Чем известны братья карамазовы
История про убийство, которая перестала быть для России просто литературой
Фёдор Достоевский. Братья Карамазовы
Приблизительное время чтения: 11 мин.
В нашей рубрике друзья «Фомы» выбирают и советуют читателям книги, которые – Стоит перечитать.
Книгу рекомендует кинокритик, продюсер Лев Карахан
Автор
Фёдор Михайлович Достоевский (1821–1881) — прозаик, критик, публицист.
История создания
Роман «Братья Карамазовы» создавался в течение почти трех лет и печатался на страницах журнала «Русский вестник» (1879–1880).
Содержание романа было определено сильным впечатлением Достоевского от истории Дмитрия Ильинского, ложно обвиненного в убийстве собственного отца и заключенного в Омский острог, где «десять лет страдал в каторжной работе напрасно». История обвиненного была изложена Достоевским еще в «Записках из Мертвого дома», а позже фигура Ильинского стала прообразом мнимого отцеубийцы Дмитрия Карамазова.
Работа над романом была прервана трагическим событием в семье писателя: в мае 1878 года умирает его трехлетний сын Алеша. Чтобы горе не сгубило Достоевского, его супруга Анна Григорьевна настаивает на том, чтобы муж поехал в монастырь под Калугой — Оптину пустынь. Там писатель встретился со старцем Амвросием, беседы с которым утешили Достоевского, и, вернувшись домой, он взялся за «Братьев Карамазовых». Произведение было окончено в ноябре 1880 года, издано в начале декабря и имело огромный успех.
О чем роман?
В романе автора интересует не только судьба отдельных героев («один брат — атеист. Отчаяние. Другой — весь фанатик. Третий — будущее поколение, живая сила, новые люди»), но и судьба общечеловеческая.
На почве детективного сюжета развивается серьезная социально-психологическая драма о том, что «в мире все более и более угасает мысль о служении человечеству, о братстве и целостности людей» (мысль старца Зосимы). Именно Зосима усматривает в главных героях раздвоенность: одновременно и потребность в вере и правде, и «склонность ко лжи», карамазовщине — духовному разложению, богоборчеству, ложным истинам.
Каждый из трех братьев испытывает свою «правду» о Боге. Младший, Алеша, напоминающий житийного героя, — это тип праведника в миру, который в каждом человеке, даже в самом порочном, видит образ Божий. Его путь — путь служения Богу. В старшем, Дмитрии, уживаются как благородные порывы, так и низменные поступки. Однако он желает «собрать» себя, обрести цельность, поэтому он принимает несправедливый приговор в отцеубийстве со смирением. Средний же брат, Иван Карамазов, отрицает мир, созданный Богом. Он считает, что раз Бог допускает страдания невинных людей, то либо Он несправедлив, либо не всесилен.
В романе ярко показаны, с одной стороны, трагедия людей, которые лишены веры и исповедуют нигилизм, а с другой — христианское подвижничество и потребность в Боге. Автор стремится обнаружить подлинную правду о спасении и устроении мира в мыслях старца Зосимы и Алеши — христиан, проповедующих идею всеобщего счастья и веру в Бога. Ад, по Достоевскому, — это неспособность любить и «страдание в том, что нельзя уже более любить». Путь к спасению же обнаруживается внутри каждого человека. Нужно принимать вину другого и любить его, как самого себя.
Интересные факты о романе
«Братья Карамазовы» — заключительный роман так называемого «великого пятикнижия Достоевского». В него также входят романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток» и «Бесы».
Достоевский скончался через два месяца после публикации этого своего — последнего — романа.
Действие романа разворачивается в вымышленном провинциальном Скотопригоньевске, который по описанию и достопримечательностям во многом отражает облик города Старая Русса, где Достоевский писал книгу.
Достоевский хотел написать продолжение романа, подробно рассказав дальнейшую историю Алеши Карамазова, где бы «появились бы почти все прежние герои, но уже через двадцать лет», но не успел осуществить задуманное.
Известное выражение «Если Бога нет, то все позволено», которое приписывается Достоевскому, как единая фраза отсутствует в романе. Однако эта мысль прекрасно иллюстрирует идейные взгляды Ивана Карамазова и является одной из определяющих в произведении. Интересно, что в таком виде она была взята французским философом Жан-Полем Сартром для описания одного из главных принципов его экзистенциальной философии.
У героев романа существуют реальные прототипы. Например, одним из источников образа Ивана Карамазова стала фигура мыслителя Владимира Соловьева, чьи философско-религиозные взгляды были близки Достоевскому. Прообразами Зосимы стали иеромонах Амвросий Оптинский и святитель Тихон Задонский.
Для того чтобы ускорить работу над книгой, жена писателя Анна Григорьевна помогала супругу — стенографировала большую часть текста под диктовку Достоевского.
Подробнее на эту тему читайте здесь и здесь .
Черт, разговаривающий с Иваном Карамазовым в главе «Черт. Кошмар Ивана Федоровича», описывает фактически искусственный спутник Земли. «Известна забава деревенских девок: на тридцатиградусном морозе предлагают новичку лизнуть топор; язык мгновенно примерзает, и олух в кровь сдирает с него кожу; так ведь это только на тридцати градусах, а на ста-то пятидесяти, да тут только палец, я думаю, приложить к топору, и его как не бывало, если бы… только там мог случиться топор…
— А там может случиться топор? — рассеянно и гадливо перебил вдруг Иван Федорович. Он сопротивлялся изо всех сил, чтобы не поверить своему бреду и не впасть в безумие окончательно.
— Топор? — переспросил гость в удивлении.
— Ну да, что станется там с топором? — с каким-то свирепым и настойчивым упорством вдруг вскричал Иван Федорович.
— Что станется в пространстве с топором? Quelle idée! Если куда попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг Земли, сам не зная зачем, в виде спутника Астрономы вычислят восхождение и захождение топора, Гатцук внесет в календарь, вот и все»
Что приснилось Алеше?
Отрывок из романа Федора Достоевского «Братья Карамазовы», из главы «Кана Галилейская», где описывается сон Алеши Карамазова во время чтения Евангелия над гробом старца Зосимы.
«…И не доставшу вину, глагола мати Иисусова к нему: вина не имут…» — слышалось Алеше.
«Ах да, я тут пропустил, а не хотел пропускать, я это место люблю: это Кана Галилейская, первое чудо… Ах, это чудо, ах, это милое чудо! Не горе, а радость людскую посетил Христос, в первый раз сотворяя чудо, радости людской помог… “Кто любит людей, тот и радость их любит…” Это повторял покойник поминутно, это одна из главнейших мыслей его была… Без радости жить нельзя, говорит Митя… Да, Митя… Все, что истинно и прекрасно, всегда полно всепрощения — это опять-таки он говорил…»
«…Глагола ей Иисус: что есть мне и тебе, жено; не у прииде час мой. Глагола мати его слугам: еже аще глаголет вам, сотворите».
«Сотворите… Радость, радость каких-нибудь бедных, очень бедных людей… Уж конечно, бедных, коли даже на свадьбу вина недостало… Вон пишут историки, что около озера Генисаретского и во всех тех местах расселено было тогда самое беднейшее население, какое только можно вообразить… И знало же другое великое сердце другого великого существа, бывшего тут же, матери его, что не для одного лишь великого страшного подвига своего сошел он тогда, а что доступно сердцу его и простодушное немудрое веселие каких-нибудь темных, темных и нехитрых существ, ласково позвавших его на убогий брак их. “Не пришел еще час мой”, — он говорит с тихою улыбкой (непременно улыбнулся ей кротко)… В самом деле, неужто для того, чтоб умножать вино на бедных свадьбах, сошел он на землю? А вот пошел же и сделал же по ее просьбе… Ах, он опять читает».
«…Глагола им Иисус: наполните водоносы воды, и наполниша их до верха.
И глагола им: почерпите ныне и принесите архитриклинови, и принесоша. Якоже вкуси архитриклин вина бывшего от воды, и не ведяше откуда есть: слуги же ведяху почерпшии воду: пригласи жениха архитриклин.
И глагола ему: всяк человек прежде доброе вино полагает, и егда упиются, тогда хуждшее: ты же соблюл еси доброе вино доселе».
«Но что это, что это? Почему раздвигается комната… Ах да… ведь это брак, свадьба… да, конечно. Вот и гости, вот и молодые сидят, и веселая толпа и… где же премудрый архитриклин? Но кто это? Кто? Опять раздвинулась комната… Кто встает там из-за большого стола? Как… И он здесь? Да ведь он во гробе… Но он и здесь… встал, увидал меня, идет сюда… Господи.
Да, к нему, к нему подошел он, сухенький старичок, с мелкими морщинками на лице, радостный и тихо смеющийся. Гроба уж нет, и он в той же одежде, как и вчера сидел с ними, когда собрались к нему гости. Лицо все открытое, глаза сияют. Как же это, он, стало быть, тоже на пире, тоже званный на брак в Кане Галилейской…
— Тоже, милый, тоже зван, зван и призван, — раздается над ним тихий голос. — Зачем сюда схоронился, что не видать тебя… пойдем и ты к нам.
Голос его, голос старца Зосимы… Да и как же не он, коль зовет? Старец приподнял Алешу рукой, тот поднялся с колен.
— Веселимся, — продолжает сухенький старичок, — пьем вино новое, вино радости новой, великой; видишь, сколько гостей? Вот и жених и невеста, вот и премудрый архитриклин, вино новое пробует. Чего дивишься на меня? Я луковку подал, вот и я здесь. И многие здесь только по луковке подали, по одной только маленькой луковке… Что наши дела? И ты, тихий, и ты, кроткий мой мальчик, и ты сегодня луковку сумел подать алчущей. Начинай, милый, начинай, кроткий, дело свое. А видишь ли Солнце наше, видишь ли ты Его?
— Боюсь… не смею глядеть… — прошептал Алеша.
— Не бойся Его. Страшен величием пред нами, ужасен высотою своею, но милостив бесконечно, нам из любви уподобился и веселится с нами, воду в вино превращает, чтобы не пресекалась радость гостей, новых гостей ждет, новых беспрерывно зовет и уже на веки веков. Вон и вино несут новое, видишь, сосуды несут…»
Что-то горело в сердце Алеши, что-то наполнило его вдруг до боли, слезы восторга рвались из души его… Он простер руки, вскрикнул и проснулся…
Опять гроб, отворенное окно и тихое, важное, раздельное чтение Евангелия. Но Алеша уже не слушал, что читают. Странно, он заснул на коленях, а теперь стоял на ногах, и вдруг, точно сорвавшись с места, тремя твердыми скорыми шагами подошел вплоть ко гробу. Даже задел плечом отца Паисия и не заметил того. Тот на мгновение поднял было на него глаза от книги, но тотчас же отвел их опять, поняв, что с юношей что-то случилось странное. Алеша глядел с полминуты на гроб, на закрытого, недвижимого, протянутого в гробу мертвеца, с иконой на груди и с куколем с восьмиконечным крестом на голове. Сейчас только он слышал голос его, и голос этот еще раздавался в его ушах. Он еще прислушивался, он ждал еще звуков… но вдруг, круто повернувшись, вышел из кельи.
Он не остановился и на крылечке, но быстро сошел вниз. Полная восторгом душа его жаждала свободы, места, широты. Над ним широко, необозримо опрокинулся небесный купол, полный тихих сияющих звезд. С зенита до горизонта двоился еще неясный Млечный Путь. Свежая и тихая до неподвижности ночь облегла землю. Белые башни и золотые главы собора сверкали на яхонтовом небе. Осенние роскошные цветы в клумбах около дома заснули до утра. Тишина земная как бы сливалась с небесною, тайна земная соприкасалась со звездною… Алеша стоял, смотрел и вдруг как подкошенный повергся на землю.
Он не знал, для чего обнимал ее, он не давал себе отчета, почему ему так неудержимо хотелось целовать ее, целовать ее всю, но он целовал ее плача, рыдая и обливая своими слезами, и исступленно клялся любить ее, любить во веки веков. «Облей землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои…» — прозвенело в душе его. О чем плакал он? О, он плакал в восторге своем даже и об этих звездах, которые сияли ему из бездны, и «не стыдился исступления сего». Как будто нити ото всех этих бесчисленных миров Божиих сошлись разом в душе его, и она вся трепетала, «соприкасаясь мирам иным». Простить хотелось ему всех и за всё и просить прощения, о! не себе, а за всех, за всё и за вся, а «за меня и другие просят», — прозвенело опять в душе его. Но с каждым мгновением он чувствовал явно и как бы осязательно, как что-то твердое и незыблемое, как этот свод небесный, сходило в душу его. Какая-то как бы идея воцарялась в уме его — и уже на всю жизнь и на веки веков. Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом и сознал и почувствовал это вдруг, в ту же минуту своего восторга. И никогда, никогда не мог забыть Алеша во всю жизнь свою потом этой минуты. «Кто-то посетил мою душу в тот час», — говорил он потом с твердою верой в слова свои…
Приблизительное время чтения: 11 мин.
Роман Достоевского «Братья Карамазовы» известен каждому образованному человеку. Все помнят, что самый позитивный, светлый герой этого романа — молодой послушник Алеша Карамазов. Но не все так просто. Историкам русской литературы известно, что «Братья Карамазовы», по замыслу Достоевского, лишь первая часть дилогии «История великого грешника». Федор Михайлович умер спустя два месяца после издания «Братьев Карамазовых», и как дальше сложились бы судьбы героев, остается лишь гадать. Тем не менее, среди версий есть и шокирующая — что, повзрослев, Алеша Карамазов станет революционером и будет казнен за попытку цареубийства.
Насколько обосновано такое мнение? Отвечает доктор филологических наук Татьяна Касаткина.
Свидетельство Суворина
Начнем с того, откуда вообще взялась версия о том, что Алеша Карамазов станет цареубийцей. Она основана на дневниковой записи известного литератора и издателя Алексея Сергеевича Суворина (1834–1912), много общавшегося с Достоевским.
Согласно записи Суворина, Достоевский «сказал, что напишет роман, где героем будет Алеша Карамазов. Он хотел его провести через монастырь и сделать революционером. Он совершил бы политическое преступление. Его бы казнили. Он искал бы правду, и в этих поисках, естественно, стал бы революционером. » («Дневник» (М.-Пг., 1923)).
Что такая запись действительно была — это несомненный факт. Вопрос в том, как его трактовать.
Есть две наиболее известные версии. Первая — это предположение, что Алеша совершит государственное преступление, а именно, цареубийство. Вот что писал известный исследователь творчества Достоевского Леонид Гроссман в своей книге о Достоевском в серии ЖЗЛ (издана в 1962 году):
«Главным героем эпопеи «Братья Карамазовы» Достоевский мыслил Алешу. Это был, видимо, жертвенный образ революционера-мученика. Страстный правдоискатель, он в юности прошел через увлечение религией и личностью Христа. Но из монастыря он пошел в мир, познал его страсти и страдания. Пережил бурный и мучительный роман с Лизой Хохлаковой. Душевно разбитый, он ищет смысла жизни в деятельности на пользу ближних. Ему нужны активность и подвиг. В общественной атмосфере конца 70-х годов он становится революционером. Его увлекает идея цареубийства как возбуждения всенародного восстания, в котором потонут все бедствия страны. Созерцательный инок становится активнейшим политическим деятелем. Он принимает участие в одном из покушений на Александра II. Он всходит на эшафот. Главный герой эпопеи о современной России раскрывает трагедию целой эпохи с ее обреченной властью и жертвенным молодым поколением».
Того же мнения придерживается доктор филологических наук Игорь Волгин в своей книге «Последний год жизни Достоевского» (издана в 2010 году). Там он приводит заметку от 26 мая 1880 года в одесской газете «Новороссийский телеграф»: «. из кое-каких слухов о дальнейшем содержании романа, слухов, распространившихся в петербургских литературных кружках, я могу сказать. что Алексей делается со временем сельским учителем и под влиянием каких-то особых психических процессов, совершающихся в его душе, он доходит даже до идеи о цареубийстве».
Но другие исследователи, напротив, склонны отвергать свидетельство Суворина, утверждая, что логика художественного развития героя и романа совершенно исключают возможность такого развития событий.
Мне же самой думается, что свидетельство Суворина абсолютно точно, логика текста и характера предполагает именно такое развитие событий, как описано у Суворина — но при этом ни в коем случае не такое, как считают сторонники версии о цареубийстве. Давайте разберемся, почему.
Отражение Христа
Из текста «Братьев Карамазовых» вполне убедительно следует, что в образе Алеши Карамазова прослеживаются параллели со Христом (вспомним, кстати, что такие же параллели Достоевский подразумевал и в романе «Идиот» применительно к его главному герою князю Льву Николаевичу Мышкину — то есть в «Братьях Карамазовых» он по-новому пытался решить ту же задачу).
Достаточно прозрачные намеки на это содержатся в предисловии к роману, «от автора» — тут мы видим голос самого Достоевского, а все последующее повествование идет уже от рассказчика, который, конечно, не тождественен автору.
Во-вторых, характеризуя своего героя, Достоевский употребляет слово «деятель». Но слово «деятель» в русском языке того времени имело несколько иные оттенки, чем сейчас — оно означало прежде всего «преобразователь». А преобразователь чего? Достоевский говорит, что он «деятель, но деятель неопределенный, не выяснившийся» — то есть не деятель в какой-нибудь области или сфере, а деятель вообще, над сферами и областями, деятель в целом. Как выяснится в главе «Кана Галилейская» — деятель над всею землею. Итак, перед нами преобразователь всей земли, то есть мира. Это тоже внятный намек на Христа.
В-третьих, приведу пространную цитату из предисловия: «это человек странный, даже чудак. Но странность и чудачество скорее вредят, чем дают право на внимание, особенно когда все стремятся к тому, чтоб объединить частности и найти хоть какой-нибудь общий толк во всеобщей бестолочи. Чудак же в большинстве случаев частность и обособление. Не так ли? Вот если вы не согласитесь с этим последним тезисом, и ответите: “Не так” или “не всегда так”, то я пожалуй и ободрюсь духом на счет значения героя моего Алексея Федоровича. Ибо не только чудак “не всегда” частность и обособление, а напротив бывает так, что он-то пожалуй и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи — все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались…».
Собственно, перед нами довольно очевидное и адекватное описание Христа по отношению к людям: Он есть тот, кто несет в себе истинную человечность и истинную неповрежденную природу человека, «сердцевину целого» — а все остальные люди «каким-то наплывным ветром на время от него оторвались». Суть пришествия Христова именно в том, чтобы восстановить эту оборвавшуюся связь.
Таким образом, Достоевский отчетливо и почти прямолинейно настраивает нас в предисловии на восприятие героя как христоподобного, проходящего путем Христа.
Дальше в предисловии Достоевский говорит, что в первом романе Алеше 20 лет, а действие следующего, основного, должно произойти через 13 лет. Иными словами, когда герой достигнет возраста Христова Распятия.
Политический преступник
Итак, по свидетельству Суворина, Достоевский собирался сделать Алешу политическим преступником, а вместе с тем Алеша уподобляется Христу. Противоречие? Ничуть! Вспомним, что Христос — это, с точки зрения Рима, политический преступник, и казнен Он именно как политический преступник. Над Его головой прибивают табличку «Иисус Назарянин Царь Иудейский», что означает обвинение по политическому мотиву (посягательство на власть правящего императора) и казнь по политическому мотиву.
Сторонники «версии цареубийства» делают акцент на убийстве, которые они домыслили, но сам Достоевский делает акцент на казни героя. Алеша должен умереть так же, как Тот умер на кресте.
В чем же ошибка упомянутых исследователей? Скорее всего, в неверном представлении о тогдашней квалификации преступлений. Достоевский, судя по записи Суворина, говорит именно о политическом преступлении, но цареубийство-то как раз и не квалифицировалось как политическое преступление. Оно квалифицировалось как преступление уголовное. В Российской империи в период написания и действия романа цареубийством занимался верховный уголовный суд.
Тут надо сделать историко-юридическое пояснение. С 1867 года (кстати, как раз год действия «Братьев Карамазовых») Россия, как и большинство европейских стран, принимает так называемую «бельгийскую формулу». В двух словах это означает, что политических преступников, скрывшихся в другой стране, не выдают. Однако убийство главы государства или его родственников политическим преступлением не считается, а считается преступлением уголовным. В пояснениях к этому законопроекту говорилось: «Цареубийство во всех отношениях должно считаться равным с посягательством на жизнь частного лица. Жизнь иностранного монарха должна пользоваться покровительством наравне с жизнью всякого иностранца, не более, но и не менее».
Достоевский был прекрасно осведомлен о тонкостях российского законодательства (и проблемы реформы которого, относительно церковного суда, нашли прямое отражение в тексте «Братьев Карамазовых»). Поэтому под политическим преступлением, за которое Алеша будет казнен, он никак не мог подразумевать цареубийство (равно как и любое другое убийство).
Говоря об Алеше как о политическом преступнике, Достоевский имел в виду не членов «Народной расправы» или «Народной воли» — а себя, боровшегося с несправедливостью именно политическими методами. Он за чтение и за недонесение о распространении «преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского» был приговорен к расстрелу. Для него политическое преступление связано с собственной историей — и с историей Христа, наказанного смертью за слова.
В понятие политического преступления для Достоевского непременно включалось представление о неравенстве сторон в их взаимодействии, о неравенстве употребляемых ими средств: о словесной проповеди иного, высшего, братского способа существования человечества с одной стороны — и защиты режима путем убийства проповедников с другой.
Кроме того, заметим, что в первом романе (то есть, собственно, в известных нам «Братьях Карамазовых») старец Зосима так формулирует главный принцип человеческого бытия: «каждый перед всеми за всех и за все виноват». И Алешин брат Митя оказывается осужден за преступление другого, но страдает он за чужое преступление невольно.
И тут можно догадаться, что во втором романе Алеша, скорее всего, тоже должен был взять на себя чью-то вину — как это сделал и Христос, умерев за грехи всех в человечестве. Разница с первым романом заключалась бы в том, что Алеша взял бы на себя чужую вину по своей воле, повторив буквально последние дни жизненного пути Христа.
Надо сказать, что Достоевский на протяжении многих лет продумывал ситуацию казни Христа именно как политического преступника. Его сильно впечатлила история, случившаяся в Англии в конце XVIII века, о которой он на протяжении двух лет упоминал в записях к роману «Подросток». В тексте «Подростка» эту историю рассказывает Версилов как некий курьез, но видно, что Достоевского она всерьез зацепила: «Представь, Петр Ипполитович вдруг сейчас стал там уверять этого другого рябого постояльца, что в английском парламенте, в прошлом столетии, нарочно назначена была комиссия из юристов, чтоб рассмотреть весь процесс Христа перед первосвященником и Пилатом, единственно чтоб узнать, как теперь это будет по нашим законам, и что все было произведено со всею торжественностью, с адвокатами, прокурорами и с прочим. ну и что присяжные принуждены были вынести обвинительный приговор. Удивительно что такое!»
Таким образом, в этой будоражащей до сих пор умы записи Суворина о возможном продолжении «Братьев Карамазовых» не сказано ничего невозможного и неожиданного для того Достоевского, которого мы знаем. В ней выражено лишь намерение завершить, наконец, роман о Христе, проходящий единой линией через все творчество Достоевского.
Но есть в этой истории еще одно странное обстоятельство. О втором романе нам, прежде всего, известно из разобранного выше авторского предисловия к «Братьям Карамазовым». Вот как Достоевский его продолжает: «Я бы, впрочем, не пускался в эти весьма нелюбопытные и смутные объяснения и начал бы просто-запросто без предисловия: понравится — так и так прочтут; но беда в том, что жизнеописание-то у меня одно, а романов два. Главный роман второй — это деятельность моего героя уже в наше время, именно в наш теперешний текущий момент. Первый же роман произошел еще тринадцать лет назад, и есть почти даже и не роман, а лишь один момент из первой юности моего героя. Обойтись мне без этого первого романа невозможно, потому что многое во втором романе стало бы непонятным. Но таким образом еще усложняется первоначальное мое затруднение: если уж я, то есть сам биограф, нахожу, что и одного-то романа, может быть, было бы для такого скромного и неопределенного героя излишне, то каково же являться с двумя и чем объяснить такую с моей стороны заносчивость?»
Итак, сам писатель объявляет второй роман — главным, и говорит, что первый роман — это недавняя предварительная история, а главный — не просто современность, а прямо-таки «текущий момент».
Однако писатель не только не успел написать второй роман, но, судя по его письмам к друзьям, и не мог рассчитывать его написать. Достоевский к моменту завершения «Братьев Карамазовых» болен двумя смертельными болезнями, от одной из которых он вскоре и умрет, и его письма последних двух лет полны страха за близких, которых он оставляет с малыми средствами для жизни, в неустойчивом положении. Он хотел и молил о времени лишь на то, чтобы закончить «первый роман». Насколько я помню, Павел Фокин (филолог, автор-составитель книжной серии «Классики без глянца») первый предположил, что мы можем сказать: «второй роман», происходящий в момент, когда главному герою исполняется 33 года, написан намного раньше первого — он и есть Евангелие.
И действительно, Евангелие — это главный «роман» нашей культуры, который никак не может быть отнесен верующим человеком в область истории, действие которого всегда — здесь и сейчас, в самый «текущий момент». Показать это присутствие и действие Евангелия в самых насущных событиях современности всегда было главной творческой задачей Достоевского, определяло его способ создания образа.
Можно добавить, что перед «Братьями Карамазовыми» Достоевский пишет роман «Подросток», в котором подростку, главному герою и повествователю романа — те же 19-20 лет, как и Алеше в последнем романе. «Подросток» Алеша в «Братьях Карамазовых» — словно первый эпизод, приведенный в Евангелии из жизни взрослеющего Христа: о бегстве отрока Иисуса от родителей в Иерусалимский храм. После этого эпизода и начинается основная история, «главный роман» Евангелия. Христос для Достоевского — главный революционер, ибо он переворачивает самые основы, базовые принципы человеческой жизни до Него и без Него. Истинное обращение в христианство — это, по мысли Достоевского, и в жизни каждого человека радикальная революция: смена желания взять на желание отдавать, смена ощущения собственной скудости на ощущение себя преизобильным источником для любого нуждающегося. Настоящий поиск правды, по Достоевскому, всегда ведет человека к тому, чтобы он стал таким революционером, переворачивающим жизнь других, — ибо они, глядя на него, тоже начинают хотеть и стремиться стать не поглощающими всё, до чего могут дотянуться, безднами — а источниками жизни и радости для всех.