Чем интересен народный эпос моему современнику
РОЛЬ ЭПОСОВ В СОВРЕМЕННЫХ ОБЩЕСТВАХ
Недавно завкафедрой армянского языка и литературы Российско-Армянского (Славянского) университета проф. А. ЕГИАЗАРЯН вернулся из Пекина. Корр. «ГА» попросил его рассказать о целях и результатах этой поездки.
— ЭТО НЕ ПЕРВЫЙ МОЙ ВИЗИТ В КИТАЙ. ПЕРВЫЙ РАЗ Я БЫЛ ТАМ В 2012 г. Летом, второй раз – осенью того же года. Оба раза я принимал участие в конференциях, посвященных народным эпосам. Организатором этих конференций выступил Институт этнических литератур Академии общественных наук Китая. Нынешняя конференция была третьей. Во всех конференциях принимали активное участие ведущие эпосоведы из разных стран. На этой тоже было много известных ученых. Обсуждали проблему места и роли эпосов в современном мире. Я рассказал о роли армянского эпоса «Сасна црер» (Сасунские богатыри) в современной армянской культуре. У меня под рукой оказался очень богатый материал, что в некотором смысле было неожиданно и для меня.
Те, кто знаком с историей армянской культуры, знают, что наша культура уже более чем полтора тысячелетия развивается как преимущественно письменная культура (что ни в коей мере не уменьшает значение фольклора, устной составляющей культуры). За это время создано огромное количество книг, письменных документов. В такой ситуации можно было бы ожидать, что народный эпос не будет играть особой роли в нашем современном мышлении, во всей культуре. Есть же европейские культуры, которые почти забыли свои эпосы, несмотря на их значимость. Эпосы остаются для них памятниками словесности и не принимают участия в их современной духовной жизни и культуре. А вот мы до сих пор не можем обходиться без эпоса, несмотря на высокоразвитую письменную культуру и почитание книги.
ВО ВРЕМЯ ЭТОЙ ПОЕЗДКИ МНЕ ПРИШЛОСЬ ЗАНИМАТЬСЯ ТАКЖЕ ПРОБЛЕМАМИ научного сотрудничества, и не только в Китае. По пути в Пекин я сделал остановку в Москве и с московскими коллегами обсудил некоторые конкретные предложения. В Институте мировой литературы им. Горького мы говорили о научной конференции по теме «Армянская культура на стыке веков». В разговоре приняли участие директор ИМЛИ акад. Куделин А. Б., его заместитель Чагин А.И., завотделом литератур народов России и СНГ К. Султанов и другие сотрудники. Дальнейшее развитие армянской культуры невозможно понять вне мирового контекста. Поэтому мы пригласили на конференцию зарубежных коллег и уже получили согласие известных ученых из США, Великобритании, Германии, Ирана. Российские коллеги весьма заинтересованно отнеслись к этой идее и обещали отправить на конференцию внушительный научный десант. Проблема действительно актуальна, она волнует очень многих специалистов.
Былины: о героическом русском эпосе и детском чтении
Художник: Владимир Перцов – А что вы сейчас с вашим мальчиком читаете? – спрашивают меня.
Мои знакомые – интеллигентные, думающие, внимательные родители. Спрашивают с неподдельным интересом, им важно. У них тоже пятилетний мальчик. Думают, что-то необычное, современное, остроумное я им сейчас порекомендую.
– Ну, мы про космос книгу читаем. И былины.
Несколько секунд недоумённого молчания.
– Ну… да. Сам просит. Третий раз уже читаем.
– Но там ведь ничего не понятно! И язык такой древний. Правда, слушает?
Художник: Владимир Перцов Понимаю, что на этот раз мои рекомендации – мимо. Иду за сыном в садик не то чтобы расстроенная, но в странных чувствах. Может, и правда, что-то странное и сложное навязываю? Может, ему не это совсем надо?
По дороге домой сын щебечет не переставая. Даня принёс нового робота, а с Никитой они играли в машинки, а на прогулке его хвалили за поведение. Небольшая пауза, я быстро вклиниваюсь.
– Скажи, сынок, тебе нравятся былины?
Смотрит на меня недоумённо, дескать, что за странные вопросы.
– А что тебе там больше всего нравится?
Рассказывает долго, увлечённо. Про Илью Муромца и Соловья-разбойника, про Добрыню Никитича и змея, про Вольгу, про Микулу-Селяниновича. Про Святогора-богатыря – с особенной какой-то интонацией: осторожно, что ли.
Это не сказки, это не песни. Особенные они, былины. И вечные
И тут я вспоминаю себя в детстве. Я очень любила былины. Любила Киев с его золотыми маковками, и речку Смородину (такое название красивое, а от него жутью веет), и шатры белополотняные в чистом поле, и неспешный слог, и бесконечные повторения – из текста в текст. Особенно любила Василису Микуличну. А Святогор вызывал смешанные чувства – страха и восхищения. Осмыслить саму фразу о том, что «не носит его мать-сыра земля», было сложно, но и притягивала она чем-то.
Былины – особая штука. Это не сказки, это не песни. Особенные они, былины. И вечные. Об этом свидетельствует, прежде всего, неиссякающий детский интерес: и герои, и сюжеты – цельные, увлекательные. Главное, чтобы родителям хватило внутренней смелости и свободы открыть их для ребёнка. И для себя тоже.
Былинные герои – зачем и откуда?
Конашков Федор Андреевич Если говорить о научной классификации, то былины относятся к героическому эпосу. И это важный момент: изначально у них была иная задача, чем, например, у сказок. Былины (или «старины», так говорили сказители) воспринимались как «дела давно минувших дней», но дела вполне реальные.
Моя книга былин, адаптированная для детей, создана выдающимся фольклористом Александром Нечаевым. Он был настоящим энтузиастом своего дела, много ездил по северным деревням, кропотливо собирал материал. В одной из таких экспедиций, в олонецкой деревне, он встретил сказителя Фёдора Конашкова. Слушая его исполнение, Нечаев отметил важную деталь: «Подлинное искусство не терпит фальши, лжи, а Фёдор Конашков убеждённо верил в то, о чём пел, и потому пение его так заразительно действовало на слушателей».
К сожалению, у нас нет возможности послушать старых сказителей, но и то, что осталось, – огромное богатство. Богатыри, словно бы вырастающие из страниц детской книги, – не просто сказочные герои. Каким бы ни был далёким от нас источник этих произведений – он лежит не в фантазии, а в реальности. То есть, конечно, чудеса, удивительные метаморфозы, происходящие с героями, злодеи, наделённые необыкновенными способностями, битвы, которые разворачиваются перед нами, – причудливый, веками наслаивавшийся вымысел. Но сами образы богатырей, рождённые в древности, в основе своей имеют образы реальных людей, искусных воинов, защитников родной земли.
Богатыри – не просто сказочные герои
И мой пятилетний сын это чувствует: не только восхищается силой Ильи Муромца, удалью Алёшки, возможностью Вольги превращаться в животных, птиц и рыб. Ему нравится сама идея богатырской заставы, его восхищает то, как вовремя появляются они на поле брани, вновь и вновь спасают стольный Киев-град от разорения.
Святость Ильи сблизила для маленького человека два мира, нет, даже три: книжный; героический; православный
А больше всего его поразило то, что Илья Муромец, оказывается, – святой. Он долго и внимательно соотносил иконописный образ и иллюстрацию в книге, расспрашивал, рассуждал и думал. Святость Ильи сблизила для маленького человека два мира, нет, даже три: книжный, литературно-художественный; былинный, героический; православный – тот, что он видит, чувствует и впитывает, приходя в храм, становясь на молитву дома.
И само слово «герой» вдруг вспыхивает новой гранью. И мы долго говорим о том, что настоящий герой – это не только тот, чья рука разит без промаха, но и тот, например, кто может забыть обиду на князя ради благополучия родной земли.
Былинный слог
Ритмическая организация у былин особая. Это тонический стих с особым соотношением ударений, что и придаёт напевность, плавность, неспешный ритм повествованию. Причём интересный момент: рифмы в былинах нет, но ритм занимает место ничуть не меньшее, чем в привычных нам силлабо-тонических стихотворениях. Проще говоря, сказители выстраивали информацию, подчиняя её ритму.
В детском пересказе былин, хотя он и прозаический, тонический ритм отчасти сохраняется. Это невероятно важно: не просто рассказать о богатырях, а почувствовать обволакивающее действие мелодии текста. Многих родителей пугает этот момент: вроде как, где мы с нашими гаджетами, мемами, мультсериалами, а где былины. Не стоит бояться: просто начните читать ребёнку вслух былинный текст. Главное – никуда не спешить, а он сам подхватит, как речной поток, понесёт дальше – в свою глубину.
Особенности структуры
Мне кажется, ребёнку полезно и важно видеть и пробовать новое. Былинный слог, да и само сюжетное строение, неторопливое повествование отличается от современных способов подачи информации. Хорошая книжка для нас – та, в которой нас лихо заносит на сюжетных поворотах, неожиданно переворачивает с ног на голову, не даёт замедлиться, задуматься – не дай Бог, заскучает читатель. Это не плохо и не хорошо – это данность.
А вот былины построены совсем не так. В них – обстоятельные зачины, подробное описание сборов богатыря, его доспеха, конской упряжи:
«И стал коня засёдлывать. Сперва накладывал потничек, а на потничек накладывал войлочек, на войлочек – седло черкасское недержанное. Подтягивал двенадцать подпругов шелковых со шпенёчками булатными, с пряжками красна золота, не для красы, для угожества, ради крепости богатырской: шелковые подпруги тянутся, не рвутся, булат гнётся, не ломается, а пряжки красного золота не ржавеют».
Многие сюжетные ходы повторяются из текста в текст, вновь и вновь. В каждом или почти в каждом богатырь седлает коня и надевает доспех, крестится и кланяется на все стороны, заходя в горницу, в его речи постоянно встречаются одни и те же формулировки. Практически в каждой былине встречаются троекратные повторения действий. Но при этом абсолютно нет впечатления скуки, того, что «я это всё уже знаю». Вспоминая себя в детстве и глядя на своих детей, я с уверенностью могу сказать, что такое возвращение к известному, повторение доставляет удовольствие и не надоедает.
В чём же секрет? Мне кажется – в утверждении незыблемости, верности действий и поступков, самой жизни. Богатырь знает, как поступить и что сказать, да и весь былинный мир – яркий, красочный, опасный порой – живёт по своим незыблемым законам. Читатель – маленький или большой, неважно – быстро воспринимает и усваивает их и внутренне радуется узнаванию этих деталей в процессе чтения.
Иллюстрации
Владимир Перцов Самые любимые – Владимира Перцова. В его рисунках живёт и дышит та самая былинная Русь. Он прекрасный стилизатор, в его иллюстрациях есть и бытовые подробности, и динамика, движение – словно бы везде бушует порывистый ветер, развевающий одежды, гривы коней, волосы, выбивающиеся из-под шлемов.
Его чудесная находка – фронтисписы с полноразмерными образами персонажей, которые предваряют титул. Дети очень любят рассматривать богатырей – мельчайшие подробности: плетение кольчуг, мечи и кинжалы, щиты и колчаны, притороченные к сёдлам. Обсуждают, почему богатыри вооружены по-разному, чем сражаются.
В его рисунках живёт и дышит та самая былинная Русь
Я читала отзывы об этих иллюстрациях, в которых есть опасения родителей: им кажется, что слишком уж грубые, условные это фигуры, не имеющие отношения к детству, жёсткие. Для меня в таких случаях всегда ценность иллюстрации определяет реакция маленьких читателей. Те, что создал Перцов, дети любят. Им вовсе не страшно. Их восхищают богатыри.
Архаизмы и что с ними делать
Главный страх для большинства современных родителей – это то, что чадо не поймёт. Кажется, что объяснять ему – скучно, долго и сложно. Кажется, что это должны делать учителя. Да и вообще, зачем нам все эти устаревшие слова, столетия назад вышедшие из употребления понятия? На собеседовании в престижную компанию их не спросят, денег от их знаний не прибавится.
Всё так, да не так. Во-первых, не так уж и сложно объяснить архаизм ребёнку: чаще всего это понятие как раз из практической сферы, и обозначает оно очень даже реальную вещь/явление. Во-вторых, учителя не должны. Ну, мы же не требуем от учителя физкультуры, чтобы он нам воспитал спортсмена-разрядника. Есть дела школьные, а есть домашнее чтение, и поясняться оно должно дома. Ну, а в-третьих – все историзмы и архаизмы, встречающиеся в пересказанных для детей былинах, можно растолковать, пользуясь словариком в конце книжки и Интернетом.
Знание природы человеческой, полученное на художественных примерах, останется неизменным
А зачем это нам? Что мы получим в итоге? А мы получим кругозор, опосредованное знание о мире, которое поможет и людей понимать, и события, их причины и следствия. Понимать поступки, их внутренние мотивы, эмоции, почву, откуда вырос, например, подвиг – или предательство. Это очень важное знание. Новым информационным технологиям, работе с соцсетями, маркетингу придётся учиться вновь и вновь, ведь они постоянно меняются. А знание природы человеческой, полученное на художественных примерах – живых, глубоких, мудрых, – останется неизменным.
А ещё, работая со словариком или отыскивая нужное понятие в сети, мы даём ребёнку невероятно важный навык – работы с информацией. Не просто захлопнуть книжку, увидев там «тавлеи», «булаву», «шалыгу» или «поляницу», а заинтересоваться, докопаться до сути, найти ответ, пример, применение. Любознательность тоже тренируется – как мышца. И, как натренированная мышца, оказывается полезной.
Былинные образы
Художник: Владимир Перцов Меня всегда восхищало, что богатыри – очень разные. У каждого не только свой характер, но и особая цель, миссия, если можно так сказать. При всей подчинённости былинных образов канонам жанра, они словно бы ломают шаблон и предстают перед нами живыми, неидеальными, а от этого более близкими. Они не просто скачут на богатырских конях, рубят врагов и пируют в княжеской горнице – они радуются и негодуют, горюют, ошибаются, хитрят, любят. Каждый – индивидуальность.
Илья Муромец – крестьянский сын. Его не очень-то жалуют в Киеве, в палатах княжеских. Илья неудобен, но без него не выдержать набегов Дикого Поля: сколько силы несметной он побивает, например, под Черниговом. Но главное – он стоит за правду. Ценность для Ильи – не золото и не почести (хотя, уважения он к себе требует). Богатырь не раз подчёркивает свою независимость от князя и бояр, но за землю Русскую стоит крепко: здесь для него всё определённо.
Они не просто рубят врагов – они радуются и негодуют, горюют, ошибаются, хитрят, любят
Достоверно неизвестно, насколько совпадает былинный образ Ильи Муромца и его житие, но святость богатыря кажется логичным завершением его воинского пути.
Добрыня Никитич – совсем другой. Не такой сильный, но образованный, мудрый, дипломатичный – он не раз выручает князя, выполняя сложные поручения за пределами Киева. Добрыня мастер вести речи с ханом Бахтияром, играть в тавлеи золочёные. А цель всё та же, что и у Ильи, – мир на русской земле.
Алёша, поповский сын, опять ломает стереотипы. Дерзкий, смешливый, остроумный, весельчак и балагур, он воспитывается отцом-священником вовсе не в строгости. «Лихостью-строгостью ничего не поделаешь, а вот вырастет, возмужает он, и все шалости-проказы как рукой снимутся», – говорит ростовский протопоп. А через несколько лет благословляет сына защищать родную землю: «На доброе дело прими наше благословение родительское, на худые дела не благословляем тебя!»
А вот ещё один образ – Вольга Всеславьевич, богатырь с таинственной историей рождения, умеющий оборачиваться и туром, и орлом. Хитрость и мудрость помогают ему в борьбе с вражескими силами, но и мечом, и копьём умеет бить и разить и он, и его «дружинушка хоробрая».
А ещё есть путешественник Соловей Будимирович и великий певец Садко, каждый из них – со своими талантами. Есть Микула Селянинович – весёлый крестьянин, легко поднимающий суму перемётную, в которой вся тяга земная: это не под силу славным воинам. И, конечно, особенно выделяется Святогор-богатырь – фигура загадочная, один из самых архаичных образов. Как говорят исследователи, это персонаж пограничный между миром живых и миром мёртвых. Однако в переложениях для детей Александра Нечаева нет сложных и спорных моментов из оригинальных былин – а вот величие образа Святогора видно в полной мере.
Былины и девочки
Я всегда любила былины. С удовольствием читала их сама. Это были захватывающие истории – а хорошо закрученный динамичный сюжет одинаково интересен и мальчишкам, и девчонкам. Поэтому, мне кажется, не стоит определять эти произведения как «чтение для мальчиков».
Не стоит определять эти произведения как «чтение для мальчиков»
А если вы всё же боитесь, что девочке всё это далеко и неинтересно, стоит начать с былины о Василисе Микуличне. Этот удивительный образ вообще заслуживает полнометражного фильма (есть советский мультфильм, очень хороший, снял его в 1975-м году режиссёр Роман Давыдов).
Василиса Микулична – верная жена СтавраГодиновича. Она ждёт его в тереме, но когда мужа постигает несчастье, делает всё возможное, да и невозможное тоже, чтобы выручить любимого из беды. Отрезает волосы, одевается в мужское платье, мчится в Киев, обманывает князя, состязается в скачках, игре в шахматы, стрельбе и борьбе, пирует, интригует – и вызволяет Ставра из темницы.
Эта былина всегда говорила мне о двух важных вещах. Первое – огромное уважение к женщине, восхищение её талантами, смелостью, предприимчивостью, мудростью – вовсе не только красотой. Вторая – женщина в русском эпосе (впрочем, не только в русском) – вовсе не безответное молчаливое создание. Это личность. И сказители бережно, как драгоценность, несут перед слушателями рассказ о ней, показывают, каким огнём могут вспыхивать её грани.
«Как и теперь, вспоминается мне восьмидесятилетний крепкий старик с седой бородой. В большой олонецкой избе вязал он рыболовную сеть. Проворно орудуя нехитрым приспособлением, он проворно метал ячеи и глуховатым голосом пел речитативом о прославленном богатыре Илье Муромце».
Так описывал свою встречу со сказителем Фёдором Конашковым Александр Нечаев. Ему удалась трудная, тонкая задача: пересказать это сокровище детям понятно и интересно, сохранив его суть, смысл, глубину и образность. А нам остаётся только усесться поудобнее с ребёнком и начать неторопливо:
«Возле города Мурома, в пригородном селе Карачарове, у крестьянина Ивана Тимофеевича да у жены его Евфросиньи Поликарповны родился долгожданный сын…».
Русский эпос и культурное наследие Востока, или Кому наследовала русская эпическая традиция?
Замечательный русский ученый Александр Пыжиков не раз утверждал, что главное внимание новых исследователей должно быть направлено на «философию» эпоса (Пыжиков А.В. Коренная Россия. Былины. Заговоры. Обряды. М.: Концептуал, 2020. С. 42-43). Признавая такой взгляд научно перспективным, мы хотим дополнить наследие историка.
В данной статье показана связь русского фольклора с древнейшими культурами Ирана, Индии, Египта, Палестины, гностической культурой манихейства и апокрифами богомилов. Именно исследование этих сопоставлений приводит нас к пониманию русского фольклора не как изолированного явления «темной народной культуры», а как одного из проявлений тысячелетней литературной и фольклорной традиции Востока. Благодаря этому сюжеты русского фольклора в частности и европейского эпоса в общем, имеющие в своей основе восточные корни, предстают перед нами как неотъемлемая часть общего культурного пространства евразийского фольклора.
Это было время другого «Запада» и другого «Востока». Запад пророс сквозь руины Римской империи ветвями древнегреческой мысли. Но вскоре идеи Платона и Аристотеля легли в пыль под ногами галлов и франков. Потом на Запад пришел Восток. Пришел тихо, без крупных войн и пожаров. Пришел ногами богомилов, зороастрийцев, манихейцев. Пришел богатый идеями многих сотен лет и сложившейся литературной традицией.
Именно эта традиция за несколько веков буквально пропитала народную культуру в Европе. Предания Индии, Палестины, Египта, Ирана становятся частью европейского фольклора, в том числе фольклора восточных славян. Широкое географическое распространение разные учения и сказания получают благодаря странникам-путешественникам, которых на Руси стали называть каликами перехожими. Это люди аудиальной культуры, которые переносят фабулы и идеи, преобразовывая их на свой лад, поэтому у каждого народа свои имена героев и бытовые подробности, но в основе – общий сюжет или мотив.
Одним из интересных мотивов русского фольклора является мотив «правды и кривды», имеющий своим истоком иранское учение зороастризма. Зороастризм, между прочим, оказал немалое влияние на формирование доктрины некоторых ранних иудео-христианских сект, в частности ессеев с их упором на идею добра и справедливости. Путешественники из Ирана читали как гимны отрывки из Авесты, главной книги зороастризма, уникальной тем, что первые стихи ее были известны Востоку еще в X-VI вв. до н.э.
Центральным сюжетом Авесты является рассказ о противостоянии двух братьев-богов, выношенных в одном чреве Зервана, воплощения бесконечной вечности: Ормуда (доброго начала) и Аримана (темного начала). Именно сюжет о Ормуде и Аримане через тысячу лет лег в основу былинного каличьего мотива «о правде и кривде» (Веселовский А. Н. Калики перехожие и богомильские странники // Вестник Европы. СПб., 1872. С. 682). Интересно, что зороастрийский миф стал основой не только народных сказаний от Евфрата до Волги и Вислы, но и значительной части литературной и игровой культуры Запада (Имя Ариман используется как имя или фамилия героев во многих литературных произведениях: в поэме Байрона «Манфред», в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» (имя одного из критиков), в повести Р. Говарда «Час дракона», в романе Чака Паланника «Проклятье». Даже игровая компьютерная индустрия воспроизводит этого героя: франшиза «Megami Tensei», Blade of Darkness, «Prince of Persia 2008» и вселенная Warhmmer 40000).
Зороастризм порождает различные ответвления и смешивается с другими учениями. Очередным витком распространения смеси зороастризма, гностического христианства, буддизма и иранского фольклорного наследия было учение манихеев, основанное Мани в иранском государстве Сасанидов в III веке. В основе учения – все тот же космогонический миф о двух началах: материальном зле и невидимом добре. Причем, в отличие от христианских гностиков, Ману учил об изначальности зла. Эту концепцию манихеи распространили и на Восток, и на Запад (Известно, что в Даосский канон Китая вошли две манихейские книги. О том, что манихейство было известно в Европе, свидетельствует Кельнский кодекс на греческом языке, найденный в начале XX века, который содержит частично сохранившуюся биографию Ману).
В VI веке славяне и анты стали активными участниками «великого переселения народов». Они прорвали оборонительную линию Византии по Дунаю, заселили Балканы, вышли к берегам Эгейского и Адриатического морей, добрались до Рейна, а на Востоке – к верховьям Днепра, Дона и Оки (Фроянов Я.Ф. Лекции по русской истории. Киевская Русь. СПб., 2015. С. 32-33). И практически сразу природные языческие культы дополнились пересказами ближневосточных апокрифов, еретических христианских учений. Все это в сознании славянина VI-VII веков породило первый дуализм, но не дуализм «христианство-язычество», а более тонкую смесь язычества и ирано-индийских фольклорных сюжетов. Этот феномен историки назвали «третьей культурой» (Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков. М., 2014. С. 290).
С появлением апостольских текстов христианские идеи сразу же становятся народными и разносятся тысячами калик по деревням и домам Европы. Евангелие, понятое в пересказе, и иранские мифы органично сливаются в песнях и былинах. Но, пока народная фантазия устами калик населяла этот мир богатырями, царями, прекрасными девами и чудищами, официальная Церковь уже оглашала проклятья. На европейских площадях запылали костры, на которые смотрели новые люди – европейские горожане, оторванные от сельской общинной культуры, не ведавшие каличьих песен.
В X веке болгарский поп Богомил формулирует революционное для народного сознания космогоническое учение о метемпсихозе, переселении душ. Дуалистическое учение, в котором невидимый мир добра противостоит видимому миру зла, сразу становится понятным народу. Наследие Ирана и Индии, смешавшись с ересью богомилов, породило уникальную ментальную матрицу простого человека средневековья – космогоническую легенду о двух началах, добре и зле, правде и кривде. Ересь богомильства распространяется по всей Европе, в том числе и у восточных славян. Например, еще до Крещения Руси у них стали популярны так называемые «Худые номоканунцы» (от грец. νομοκανών (Номоканон) – «судный закон», кодекс церковных постановлений на все случаи жизни), имеющие богомильское происхождение.
Известный русский духовный стих «Голубиная книга», рассказывающий в форме вопросов и ответов о происхождении мира, людей и сословий, восходит к ряду богомильских и других апокрифов. Например, в иудейской «Второй книге Еноха», попавшей на Русь в XIV веке в сербском списке, читаем: «И в шесты день повелех моей мудрости сотворити человека от 7 состав: плоть его от земли, кровь его от росы и солнца, очи его от бездны морские, кости от камения, помысль его от борзости ангельской и от облака. Жилы его и космы от траве земные. Душу его от духа моего и от ветра…». Идея создания человека из элементов природы заимствована и памятником русского фольклора:
Кости крепкие от камения;
Телеса наши от сырой земли;
Кровь – руда наша от чёрна моря.
В «Голубиной книге» появляется так называемый «Леванитов крест» (Веселовский А.Н. Калики перехожие… С. 670). Этот образ сразу же попадает в русские каличьи песни. Интересно, что в былине о Василии Буслаеве именно под этот крест становятся калики. Это явно предание о кресте из леванского дерева, на котором был распят Иисус Христос. В произведении «Сорок калик со каликою» около такого креста молятся калики. А в сюжете XI века у леванидова креста живет Соловей-разбойник.
Итальянские апокрифы богомилов проникли на Русь в XII веке. Они привнесли еще один интересный образ – «колокол» или «шляпу земли греческой». Колоколом или такой шляпой назывались головные уборы самих итальянских еретиков. Однако на Руси «колоколами» назывались шапки калик перехожих: «Сорок калик со каликою, собираясь идти в монастырь, были так одеты: … на головушках были шапки земли греческой». Илья Муромец, собираясь идти на поганого, тоже «на головушку надел шляпку земли греческой». Иногда, например, в былине о Василии Буслаевиче, шапка становится, как «колокол пудов тысячу».
Александр Пыжиков предположил, что шапка могла быть и оружием: «таким «колпаком» земли греческой» Добрыня «ошиб змею двенадцать всех хоботов», из которых «искры сыпались»; «под «греческой землей» имели в виду своеобразный природный «громоотвод»… О том, что «шапка земли греческой» не из церковного лексикона, свидетельствует и наличие этого выражения в скандинавских сагах» (Пыжиков А.В. Коренная Россия. Былины. Заговоры. Обряды. М.: Концептуал, 2020. С. 53-54).
Интересна дуалистическая природа богомильского учения, с одной стороны – христианское учение о спасении души, с другой – метафора перевоплощений души в тело человека и животных, что было характерно для буддизма. Влияние буддизма явно прослеживается и в идее «хождения» и «ухода». Христос уходил в пустыню, Будда ушел из своей золотой клетки, чтобы увидеть страдания людей. Былинный Илья Муромец, лежавший тридцать три года без движения, но призванный каликами, уходит, чтобы совершить свои подвиги. Удивительно, как тема «ухода» проросла на Руси среди староверов XVII века. Именно тогда появилось учение о пустыне как месте спасения. В основе его русские каличьи сказания «Об Алексее, человеке божьем» и «Об Иоасафе царевиче» (В Древней Руси часто пересказываемым был вариант – «Повесть о Варлааме пустыннике и Иоасафе царевиче» – переложение истории Будды Гаутамы. По мнению И. Данилевского, Иоасаф – славянская транскрипция имени Бодхисатва (Древняя Русь… С. 294)). Алексей покидает свою жену в первую брачную ночь и уходит от мира (Прыжов И. Нищие на Святой Руси. М., 1862. С. 92). Индийский царевич Иоасаф покидает дворец и узнает о суетности и бессмысленности жизни, а отшельник Варлаам покидает пустыню, чтобы просветить и наставить Иоасафа.
Греческие апокрифы, проникнув на Русь, также стали элементом фольклора, например, апокриф «Беседа трех святителей» (О связи этого апокрифа с русским фольклором писали многие ученые: А.Н. Веселовский, А.С. Архангельский, А.П. Щапов). «Беседа» представлена в самой популярной «вопросно-ответной» форме от лица Иоанна Златоустого, Василия Великого и Григория Богослова. В тексте есть такая притча: «Вопрос: Что есть море на пяти столпех? Царь рече: Сие море – потеха моя. А царица рече: Сие море – погибель моя. Ответ: Море толкуется – чаша с вином, а пять столпов – пять перстов держат чашу. Царь же есть тело, а царица – душа. Тело убо утешается, а душа трепещет». В фольклорном пересказе Юга Древней Руси эта притча приобретает пародийное звучание: «Стоит божок на трох нижках, король каже: потихо моя, краля каже: погибель моя? – Пляшка, тило, душа». А на Севере Руси был такой вариант: «Стоит ступа на пяти столбах. Царь говорит: Утеха моя; царица говорит: Победа моя. (Рюмка в пяти пальцах: мужик напьется – “утешится”, баба его отколотит – “победит”)».
Калики на Руси часто распевали загадки в форме «зазывов» или частушек, при этом не подозревая, что оригинал, к примеру, греческий и звучит по-другому. Например, в «Беседе» читаем: «Кто в Царстве Небеснем не был и впреть не бывает, а носил небо и землю? Толкование: Господь Иисус Христос вседъ на жребя осля, егда иде во Иерусалим на вольную страсть». В фольклорных записях есть такие загадки: «Родился – не крестился, умер – не спасся, а Христа носил? – Осел» и «Богу угодил, а свят быть не может? – Осел» (Садовников Д. Загадки русского народа: сборник загадок, вопросов, притч и задач. СПб., 1876. С. 297, 272).
Богомильские и другие еретические апокрифы не были единственным источником каличьих мотивов. Например, в основу «Сказа о диком человеке» легла легенда о «Соломоне и Асмодее», имеющая древнеиудейские корни (Талмудические сказания). Былина о Василии Окульевиче – это перелицовка русской апокрифической песни «О Соломоне и Китоврасе», ставшей популярной на Руси в XIV веке (Кстати, у легенды о «Соломое и Китоврасе» есть английский двойник «Solomon and Marcolf» («Разговор Соломона с Моркольфом»).
В древнерусском эпосе, передававшимся каликами из поколения в поколение, находят свое отражение и древнеиндийские и древнеиранские образы и сюжеты, пришедшие не через апокрифы, а через легенды и сказания. Как отметил А. Пыжиков, «советские переводчики «Махабхараты» поражались совпадением одного ее сюжетного эпизода с поэмой Пушкина «Руслан и Людмила». Причем тогда индийские образы еще не были известны… поэт нашел их в народной среде» (Пыжиков А.В. Коренная Россия… С. 83). Мотивы индийского эпоса активно используются в русском фольклоре. Например, из брахманских легенд заимствуется образ одного из интереснейших былинных героев – Садко.
Часто в народных сюжетах былинные герои сражаются с многоголовым змеем. Мотив змееборства – один из самых загадочных в русской культуре. Образ змея испытал на себе древнеиранское влияние. У «иранского» и «нашего» змеев много общего: они огромных размеров, извергают пламя, ядовиты, охраняют клады. По наблюдениям А. Пыжикова, змей «постоянно нацелен на похищение кого-либо, требует на съедание людей или животных. Змей блокирует движение по Калиновому мосту в иной мир» (Пыжиков А.В. Коренная Россия… С. 60-61). Развивая мысль ученого, дополним, что в русских былинах Добрыня Никитич не убивает змея, что сближает образ этого богатыря с авестийским Ажи-Дахака и иранским Заххака из «Шахнаме».
Образ самого змея тоже находит параллели в «Шахнаме». Однако, «наш» змей «о двенадцати хоботах». Почему именно двенадцать? Это объясняется контактами славян с гуннами и аланами. Согласно «Тактике» древнегреческого историка Арриана, скифские военные значки были в виде драконов на шестах. Как только конные воины начинали движение, от головы драконов угрожающе начинали развиваться разноцветные ленты. Отсюда понятно отчество былинного змея Тугарина – Змеевич (исторического половецкого хана Тугрохана). К тому же становится понятным, почему змей в некоторых русских былинах ехал на коне.
Сюжет русских былин о вскармливании человека животным также имеет древнеиранскую параллель, берущую свое начало от древних индоевропейских сказаний. Например, у Фирдоуси в «Шахнаме» Трита, убивший трехглавого дракона Вишварупу, был вскормлен коровой. Кроме того, богатырь-змееборец приходится третьим младшим сыном. В наших былинах Иван – третий сын, воюющий против Змея-Горыныча.
Итак, мы проследили лишь некоторые сюжетные параллели русского эпоса и восточной литературы и показали, что русский мир воспринял древнейшую культурную традицию не в книжной, а в устной народной форме. Искать эти проявления – задача современных историков. Задача, которую вновь поставил перед русской наукой Александр Пыжиков. Искать, исследовать, анализировать – значит продолжать его дело и обогащать его научное наследие.
Публикуем лучшие материалы, которые были отправлены на конкурс исторической публицистики имени А.В. Пыжикова. Автор текста Кусмауль Константин Петрович.
Об авторе: окончил аспирантуру ИВИ РАН,
учитель высшей квалификационной категории,
автор телепрограммы «Миф в истории» (Ника ТВ),
эксперт программы «Загадки века» (ТК «Звезда»),
лектор проекта «Хутор Захара Прилепина» и
«Литературная мастерская Захара Прилепина».