытством дожидаясь сравнения.
— Которые в джунглях на ветках спят, короче! Ой, какая разница!
Алина сползает с постели, чтобы выпрямиться в полный рост и упереть руки в бока — точь-в-точь гордый собой победитель на ринге.
— Мне сегодня десять лет, — говорит. — Такой важный день, я не хочу его весь спать!
Мама откидывает одеяло, улыбаясь. Волосы растрепаны, на скуле след от подушки. Она протягивает руки, и Алина ныряет в теплые объятия.
— С днем рождения, доченька.
Выпроставшись наружу, отец обнимает обеих, и все вместе они сидят так целую вечность. Алина раз за разом вдыхает запах ночного крема мамы и лосьона после бритья папы — один травяной, другой ментоловый, и оба родные как сами родители. Можно просидеть так до самого вечера, и это будет самый лучший день рождения, но другие важные дела никто не отменял.
— А где подарок? — бубнит Алина в шею маме, и та смеется:
— Мы — твой подарок! Или ты недовольна?
Мягко отстранившись, Алина глядит снисходительно:
— Ой, ну не делайте вид, что ничего не подготовили. Я хочу подарок, и так вон сколько ждала!
— Страдалица, — усмехается папа. — В тумбочке посмотри, внизу.
В мгновение ока оказавшись у тумбочки, Алина дергает нижний ящик и достает небольшую коробочку, обернутую ярко-красной подарочной бумагой. Искрятся на глянце солнечные блики, манит ленточка с бантиком-цветочком. Теперь главное взять себя в руки: если понравится — радоваться в меру, чтобы родители не решили, что на сегодня хватит приятностей, а если не понравится — никак это не показать, чтобы не расстроились. Вроде все просто.
Дрожащие пальцы нетерпеливо срывают обертку, раздевая коробку с изображением телефона — большой дисплей, куча циферок, понятных и нет. Забыв обо всем на свете, Алина пищит:
— Самый новый! Прям вообще самый-самый новый! Это как у Танюхи! Я же даже не мечтала!
Под смех родителей она вынимает телефон. Черный экран отражает широко распахнутые глаза, всклокоченные волосы, недоверчиво приоткрытый рот.
— Он прям настоящий? Он же так дорого стоит, он такой.
Телефон вибрирует в пальцах Алины, прерывая восторги. Она непонимающе разглядывает незнакомый номер, а потом поднимает глаза на маму:
— Не знаю, — хмурится. — Там же нет симки, разве кто-то может вообще дозвониться?
— Наверное, спамеры научились звонить на телефоны без симок, — неуверенно говорит папа. — Или бабушка так сильно хочет поздравить. Эта как угодно достать может.
Мама тут же набычивается, и он не сдерживает улыбки. Телефон не утихает — вжж, вжж, вжж. Так назойливо, что вибрация отдается в костях. Это точно какой-нибудь розыгрыш, иначе и быть не может. Подозрительно рассматривая родителей, Алина жмет кнопку приема вызова и прикладывает трубку к уху.
Там бесконечный ворох помех, будто кто-то открыл окно в дождливую осеннюю непогоду, и мельтешащие желтые листья заполнили все, шипя и шурша.
— Але, это кто? Вас не слышно!
Никакого ответа. Покачав головой, Алина уже собирается сбросить, когда сквозь шум пробивается далекий хриплый голос:
От затылка до копчика пробегает волна мурашек, пальцы мгновенно леденеют.
— Что там? — тревожится мама, увидев волнение на лице дочери.
— Не понимаю, сильно шумно. Алло, вас не слышно, вас совсем плохо слы.
Звонок прерывается, дисплей меркнет. Надавив кнопку разблокировки, Алина тянет упавшим голосом:
— Так он же вообще выключен. Это же вы все придумали, да? Как вы так сделали? В чем прикол?
Родители переглядываются. В глазах ничего, кроме сонного недоумения — если и притворяются, то очень хорошо.
— Положи пока рядом с телевизором, — машет рукой папа после долгого молчания. — Я посмотрю потом. Может, придется отнести в магазин, поменять.
Алина прижимает телефон к груди:
— Я же еще девчонкам не показала!
— Успеешь, — говорит мама. — Ой, не делай такие глазки! Мобильник в любом случае твой. Разберемся, что там с ним, тогда и покажешь. Зачем глючным-то хвастаться?
Вздохнув, Алина кладет телефон. Новая мысль тут же отталкивает смятение:
— А во сколько все готово будет? Я пока пойду на улицу, приглашу всех, да?
— Причешись сперва, не позорь меня на весь двор, а то как кикимора болотная, — улыбается мама. — Часа в два нормально, наверное.
Алина долго возится у зеркала в прихожей, подслушивая бубнеж родителей из спальни. Папа просит не звать мамину сестру тетю Настю, потому что у нее язык без костей, а в ответ мама ругает папиного брата дядю Володю, потому что он опять напьется и будет просить деньги. Ничего интересного — ни сюрпризов, ни розыгрышей, ни новых подарков. Алина устало закатывает глаза, дергает дверную ручку и выпрыгивает наружу.
Спускаясь по ступеням, она различает, как сверху тяжело шаркают подошвы и слышится сиплое дыхание. Воздух сгущается, наполняясь незнакомыми запахами, в них остро чувствуется чье-то желание напасть. Наверное, так пахнет голодный волк, преследующий зайца. Алина испуганно ускоряется, и чужие шаги отстают, хотя дыхание остается близким, будто незнакомец склонился над самым ухом.
Прикусив губу, она перепрыгивает сразу по несколько ступенек. Перед глазами скачут перила, потрескавшаяся зеленая краска на стенах, разбросанные листовки с рекламой интернет-провайдеров, дверь. Пищит домофон, а потом жаркое солнечное лето разворачивается во всей красе, будто и нет никаких сумрачных подъездов, будто их совсем не бывает.
Двор залит горячим светом, шумят деревья, поскрипывают пустые качели. Алина отходит подальше, ожидая, что преследователь вот-вот выскочит наружу. Но вязко капают секунды одна за другой, а подъездная дверь так и остается закрытой.
На улице никого нет — пустуют скамейки, отблескивают лобовыми стеклами неподвижные машины на парковке. Солнце неторопливо покачивается в ясном небе туда-сюда как маятник. Только тут Алина осознает, что вибрация звонящего телефона все еще стоит в ушах нескончаемым «вжж, вжж», словно он не остался в спальне родителей, а полетел следом за хозяйкой, требуя ответить на звонок. Она даже хлопает по карманам шортов, убеждаясь в их пустоте.
Непривычная тишина двора напрягает больше, чем шаги в подъезде. Алина никогда не видела, чтобы на лавочках не сидели соседские бабушки, чтобы не смеялись на детской площадке тетеньки с колясками, чтобы не марались в песочнице упитанные карапузы. Наверное, все спрятались от нее, чтобы разыграть в честь дня рождения. Сейчас вдоволь насладятся ее растерянной физиономией, а потом выпрыгнут из кустов, выкрикивая поздравления.
Она ступает по тротуару, с интересом вертя головой. Даже в окнах не видно людей, только разноцветные занавески да старые люстры. Не суетятся голуби у мусорных баков, не греются на солнышке бродячие коты. Всех, абсолютно всех как ветром сдуло. Предвкушение праздника медленно тает от колючей мысли, что никто просто не хочет быть приглашенным за стол, никто не хочет дарить подарки и радоваться такому замечательному дню. Но ведь так не может быть, такого просто не бывает.
Взгляд цепляется за что-то яркое и жизнерадостное — это разноцветные надувные шарики, целая куча, привязанные к открытой двери подвала соседнего дома. Да, она в самом деле открыта, и такого Алина тоже никогда не видела. Пацаны любят рассказывать, что в этом подвале настоящие лабиринты со спрятанными сокровищами. Тысячу раз они пытались туда попасть: и ковыряя в замке скрепками, и поддевая дверь найденным на помойке ржавым ломом, и наваливаясь на нее всей оравой, но тайна так и оставалась тайной.
Алина неуверенно замирает на пороге. Щербатая бетонная лестница уводит в густую темноту, но глубоко внизу мерцает оранжевый свет. Лицо обдает затхлой прохладой, нос улавливает запахи сырости и гнили. Одной спускаться в такое место не хочется, но качающиеся на двери шарики уверяют, что в подвале ждут. Наверняка самое секретное место в мире открыли специально для нее, чтобы сделать этот день по-настоящему особенным, и поэтому на улице никого нет — все сейчас изнывают от нетерпения там. Невежливо отказываться.
Оглянувшись на пустующий двор, Алина шагает внутрь. В ушах тут же, помимо ставшего привычным «вжж», просыпается неровное свистящее дыхание — то самое, из подъезда. Она набирает побольше воздуха в грудь как перед прыжком в воду и семенит вниз, к свету, а позади раздаются далекие шаги.
Пальцы касаются влажных стен, и из щелей между кирпичами едва уловимо доносится: «не говори папе». Вибрирует бесконечное «вжж» в самом мозгу, непонятное пыхтение мозолит и мозолит слух. Еще шаги — кто-то чужой подбирается все ближе. Неизвестно, что ему нужно, и совсем нет желания выяснять.
Внизу и правда горит свет — под потолком включены все лампочки. Подрагивающее свечение заливает грязный пол и неровные стены с темными потеками. Несколько широких коридоров уводят в разные стороны, но все одинаково пусты.
— Эй! — кричит Алина, невольно сутулясь. — Я тут, выходите!
Никто не отзывается.
— Танька, ты тут? Я знаю, что тут! Выходите уже, а!
В подвале царит тишина, еще более неживая и неестественная, чем наверху. Не дождавшись ответа, Алина поворачивается к выходу и с сомнением смотрит наверх. Отсюда видно далекий прямоугольник дверного проема с синим небом и странно раскачивающимся солнцем. Надо вернуться домой, к родителям, пока настроение окончательно не испортилось, а все остальные пусть идут куда подальше со своими розыгрышами. Все равно потом сами приползут на торт и угощения.
Но едва Алина делает шаг, сверху раздается:
И топот по ступеням в темноте. Вскрикнув, она бросается в первый попавшийся коридор и несется без оглядки. Мелькают кирпичные стены и многочисленные лампочки, все глубже уводят повороты и развилки. Чья-то черная тень мечется, перескакивая с пола на потолок, шаги за спиной ни на миг не утихают.
— Танька, я обижусь! — беспомощно кричит Алина сквозь слезы, но никто по-прежнему не отвечает.
Поворот, поворот, развилка, еще поворот. Задыхаясь, Алина выбивается из сил. Ветерок обдувает разгоряченный лоб, легкие полыхают, будто внутри разгорелся пожар. Правая босоножка слетает с ноги, но возвращаться некогда, потому что нечто грозное и непонятное вот-вот настигнет. Надо было не вылезать из теплой родительской кровати, надо было остаться там насовсем.
Когда впереди вырастает старая деревянная дверь, Алина без раздумий толкает ее и тут же закрывает за собой, прижимаясь ухом. С той стороны не раздается ни звука — исчезли и топот, и дыхание, и даже это нестерпимое жужжание. Кто бы мог подумать, что тишина может быть такой чудесной.
Подпрыгнув от неожиданности, Алина оборачивается. В тесной грязной комнатке под единственной лампочкой замерла молодая девушка. Лицо бледное, под черными глазами залегли тени. Подол длинной ночной рубашки сплошь в пятнах, ногти на тонких пальцах сломаны и обгрызены. Зато волосы просто на зависть — совершенно волшебного белого цвета с серебристым отблеском, густые, до самого пояса. Мама, конечно, пришла бы в ужас от их нечесанности, но это совсем не портит сказочную красоту.
— Ты кто? — хрипло выдавливает Алина, пытаясь отдышаться. — Из другого двора, да? Не видела тебя в нашем.
Девушка улыбается, показывая желтые зубы. Наверное, она тоже убегала от кого-то, поэтому и оказалась тут.
— Как тебя зовут? — спрашивает Алина.
— Какое имя твое любимое?
Голос совсем тихий, почти шепот.
— Алиса, — не задумываясь отвечает Алина. — Это как мое, только одна буква отличается.
Испуг понемногу блекнет, на смену приходит расслабленная болтливость, и она продолжает:
— Мама пообещала, что если у меня будет сестра, мы назовем ее Алиса. Алина и Алиса — эти имена почти близняшки. Здорово же, да?
— Очень здорово, — соглашается девушка. — Тогда я тоже буду Алиса, как твоя будущая сестра. Мне нравится.
Алиса неподвижна как манекен в магазине, только в глазах плещутся отблески тусклого света. Даже брови и ресницы у нее бело-серебряные, словно поросли инеем. Она глядит с непонятным восторгом, и его не получается разгадать.
— Ты прячешься от. от этого? — Алина кивает на дверь.
— Нет. Это ты спряталась.
— А меня заперли. Заманили и заперли.
— Здесь? — не верит Алина. — Совсем не заперли, дверь же открыта. Из подвала можно выйти, я знаю. Хочешь, покажу? Я без проблем зашла, значит, без проблем можно выйти.
— Я говорю не про подвал, — Алиса обводит руками стены и потолок. — Я говорю про это место в целом.
Алина открывает рот, но вопросов слишком много, чтобы выбрать хотя бы один. Усмехаясь ее замешательству, Алиса наклоняется и доверительно щурится:
— А тебе нравится это место?
— Нет, это место в целом.
Тишину нарушает частое дыхание Алины. Дыхания Алисы при этом совсем не слышно.
— Мне нравится в комнате у родителей. Там очень хорошо, там идеально. И во дворе нравится, там хорошо, только как-то пусто. А здесь, в подвале, вообще не нравится.
— Тогда почему ты спустилась?
— Ты убегала от кого-то, да? От того, кто мешает этому месту стать идеальным. Он пугает и все портит, — шепчет Алиса. — Хочешь, расскажу секрет?
— Ты оказалась здесь, потому что хотела уберечься. Спрятаться. Защититься. Такое бывает, и не так уж редко. Это место идеальное, потому что подчиняется тебе, потому что ты сама придумала, каким ему быть, здесь все твои желания исполняются, надо только захотеть. Здесь много людей — для каждого это место выглядит по-своему, и они никогда не пересекаются, каждый строит свое и наслаждается этим.
Алина опасливо оглядывается на дверь.
— Да, да, — говорит Алиса. — С той стороны тот, кто тебе мешает. Ты так далеко бежала от него, так глубоко забралась, что даже нашла меня. Невероятная случайность. Я думала, этого никогда не произойдет. Думала, буду гнить здесь вечность, но ты нашла, и я могу отблагодарить. Тот, кто за дверью — если его убрать, ты сможешь делать тут что хочешь.
Ее говор журчит как горный ручей, можно даже представить хрустальную воду, перекатывающуюся по круглым сточенным камням. Алина настолько заворожена, что вздрагивает всем телом, когда в дверь стучат — уверенно, размашисто, неотвратимо.
— Хочешь, я его уберу? — спрашивает Алиса, наклоняясь ближе. — Он больше не будет мешать тебе делать все идеальным. Даже двор не будет пустым, заполнишь его друзьями. И шариками, и игрушками, и чем угодно. Хочешь остаться здесь навсегда, с родителями и подарками?
— Хочу! — выкрикивает Алина, съеживаясь от очередного стука.
Алиса хватает ее за плечи:
— Значит, выпусти меня. Разреши. Скажи, что выпускаешь, скажи, что я могу выйти через тебя!
Бум, бум, бум. По двери с треском расползается трещина, выворачиваются щепки, что-то темное и необъятное вот-вот ворвется внутрь, сметая все на своем пути.
— Ты можешь выйти через меня!
Алиса звонко смеется:
И ныряет в лицо Алины как в омут.
Картинка медленно фокусируется: белеющий потолок, ярко горящая люстра. Большая муха бьется и бьется внутри плафона, раскачивая ее туда-сюда. Вжж, вжж. Из гостиной слышно вой ветра — там за окном холодная осень с черными тучами и облетевшими деревьями. Алина открывает рот, пересохшее горло исторгает слабый стон.
Воспоминания ползут цепочкой, одно за другим заполняя голову: кто-то постучал в дверь, и она спросила «кто там?», потому что надо так спрашивать, если взрослых нет дома. Мама говорит не открывать незнакомцам — у них могут быть плохие намерения. Но это оказался дядя Володя, попросился в дом, сказал, ему нужно дождаться папу. Алина, конечно же, открыла, потому что дядя Володя папин брат, а не незнакомец с плохими намерениями. Душно воняющий перегаром и потом, он ввалился в прихожую, шатаясь и матерясь. Уселся прямо на обувную полку и принялся рассказывать заплетающимся языком что-то малопонятное и неприличное, а потом спросил, где лежит мамино золото. Тогда Алина сказала, что позвонит сейчас родителям, чтобы вернулись поскорее, но он схватил ее за локоть, сжав до боли. Даже темные вечерние подворотни с бродячими собаками не такие страшные, как эта хватка. Вырвавшись, Алина выскочила из квартиры, но дядя Володя догнал ее уже на следующем лестничном пролете. Сильные грубые руки отволокли обратно в прихожую, хлопнула дверь, щелкнул замок. Горло сдавило ужасом, и Алина могла только скулить, когда он бросил ее на пол и придавил своим телом, хватаясь сухими пальцами за пижаму. Толкнула острая боль, накатило ледяное осознание происходящего.
И наступило лето, и день рождения, и подарки, и шарики.
Алина с трудом садится на полу. Пижамные шорты сползли до лодыжек, рубашка порвана на плече. В голове звенит, внизу живота жжет. Она касается себя там, а потом смотрит на пальцы — мокрые и красные. Дядя Володя все еще здесь, подпрыгивает на одной ноге, стараясь попасть другой в штанину. Большое волосатое пузо подрагивает как желейный торт. Прокуренное пальто валяется рядом, похожее на шкуру убитого животного.
Все тело кажется разбитым и поломанным. Вывалянным в грязи, пропахшим помоями. Алина прижимает руки к груди и всхлипывает, не находя сил ни на что другое. Дядя Володя оглядывается на нее, в воспаленных глазах мелькает сочувствие. Размыкается кривозубый рот, и заранее ясно, что сейчас прозвучит. Он повторял это сто раз, когда пыхтел сверху, и вот повторяет в сто первый:
Шмыгает распухший красный нос.
— Не скажешь, да? Не скажешь.
Алина наклоняется, и Алиса выплескивается из ее лица подвижной невесомой субстанцией. Обретает форму и цвет, выпрямляется во весь рост. Дядя Володя застывает на месте, ошарашенно распахивая глаза. Алиса неторопливо подходит к нему, и там, где ее ступни касаются линолеума, расцветают пятна черной плесени.
— Ты… т-ты… откуда ты… — выдыхает дядя Володя.
Она касается его лба кончиком указательного пальца. Дядя Володя рушится на пол как сорвавшаяся с крюка коровья туша в холодильнике мясника. Темнеет кожа, иссыхая и обтягивая череп, сыплются одуванчиковым пухом поседевшие волосы, вытекает изо рта что-то бурое. Корчась и сипя, он медленно сворачивается в позу эмбриона, похожий на высохшую корягу. Лопаются выпученные глаза, расползаясь по щекам, выпирают зубы из-под одеревеневших губ. Минута — и он остается совсем без движения, почерневший, скрюченный, уже не похожий на человека.
Алиса переводит взгляд на Алину, с перекошенным ртом наблюдающую за происходящим, и слабо улыбается:
— Теперь возвращайся туда навсегда.
Плечи Алины поникают, голова опускается. Стекленеет взгляд, изо рта вытягивается ниточка слюны, дыхание делается ровным и глубоким.
Алиса отворачивается, дверь открывается перед ней сама собой. Она перешагивает то, что было дядей Володей, и ступает наружу.
Подвал дома
Каким-то образом в детстве почти каждого человека происходят странные вещи. Кто-то забывает их сразу после происшествия, кто-то бережно хранит воспоминания о них до самой смерти. Иногда они происходят спонтанно, иногда человек сам накликает их на себя. Наверняка они происходили и с вами. Вспомните ночной скрип половиц в пустом доме, незнакомца с неестественной походкой на улице, которых вы видели через окно.
Несмотря на свой возраст я панически боюсь оставаться где-либо один. Это не совсем обыденный страх, его я получил по собственной вине.
Недавно переехал из Москвы обратно в свой город, из-за работы. Наш город славится заводом, на котором работают процентов шестьдесят из всех горожан. Туда я и устроился. Деньги платят небольшие, но все равно. Главное, что я там редко остаюсь один, этого мне вполне достаточно. Из-за страха не покупаю машину. В этом плане автобус лучше, там хотя бы водитель есть. Дома все обстоит все хуже. Девушки нет, как и друзей, родители мертвы. Хоть как-то страх одиночества помогла решить кошка, и то не до конца. В квартире я по сути только ночую, все остальное время с семи утра, до одиннадцати вечера провожу на работе и в людных местах по типу торговых центров, кафешек и т.д. Иногда мне снится пустота. В ней нет ничего кроме… Я никогда не запоминаю, что я вижу в пустоте, что-то очень странное. На этом моменте я обычно просыпаюсь с прилипшей ко мне от пота простыней.
Суть я думаю вы уловили. На всякий случай выкладываю этот текст из-под tor. Возможно тут не будет особой крипоты и мистики, я этого не отрицаю. Дело в том, что я никому не рассказывал этой истории и ее знают только люди, участвовавшие в ней. Мне просто нужно выговорится. Не знаю почему именно сейчас, просто мне это необходимо.
Мне тогда было вроде бы десять, а может и двенадцать лет. Недалеко от нашего двора стоял один дом. Обычная панелька, вроде с пятью подъездами. Примерно за полгода до описываемых событий, зимой, два подъезда расселили. Вроде произошло микро-землетрясение, или что-то вроде того и по дому пошли трещины. Их замазали чем-то вроде монтажной пены. Хз куда дели (по моим расчетам) около ста пятидесяти человек, но это и не важно. Подъезд вроде закрыли – повесили новые замки, закрыли почти все окна изнутри фанерой, даже прилепили листок, что «объект находится под охраной такого-то ЧОП». Как вы поняли, никого это не остановило.
Парни постарше (лет восемнадцати) выломали одно окно и стали проводить время в заброшенном подъезде. Часто я видел, как они заходят туда с девками. Как вы поняли, никакого ЧОП не было и в помине. Соседи из прилегающих подъездов, ясен хер относились к этому плохо (любому не понравится, когда за его стенкой в одиннадцать часов ночи раздаются крики школьников и взрывы петард), но почему-то ничего не предпринимали.
К лету абсолютно все закрытые входы открыли. У нас была компания из трех человек. Один с моего класса, другой со двора. Ради конфиденциальности, имена я изменю. Главным (если так можно выразиться) был я. Мы частенько заходили в заброшенные падики, поскольку через них можно было залезть на крышу той панельки, но только тогда, когда не было людей постарше (тех же 18-летних), ибо могло прилететь по шапке сильно. Но мы этого не особо боялись, потому что, к лету интерес у старшаков к этому абандону закончился, а у нас наоборот.
Частенько мы, сидя у себя во дворе травили байки насчет этого подъезда. Мишка говорил, что людей расселили не из-за трещин. По его словам, по ночам там начали пропадать люди. Вышел человек покурить и пропал с концами. А немногочисленные свидетели утверждали, что слышали в момент пропажи музыку с верхних этажей. Оказывается, что на чердаке жил бывший музыкант, вроде скрипач. Жизнь у него не задалась. Жена изменила, с работы выгнали и лишился наш скрипач денег и жилья. Вот он и поселился на чердаке того дома, питался крысами. Потом сошел с ума: выколол себе глаза и до кучи отрезал себе язык. И вот он и похищал людей и убивал. Мясо ел, а из сухожилий делал струны для своей скрипки. И когда власти всерьез озадачились пропажей людей и поднялись на незапертый чердак, то никого там не обнаружили, только десятки человеческих черепов.
И таких баек было навалом. Лично я в них не особо верил, ибо излазил весь этот дом полностью и никаких безглазых скрипачей там я не нашел.
Так вот. Тогда был очень жаркий август. На улице не было почти никого весь месяц. Мы с друзьями ходили по двору и маялись от скуки. Домой никому не хотелось идти: ни у кого не было кондиционера, поэтому у каждого в квартире царствовала духота, которая была в несколько раз сильнее уличной. Вроде бы тогда мы играли в слепуху на площадке во дворе, когда пришел он. Не помню, как его звали, Гена вроде. Я этого пацана видел раньше в своей школе, он был на пару лет младше нас. Жирный, побритый на лысо пацан. Если мне не изменяет память он приехал тогда на две недели в наш район к бабушке и из-за того, что на улице других детей не было он приставал к нам. По началу мы ничего против не имели, чтобы взять его в нашу компанию, но погуляв с ним денек, он начал нас бесить. Мы прозвали его колобком. Он бы не против, лишь бы с ним кто-то гулял.
Отвязаться мы от него не могли из-за того, что его бабка была знакома с моими родоками и родоками Дена. И она попросила их, что бы они заставили нас гулять с ним, типа: «У бедного Геночки друзей совсем нет», это и не удивительно. Ну и родоки согласились. Ведь: «Тамар Семенна столько всего хорошего сделала, вам трудно с ним немного погулять?»
Короче. В один день я кое-что придумал. Я позвал Дена и Мишу раньше времени, когда на улицу выходил этот Колобок, и презентовал им свою идею. Мой план был такой: заманить в подвал заброшенного подъезда (который к тому времени был открыт) Колобка и закрыть его там на пару минут, что бы он посидел там в одиночестве и наконец понял, что к нам лучше не лезть. Почему-то мы тогда не подумали, что он так же может настучать про это своей бабке.
Когда вышел Колобок все пошло по плану. Мы ему сказали, что в подвале того дома лежит какой-то клад и типа надо сходить, забрать. Этот дебик поверил. Подходя к подвалу было тяжелее сдерживать усмешку.
Вход в подвал был небольшой, темный. Гена сильно удивился, когда мы ему сказали, что он пойдет первым, даже начал отнекиваться, но мы его убедили, что пойдем сразу за ним. Тогда он обернулся, и я почему-то запомнил его лицо. Пухлое лицо с большими щеками и голубыми глазами смотрящее в надежде, что мы передумаем его туда посылать. Наверное, тогда он уже догадывался, что мы его обманываем, но все равно пошел.
Как только он переступил порог мы все втолкнули его в темноту и с лязгом закрыли дверь и прижались к ней. Там, за железной дверью причитал и всхлипывал Гена, в полном одиночестве. Он умолял нас открыть дверь, говорил, что никому не расскажет. А потом… а потом он стих на полу фразе. Интонация не изменилась ни капельки, просто будто Гену выключили. Не было никаких криков, ни грохота. Ничего. Простояв так, с пол минуты в ожидании чего-то от Генки мы открыли подвал. Там ничего не было. Подвал представлял из себя небольшую комнату примерно в десять квадратных метров с низким потолком, усеянных трубами, но Гены там не было. Там вообще никого не было. Свет с дверного проема освещал все очень хорошо, поэтому мы хорошо видели, что там никого нет.
В тот момент я почувствовал на себе, как волосы встают дыбом. Я уже собирался шагнуть в подвал, чтобы удостоверится, что Генка не прячется где-то там, но меня одернул Ден. Сьебались мы оттуда быстро, аж пятки сверкали. Из-за жары и понедельника на улице никого не было, и никто нас не заметил. Гену так и не нашли. Он просто пропал. Без следа. Подвал того дома проверили, но там ничего не было. Я это и так знал: сто раз там лично бывал не было там ни бомжей, ни наркоманов, никого. Других выходов тоже не было. К тому же голос Генки затух очень резко, человек так не может. Как будто его куда-то переместили, или что-то типа того.
Участкового всем нам пришлось навестить, но мы сказали, что ничего не знаем. Да, Гена гулял с нами, но потом отлучился куда-то в сторону заброшенных подъездов и все.
За эту историю мне не особо сейчас стыдно. Написал я ее сейчас не для того, чтобы услышать ваше мнение, какой я гондон, я ее написал, чтобы мне стало чуточку легче. Меня пугает мысль, что Гена исчез без следа находясь в кромешной темноте в полном одиночестве. И главное: где он сейчас, или хотя бы его тело?