Чем лучше мы знаем жизнь пушкина тем глубже
Чем лучше мы знаем жизнь пушкина тем глубже
Портреты заговорили. Пушкин, Фикельмон, Дантес
В 1965 году в Алма-Ате вышла моя книга «Если заговорят портреты». Она явилась как бы предварительным сообщением о моих пушкиноведческих поисках и находках в дореволюционной Чехословакии.
За истекшие годы я получил возможность ознакомиться с большим количеством новых материалов и произвести некоторые архивные изыскания. Ряд ленинградских и московских пушкинистов поделился со мной своими знаниями и опытом. Благодаря их содействию я смог исправить неточности, допущенные мной.
В особенности я обязан постоянной помощи, критическим замечаниям и вниманию, с которым в течение ряда лет относились к моей работе члены Пушкинской комиссии АН СССР Николай Васильевич Измайлов (Ленинград) и Татьяна Григорьевна Цявловская (Москва). Из моих зарубежных благожелателей особенно много сделали для меня исследовательница литературных русско-итальянских отношений H.M. Каухчишвили (Милан), чехословацкий литературовед и историк Сильвия Островская (Прага) и А.М. Игумнова (Братислава). Я не имею, к сожалению, возможности перечислить здесь всех моих многочисленных отечественных и иностранных корреспондентов, которые помогли мне составить книгу, предлагаемую теперь вниманию читателя.
Настоящая книга не является еще одним изданием «Если заговорят портреты», хотя в нее наряду с новыми вошли и многие материалы, опубликованные мною в 1965 году.
Интерес к творчеству и личности Пушкина не ослабевает. Очень возросло внимание читателей и к личности Натальи Николаевны Пушкиной-Ланской, сведения о которой до недавнего времени были очень неполными и носили весьма пристрастный характер. После выхода в свет книги И. Ободовской и М. Дементьева «Вокруг Пушкина» (М., 1975) потребность в новых материалах о Наталье Николаевне, на мой взгляд, можно считать в значительной мере удовлетворенной. Новые материалы, несомненно, будут обнаруживаться и дальше[1], но тот искаженный образ жены поэта, который укоренился в нашем сознании с отроческих лет, надо считать навсегда изжитым.
Письма Натальи Николаевны и ее сестер к брату Дмитрию, обнаруженные путем многолетних поисков исследователей, писавшиеся в то время, когда все три сестры жили одной семьей с Пушкиным, дают возможность увидеть живую картину жизни этой семьи, а также почувствовать характеры всех трех[2]. Можно пожалеть, что ни одна из сестер в письмах к брату почти ничего не сообщали о Пушкине. Нельзя, конечно, не сожалеть, что до сих пор остаются для нас неизвестными письма H.H. Пушкиной к Пушкину, за исключением небольшого добавления к письму Н.И. Гончаровой Пушкину от 14 мая 1834 года. Быть может, время преподнесет нам этот подарок.
Что касается работ Анны Ахматовой, опубликованных после ее смерти и, несомненно, не доведенных знаменитой поэтессой до желательной завершенности, я остановлюсь лишь на отдельных ее положениях, так как полемика с покойным автором, во всяком случае, воздержавшимся от опубликования своих соображений, не представляется мне этически правильной.
Настоящее издание книги, в основном повторяющее «Портреты заговорили» (Алма-Ата, 1976), рассчитано на широкого читателя, интересующегося Пушкиным и его окружением.
Чем лучше мы знаем жизнь Пушкина, тем глубже и точнее понимаем смысл его творений. Вот главная причина, которая уже в течение нескольких поколений побуждает исследователей со всей тщательностью изучать биографию поэта. Не праздное любопытство, не желание умножить число анекдотических рассказов о Пушкине заставляет их обращать внимание и на такие факты, которые могут показаться малозначительными, ненужными, а иногда даже обидными для его памяти.
В жизни Пушкина малозначительного нет. Мелкая подробность позволяет порой по-новому понять и оценить всем известный стих или строчку пушкинской прозы. Нет ничего оскорбительного для памяти поэта в том, что мы хотим знать живого, подлинного Пушкина, хотим видеть его человеческий облик со всем, что было в нем и прекрасного и грешного. В этом отношении можно согласиться с Вересаевым, который сказал: «Скучно исследовать личность и жизнь великого человека, стоя на коленях»[3].
Дорогой всем нам образ становится еще ближе и дороже, когда мы вплотную подходим к поэту и пытливо вглядываемся в его человеческие черты.
Этими мыслями я руководствовался и при своих работах по Пушкину.
В настоящее время архивы СССР в отношении пушкиноведческих материалов изучены очень тщательно, но находки отдельных текстов поэта и материалов о нем продолжаются и, несомненно, будут продолжаться.
В самые последние годы систематическое изучение обширного архива семьи Гончаровых, хранящегося в Москве в Центральном государственном архиве древних актов (ЦГАДА), – казалось бы, давно и хорошо известного, – дало ряд новых и очень существенных материалов. Интересные находки были сделаны и в других архивах нашей страны (ЦГАОР, ЦГИАЛ и др.).
Совершенно иначе обстоит дело в отношении пушкинских материалов за границей.
Есть, во-первых, категория архивов, о которых пока можно лишь сказать, что когда-то они существовали и, вероятно, содержали немало ценного. Пушкинисты насчитывают пять-шесть таких собраний.
Наряду с этими затерявшимися источниками есть и архивы известные, но по разным причинам недоступные. Наконец, третью группу составляют хранилища, полностью или частично доступные для изучения.
Сейчас нас, однако, интересуют по преимуществу материалы ненайденные или недостаточно изученные. Их, в свою очередь, можно разделить на три группы: архивы официальных учреждений, частные архивы иностранцев и архивы русских, в разное время переселившихся за границу.
Точно так же остается совершенно недоступным архив Высшего дворянского совета Голландии. Кроме того, французское Министерство иностранных дел сообщило в свое время, по-видимому, не все документы о дуэли, в которой в качестве секунданта Дантеса участвовал секретарь посольства виконт д’Аршиак.
С другой стороны, не все русские дипломаты исполнили поручение своего министерства о розыске соответствующих материалов в архивах стран, в которых они были аккредитованы.
Таким образом, несмотря на содействие такого авторитетного учреждения, как Министерство иностранных дел, ряд документов все же не был разыскан и ждет дальнейших исследований.
Допеки частных архивов за границей и, главное, получение допуска к ним – дело не легкое и весьма деликатное.
Все зависит от доброй воли- владельцев. Пушкинские материалы к тому же в силу ряда причин попали преимущественно в руки самых верхов международной аристократии, не склонной вообще допускать посторонних людей к своим семейным бумагам.
Надо, однако, сказать, что в этой замкнутой и труднодоступной среде архивы обычно сохраняются очень хорошо. Приведу пока один пример, к Пушкину не относящийся.
Вновь найденные материалы всегда значительно уточняют наши выводы. Так, например, недавно выяснилось, что казавшееся долгое время весьма убедительным заключение судебного эксперта, будто бы уличившее князя Долгорукова в составлении рокового диплома, является небесспорным.
Читая письма сестер Гончаровых и H.H. Пушкиной в период 1835–1837 годов, нельзя не обратить внимание на несоответствие их содержания тому, что происходило в их жизни в это время. Они полны житейских, по преимуществу светских мелочей, постоянных жалоб на материальные затруднения, а надвигающуюся трагедию в семье Пушкина, в которой они сами принимают непосредственное участие, оставляют в стороне. Приходится предположить, что либо они сами не понимали того, что происходило на их глазах и при их участии, либо не были откровенны даже с любимым братом.
Вересаев В. Пушкин и Евпраксия Вульф // В двух планах. М., 1929. С. 87.
Чем лучше мы знаем жизнь пушкина тем глубже
Портреты заговорили. Пушкин, Фикельмон, Дантес
В 1965 году в Алма-Ате вышла моя книга «Если заговорят портреты». Она явилась как бы предварительным сообщением о моих пушкиноведческих поисках и находках в дореволюционной Чехословакии.
За истекшие годы я получил возможность ознакомиться с большим количеством новых материалов и произвести некоторые архивные изыскания. Ряд ленинградских и московских пушкинистов поделился со мной своими знаниями и опытом. Благодаря их содействию я смог исправить неточности, допущенные мной.
В особенности я обязан постоянной помощи, критическим замечаниям и вниманию, с которым в течение ряда лет относились к моей работе члены Пушкинской комиссии АН СССР Николай Васильевич Измайлов (Ленинград) и Татьяна Григорьевна Цявловская (Москва). Из моих зарубежных благожелателей особенно много сделали для меня исследовательница литературных русско-итальянских отношений H.M. Каухчишвили (Милан), чехословацкий литературовед и историк Сильвия Островская (Прага) и А.М. Игумнова (Братислава). Я не имею, к сожалению, возможности перечислить здесь всех моих многочисленных отечественных и иностранных корреспондентов, которые помогли мне составить книгу, предлагаемую теперь вниманию читателя.
Настоящая книга не является еще одним изданием «Если заговорят портреты», хотя в нее наряду с новыми вошли и многие материалы, опубликованные мною в 1965 году.
Интерес к творчеству и личности Пушкина не ослабевает. Очень возросло внимание читателей и к личности Натальи Николаевны Пушкиной-Ланской, сведения о которой до недавнего времени были очень неполными и носили весьма пристрастный характер. После выхода в свет книги И. Ободовской и М. Дементьева «Вокруг Пушкина» (М., 1975) потребность в новых материалах о Наталье Николаевне, на мой взгляд, можно считать в значительной мере удовлетворенной. Новые материалы, несомненно, будут обнаруживаться и дальше[1], но тот искаженный образ жены поэта, который укоренился в нашем сознании с отроческих лет, надо считать навсегда изжитым.
Письма Натальи Николаевны и ее сестер к брату Дмитрию, обнаруженные путем многолетних поисков исследователей, писавшиеся в то время, когда все три сестры жили одной семьей с Пушкиным, дают возможность увидеть живую картину жизни этой семьи, а также почувствовать характеры всех трех[2]. Можно пожалеть, что ни одна из сестер в письмах к брату почти ничего не сообщали о Пушкине. Нельзя, конечно, не сожалеть, что до сих пор остаются для нас неизвестными письма H.H. Пушкиной к Пушкину, за исключением небольшого добавления к письму Н.И. Гончаровой Пушкину от 14 мая 1834 года. Быть может, время преподнесет нам этот подарок.
Что касается работ Анны Ахматовой, опубликованных после ее смерти и, несомненно, не доведенных знаменитой поэтессой до желательной завершенности, я остановлюсь лишь на отдельных ее положениях, так как полемика с покойным автором, во всяком случае, воздержавшимся от опубликования своих соображений, не представляется мне этически правильной.
Настоящее издание книги, в основном повторяющее «Портреты заговорили» (Алма-Ата, 1976), рассчитано на широкого читателя, интересующегося Пушкиным и его окружением.
Чем лучше мы знаем жизнь Пушкина, тем глубже и точнее понимаем смысл его творений. Вот главная причина, которая уже в течение нескольких поколений побуждает исследователей со всей тщательностью изучать биографию поэта. Не праздное любопытство, не желание умножить число анекдотических рассказов о Пушкине заставляет их обращать внимание и на такие факты, которые могут показаться малозначительными, ненужными, а иногда даже обидными для его памяти.
В жизни Пушкина малозначительного нет. Мелкая подробность позволяет порой по-новому понять и оценить всем известный стих или строчку пушкинской прозы. Нет ничего оскорбительного для памяти поэта в том, что мы хотим знать живого, подлинного Пушкина, хотим видеть его человеческий облик со всем, что было в нем и прекрасного и грешного. В этом отношении можно согласиться с Вересаевым, который сказал: «Скучно исследовать личность и жизнь великого человека, стоя на коленях»[3].
Дорогой всем нам образ становится еще ближе и дороже, когда мы вплотную подходим к поэту и пытливо вглядываемся в его человеческие черты.
Этими мыслями я руководствовался и при своих работах по Пушкину.
В настоящее время архивы СССР в отношении пушкиноведческих материалов изучены очень тщательно, но находки отдельных текстов поэта и материалов о нем продолжаются и, несомненно, будут продолжаться.
В самые последние годы систематическое изучение обширного архива семьи Гончаровых, хранящегося в Москве в Центральном государственном архиве древних актов (ЦГАДА), – казалось бы, давно и хорошо известного, – дало ряд новых и очень существенных материалов. Интересные находки были сделаны и в других архивах нашей страны (ЦГАОР, ЦГИАЛ и др.).
Совершенно иначе обстоит дело в отношении пушкинских материалов за границей.
Есть, во-первых, категория архивов, о которых пока можно лишь сказать, что когда-то они существовали и, вероятно, содержали немало ценного. Пушкинисты насчитывают пять-шесть таких собраний.
Наряду с этими затерявшимися источниками есть и архивы известные, но по разным причинам недоступные. Наконец, третью группу составляют хранилища, полностью или частично доступные для изучения.
Сейчас нас, однако, интересуют по преимуществу материалы ненайденные или недостаточно изученные. Их, в свою очередь, можно разделить на три группы: архивы официальных учреждений, частные архивы иностранцев и архивы русских, в разное время переселившихся за границу.
Точно так же остается совершенно недоступным архив Высшего дворянского совета Голландии. Кроме того, французское Министерство иностранных дел сообщило в свое время, по-видимому, не все документы о дуэли, в которой в качестве секунданта Дантеса участвовал секретарь посольства виконт д’Аршиак.
С другой стороны, не все русские дипломаты исполнили поручение своего министерства о розыске соответствующих материалов в архивах стран, в которых они были аккредитованы.
Таким образом, несмотря на содействие такого авторитетного учреждения, как Министерство иностранных дел, ряд документов все же не был разыскан и ждет дальнейших исследований.
Допеки частных архивов за границей и, главное, получение допуска к ним – дело не легкое и весьма деликатное.
Все зависит от доброй воли- владельцев. Пушкинские материалы к тому же в силу ряда причин попали преимущественно в руки самых верхов международной аристократии, не склонной вообще допускать посторонних людей к своим семейным бумагам.
Надо, однако, сказать, что в этой замкнутой и труднодоступной среде архивы обычно сохраняются очень хорошо. Приведу пока один пример, к Пушкину не относящийся.
Вновь найденные материалы всегда значительно уточняют наши выводы. Так, например, недавно выяснилось, что казавшееся долгое время весьма убедительным заключение судебного эксперта, будто бы уличившее князя Долгорукова в составлении рокового диплома, является небесспорным.
Читая письма сестер Гончаровых и H.H. Пушкиной в период 1835–1837 годов, нельзя не обратить внимание на несоответствие их содержания тому, что происходило в их жизни в это время. Они полны житейских, по преимуществу светских мелочей, постоянных жалоб на материальные затруднения, а надвигающуюся трагедию в семье Пушкина, в которой они сами принимают непосредственное участие, оставляют в стороне. Приходится предположить, что либо они сами не понимали того, что происходило на их глазах и при их участии, либо не были откровенны даже с любимым братом.
Вересаев В. Пушкин и Евпраксия Вульф // В двух планах. М., 1929. С. 87.
Слово о Пушкине (Фазиль Искандер)
Пушкин! С самим именем Пушкина у нас невольно связывается вздох облегчения, улыбка. Какое легкое имя взошло над тяжелой и неуклюжей Российской империей!
Для читающей России Пушкин своими солнечными стихами, можно сказать, утеплил ее климат. У веселого пушкинского очага мы греемся и сегодня, потому что ничего теплее Пушкина не было в русской культуре, не говоря о ее истории.
И мы уже мистически знаем, что ничего теплее пушкинского очага у нас и через тысячи лет не будет. Почему? Потому что после Пушкина у нас были величайшие гении — Гоголь, Толстой, Достоевский и другие. Но при всей гениальности никто из них не достигал никогда пушкинской гармоничности и теплоты.
Два ярких, счастливых впечатления детства у меня связаны с именем Пушкина. Напомню конспективно, потому что я о них уже писал.
Александра Ивановна, наша старая учительница первых классов, читает нам «Капитанскую дочку». Как уютно было ее слушать, с какой невероятной радостью я ожидал появления Савельича, как хохотал над его вечно бунтующей преданностью. Преданность Савельича бунтовала за право быть еще преданней. Его преданность доходила до того, что с невероятной комичностью оттесняла сам объект преданности, и барин Петруша ничего с этим не мог поделать, потому что это был бунт любви, бунт наоборот. «Капитанская дочка» — это два бунта: бунт ненависти и бунт любви, чего еще, кажется, не заметила критика. И все главные герои осуществляют эти два бунта.
Цветаева, делясь своими детскими дореволюционными воспоминаниями о чтении «Капитанской дочки», говорила, что у нее дух захватывало от восторга каждый раз, когда появлялся Пугачев. Только ли дело в том, что она сама была замечательным романтическим поэтом? Не было ли заложено в крови россиян ожидание великого разбойника, который каким-то своим таинственным путем установит таинственную справедливость? И дождались.
Но я-то читал этот роман, когда малые и большие Пугачевы правили страной, и хотя сознательно, конечно, этого не понимал, но бессознательно, поэтически был равнодушен к Пугачеву и любил Савельича.
Другое впечатление связано с моим детским, случайным чтением на обложке тетради «Песни о Вещем Олеге».
Мне повезло, в комнате никого не было, и мне не стыдно было плакать сладостными слезами над судьбой Вещего Олега. Мне было безумно жаль его, и я плакал, но отчего же слезы были сладостны? Видимо, от музыки стихов, от правильности правды случившегося, оттого, что сам конь, живой конь все-таки не виноват в гибели Олега. Опять преданность оказалась незапятнанной. И еще, видимо, — от впервые понятого детским сознанием, что от судьбы не уйдешь. Тогда я в первый раз столкнулся с веществом поэзии в чистом виде и на всю жизнь был потрясен этим.
Пушкин не только навсегда остался лучшим поэтом России, но он и создатель первых лучших образцов русской прозы. Он также предугадал многие великие мысли грядущих эпох.
Знаменитое изречение Достоевского относительно слезинки ребенка и всемирного счастья разве не восходит к «Медному всаднику», к несчастной судьбе обезумевшего Евгения? Пушкин молча выставил труп бедного Евгения на пути цивилизации и молча сказал:
— Перешагните, если можете. Я не могу.
Сознательно или бессознательно настоящий художник создает вторую действительность, помогающую нам выжить в первой. Я думаю, более всего это удавалось Пушкину. По-моему, «Мороз и солнце — день чудесный…» — не только прекрасные стихи, но и средство от простуды, и, что еще важней, средство от депрессии. Все творчество Пушкина — средство от депрессии.
И хотя сам Пушкин в поздних стихах писал, что «на свете счастья нет», мы имеем право добавить: но есть стихи Пушкина, и это не будет преувеличением. Точнее, большим преувеличением. И тем прочнее это счастье, что к нему всегда можно прикоснуться, сняв томик Пушкина с полки. Думаю, при прочих равных условиях чтение Пушкина способствует долголетию, как альпийский воздух. У меня такое впечатление, что пушкинисты долго живут. Надо проверить. Но сделать это надо тактично.
Знаменитая пушкинская отзывчивость. Можно сказать: ничего себе отзывчивость — брал у всех! Что делать, для гения все плохо лежит. Он берет чужое, чтобы придать интересным замыслам большую устойчивость. Интересно, но плохо лежит. Так и мы бокал, стоящий у краешка стола, бессознательно передвигаем к середине. При этом отпив из него, если он не пустой.
Да, брал у всех, но всегда делал лучше, чем те, у кого брал. Так что смело можно посоветовать современным поэтам: и вы берите у Пушкина! Например, сюжет «Медного всадника». Остается самая малость — написать лучше.
Щедрость художника — источник его обаяния. Человек, который на просьбу дать яблоко сует нам полдюжины яблок, делается приятен как бы независимо от яблок. Обаятельный человек, большой оригинал.
Необычайная особенность пушкинской поэтической щедрости состоит в том, что он своей безумной щедрости придавал видимость трезвой нормы. Некоторые послепушкинские поэты замечали эту видимость трезвой нормы, но стоящую за ней безумную щедрость не воспринимали. Бедняги, никак не могли понять, чем они хуже Пушкина.
Пушкин гениален не только в том, что он написал, но даже в том, чего не написал. Он гениален в том, что сюжет «Ревизора» и «Мертвых душ» отдал именно Гоголю. Скажем прямо — так Пушкин об этом не мог бы написать, здесь Гоголь был сильнее. И Пушкин это понял. Но какая интуиция, какая общенациональная литературная стратегия! И сам Гоголь ничего лучшего не написал, чем эти вещи. Такое впечатление, что Гоголь, обожествлявший Пушкина, сделал все, чтобы доказать Пушкину, что он был достоин его доверия.
Мне думается, трагедия Гоголя со второй частью «Мертвых душ» связана с тем, что Пушкина уже не было. Только великий авторитет Пушкина мог спасти Гоголя. Пушкин мог бы ему сказать:
— Я тебе не давал замысел на второй том «Мертвых душ». Ты все прекрасно написал, и больше этого не надо касаться. Иначе можно сойти с ума.
Но, увы, Пушкина уже не было, а Гоголь сам не догадался, что замысел исчерпан. Его занесло на птице-тройке и уже чуть-чуть в первой части заносило.
Еще при жизни Пушкина Гоголь писал, что Пушкин — это русский человек в полном развитии, каким он явится на свет через двести лет. Ждать осталось недолго. Как раз к новым выборам нового президента. Надо бы этого русского человека в полном развитии, и выбрать в президенты по рекомендации Гоголя. Но что-то его не видно. Или погорячился Гоголь, или со свойственной ему чертовщинкой подсунет нам нового Чичикова, который окончательно приватизирует новые мертвые души. Но шутки в сторону.
При всем том, что Пушкин не явился на голом месте, величайший скачок поэзии с появлением Пушкина есть необъяснимое чудо. При необыкновенном богатстве русской поэзии это чудо больше не повторилось. И нет ли в творениях Пушкина высшего знака для нас?
Есть. Но есть и загадочность Пушкина как великого Национального поэта. Тяжелая глыба империи — легкий, подвижный Пушкин. Темная, запутанная история России — ясный, четкий Пушкин. Тупость огромного бюрократического аппарата — ненатужная мудрость Пушкина. Бедность умственной жизни — Пушкин-гейзер, брызжущий оригинальными мыслями. Народ все почесывается да почесывается, а Пушкин действует и действует. Холодный, пасмурный климат и Пушкин — очаровательная средиземноморская теплота даже в описаниях суровой зимы.
Не правда ли, странный национальный гений? Но так и должно быть. Национальный гений, я думаю, бессознательно лечит нацию и культивирует в ней свойства, которые ей необходимы, но находятся в зачаточном состоянии. Однако, читая Пушкина, мы невольно восклицаем вместе с ним:
Это прежде всего его изумительный русский язык. Такое впечатление, что он пропустил его через грандиозный самогонный аппарат, возле которого дежурила Арина Родионовна, уже слегка принявшая и от этого преувеличенно бдительная. И хотя Пушкин создал русский литературный язык для всех будущих поколений писателей, но первач, уж извините, выпил он сам. Так, незаметно, за сказками Арины Родионовны. И оставшегося хватило на великую литературу, но первач неповторим.
Пушкинская улыбчивость, пушкинская бодрость, пушкинская мудрость, его обузданная вольность, даже плодоносная грусть — не вооружают ли они нас мужеством и надеждой, что в печальную историю нашей страны в конце концов прольется пушкинская гармония? Можно ли поверить, что явление Пушкина — случайная игра генов, некий коктейль природы из горячей Африки и холодной России?
Такое скопление великих талантов в одном человеке не может быть случайным, а может быть только путеводной звездой, как не может быть случайностью разумность человека вообще и разумность Пушкина в особенности.
Коллекция диктантов, изложений о Пушкине
Однажды, возвращаясь из Петровского, я заблудился в лесных оврагах. Бормотали под корнями ручьи, на дне оврага блестели маленькие озера. Неподвижный воздух был жгуч и горяч.
С одной из лесных полян я увидел приближающуюся тучу. Она росла на вечернем небе, как громадный средневековый город, окруженный белыми башнями.
Приглядевшись, я узнал нескошенный луг над Соротью, песчаный косогор, тропинку, ведущую в парк. Это было Михайловское.
Я смолоду изъездил почти всю страну, видел много удивительных, сжимающих сердце мест, но ни одно из них не обладает такой лирической силой, как Михайловское.
Книги Пушкин любил с детства. Он, еще будучи мальчиком, проводил бессонные ночи в кабинете отца и без разбора «пожирал» все книги, попадавшиеся ему под руку.
Большую любовь к книге Пушкин сохранил до конца своих дней.
Находясь в изгнании, поэт часто обращался в письмах к друзьям с просьбой прислать ту или иную книгу. Почти с каждой почтой он получал книжные посылки. Его библиотека в Михайловском была очень обширна.
После дуэли Пушкин лежал в кабинете, окруженный книгами из своей библиотеки. Рядом с кабинетом, в гостиной, собрались его близкие друзья. С ними поэт трогательно и взволнованно простился. Состояние его ухудшилось. Он попросил привести детей и простился с ними.
Потом окинул уставшим взглядом книжные полки и тихо сказал: «Прощайте, друзья!» (по А.Гессену). (123 слова)
1. Чем лучше мы знаем жизнь Пушкина, тем глубже понимаем смысл его творений. Вот главная причина, которая уже в течение нескольких поколений побуждает исследователей со всей тщательностью изучать биографию поэта. Не праздное любопытство, не желание умножить число анекдотических рассказов о Пушкине заставляет их обращать внимание и на такие факты, которые могут показаться малозначительными, ненужными, а иногда даже обидными для его памяти.
В жизни Пушкина малозначительного нет. Мелкая подробность позволяет порой по-новому понять, оценить всем известные стихи или прозаические строчки Пушкина. Нет ничего оскорбительного для памяти поэта в том, что мы хотим знать живого, подлинного Пушкина, хотим видеть его человеческий облик со всем, что было в нем и прекрасного и грешного.
Бесспорно, много интересных и правдивых деталей из жизни Пушкина сообщили те, кто принадлежал к его единомышленникам. Они сумели при этом проникнуть во внутренний мир гениального поэта, раскрыть движения его души и верно оценить для веков сущность его творческого подвига. (152)
2. Первая встреча Пушкина с Николаем I произошла в Москве, куда царь вызвал поэта из Михайловской ссылки. Это было через два месяца после расправы над декабристами, многие из которых были друзьями поэта. Пушкин знал, что в делах почти всех осужденных декабристов находили его вольнолюбивые стихи, что стихи эти были широко распространены в армии и что сам он у царя на подозрении. Когда Николай не добился от арестованных показаний о прямой связи с ними поэта, он приказал сжечь его «возмутительные» 2 стихи.
Еще в Михайловском Пушкин тщательно пересматривает свои бумаги и уничтожает наиболее опасные страницы драгоценных записок о выдающихся современниках, которые он вел в продолжение пяти лет. Поэт боялся, что записи его могут многим повредить, а может, и умножить число жертв.
Царь спросил Пушкина, переменился ли за годы ссылки его образ мыслей и дает ли он слово думать и действовать иначе. Поэт не мог, однако, сделаться другим и по-прежнему вел себя свободно и независимо. Об этом говорит хотя бы стихотворение «Арион», в котором Пушкин провозглашает свою верность друзьям-декабристам: «Я гимны прежние пою. » (169 слов)
(Из книги А. Гессена «Набережная Мойки, 12»)
3.ПУШКИН В БОЛДИНЕ
Слух о чудном барине-помещике, который ночью приехал в Болдино, быстро распространился по селу. Мальчишки с самого утра забрались на липы, чтобы первыми увидеть барина. Один из них спрятался за крыльцом и вдруг услышал голос, который раздался позади него. Сначала мальчик подумал, что говорит конторщик, но это оказался сам Пушкин, который звал мальчика. Пушкин попросил помочь ему оседлать коня. Когда все было сделано, он вскочил на коня и направился к роще. Ребята побежали за Пушкиным по дороге, и тот приветливо помахал им рукой.
Близкие сердцу места в багряном наряде осени… Александр Сергеевич, как маленький ребенок, радовался всему: траве, цветам, березам и нежарким лучам осеннего солнца.
В Болдине Пушкин задержался, потому что всюду распространилась Многих удивляло, что барин ни к кому не ездит, у себя никого не принимает, а все только пишет и читает. В течение трех месяцев он написал тридцать лирических стихотворений, «Повести Белкина», последние главы «Евгения Онегина», «Домик в Коломне» и ряд других произведений.
156 слов
4.На одной из старинных улиц Москвы стоит особняк, построенный после пожара 1812 года. Здесь находится музей Пушкина, давно знакомый москвичам и гостям столицы.
В начале прошлого века это был гостеприимный литературный дом. Сюда приходили многие известные люди: Жуковский, Карамзин, Батюшков. Сегодня они смотрят на нас с портретов, а когда-то смотрели на маленького Пушкина. Произведения прославленных русских художников: Рокотова, Кипренского, Тропинина и других — украшают многие залы музея. Здесь вы увидите и миниатюрную работу неизвестного художника, изображавшую Пушкина-мальчика, и другие портреты, созданные при жизни поэта.
Первый зал музея посвящен тем историческим истокам, которые питали его творческий гений. В следующем зале пушкинская эпоха представлена в историческом и обыденном, великом и малом, трагическом и забавном: батальные сцены и модные картинки, правительственные документы и письма частных лиц. Портреты русских царей, великих полководцев, известных писателей соседствуют с портретами тех, чьи имена остались неизвестными. Так в музее начинается путешествие в пушкинское время, рассказ о Пушкине. (148 слов)
(По Н. Михайловой)
Озаглавьте текст и перескажите его подробно от первого лица.
Ответьте на вопрос: «Какое значение имела эта встреча для А. С. Пушкина?»
Озаглавьте текст и перескажите его сжато от третьего лица.
Расскажите об одном из стихотворений А. С. Пушкина, посвященных дружбе.
Читатель-неспециалист естественно может задать вопрос: да нужны ли все эти мелочи? Пусть они полезны, даже необходимы редакторам и издателям сочинений Пушкина для установления правильного текста его произведений или немногим пушкинистам, изучающим поэтическую и стихотворную технику поэта. Пусть для этих специалистов существуют и специальные издания в ограниченном числе экземпляров, точно воспроизводящие рукопись Пушкина. Но стоит ли читателям более широкого круга, которых интересует поэзия, а не техника писательского дела и не вопрос «критики текста», вникать в те издания, вся сущность которых состоит в перепечатке пушкинских черновиков?
Пушкин был мой первый поэт, и моего первого поэта — убили. С тех пор я поделила весь мир на поэта — и всех, и выбрала — поэта: защищать — поэта — от всех, как бы эти все ни одевались и ни назывались.
Пушкин был негр. У Пушкина были бакенбарды. У Пушкина были волосы вверх и губы наружу, и чёрные, с синими белками, как у щенка, глаза.
Памятник Пушкина был не памятник Пушкина, а просто Памятник-Пушкина, в одно слово. То, что вечно, под дождём и под снегом, в зарю или в метель стоит с вечной шляпой в руке, называется «Памятник-Пушкина».
Памятник Пушкина был цель и предел прогулок: от памятника Пушкина — до памятника Пушкина. И я предпочитала к нему бежать и, добежав, обходить, а потом, подняв голову, смотреть на чернолицего и чернорукого великана, на меня не глядящего, ни на кого и ни на что в моей жизни не похожего.
С памятником Пушкина была и отдельная игра, моя игра, а именно: приставлять к его подножию мизинную, с детский мизинец, белую фарфоровую куколку и, постепенно проходя взглядом снизу вверх весь гранитный отвес, пока голова не отваливалась, рост — сравнивать.
По М.Цветаевой («Мой Пушкин»)
Выписать на доску: Памятник-Пушкина, мизин-ная кукла, кавалергард.
Задание. Напишите эссе на тему «Мой Пушкин».
5.Поступила просьба ответить: “Каково ваше отношение к Пушкину? Каково вообще его воздействие на вас?”
Давно дивлюсь: откуда такой интерес к Пушкину в последние десятилетия, что общего с Пушкиным у “новой” русской литературы. Можно ли представить себе что-нибудь более противоположное, чем она — и Пушкин, то есть воплощение простоты, благородства, свободы, здоровья, ума, такта, меры, вкуса? А потом — какой характерный вопрос: “Каково ваше отношение к Пушкину?” В одном моём рассказе семинарист спрашивает мужика:
— Ну, а скажи, пожалуйста, как относятся твои односельчане к тебе?
— Никак они не смеют относиться ко мне.
Вот вроде этого и я мог бы ответить:
— Никак я не смею относиться к нему…
И всё-таки долго сидел, вспоминал, думал. И о Пушкине, и о былой, пушкинской, России, и о себе, и о своём прошлом…
Подражал ли я ему? Но кто же из нас не подражал? Конечно, подражал и я. В самой ранней молодости подражал даже в почерке. Затем вспоминаю уже не подражания, а просто желание, которое страстно испытывал много, много раз в жизни, желание написать что-нибудь по-пушкински, что-нибудь прекрасное, стройное, желание, проистекавшее от любви, от чувства родства к нему, от тех светлых настроений, что Бог порою давал в жизни.
Вот, например, изумительно чудесный летний день дома, в орловской усадьбе. Помню так, точно это было вчера. Весь день пишу стихи. После завтрака перечитываю «Повести Белкина» и так волнуюсь от их прелести и желания тотчас же написать что-нибудь старинное, пушкинских времён, что не могу больше читать. Бросаю книгу, прыгаю в окно, в сад и долго, долго лежу на траве, в страхе и радости ожидая того, что должно выйти из той напряжённой, беспорядочной, нелепой и восторженной работы, которой полно сердце и воображение, и чувствуя бесконечное счастье от принадлежности всего моего существа к этому летнему деревенскому дню, к этому саду, ко всему этому родному миру моих отцов и дедов и всех их далёких дней, пушкинских дней…
Когда я узнал и полюбил его? Но когда вошла в меня Россия? Когда я узнал и полюбил её небо, воздух, солнце, родных, близких? Ведь он со мной — и так особенно — с самого начала моей жизни.
По И.Бунину («Думая о Пушкине»)
Выполните одно из заданий.
1. Ответьте на вопрос: “Что сближает произведения И.Бунина и А.Пушкина?” Поясните ответ примерами.
2. Напишите эссе на тему: «Каково моё отношение к Пушкину?»
КОМПЛЕКСНЫЙ АНАЛИЗ ТЕКСТА
Прощание с пушкиным
И.А.Новиков «Последний год”
ТЕКСТЫ ДЛЯ ПОДГОТОВКИ К ОГЭ
Прочитайте текст и выполните задания 2 – 14.
(1)Друзья вошли в маленькую комнату, в которой лежал их больной товарищ. (2)Он уже поправился, но врач велел ему провести в постели ещё денёк-другой.
– (3)Рассаживайтесь! – сказал хозяин комнаты.
– (4)Пушкин, – спросил полный, неповоротливый мальчик, – ты сочинил новые стихи?
– (5)Да, Виленька, – ответил хозяин комнаты.
– (6)Ну, прочти! (7)Прочти же! – воскликнул гость.
(8)В руках у Пушкина появилась тетрадка. (9)Он перелистал ее и, найдя то, что искал, громко прочел заглавие. (10)С первых же слов друзья поняли, что сейчас они услышат стихи, в которых будет говориться о них. (11)Так оно и оказалось. (12)Пушкин читал стихи о своих товарищах, а они не сводили с него глаз.
(13)Все эти мальчики тоже сочиняли стихи, но, слушая стихи Пушкина, они понимали, какая огромная разница между тем, что сочиняли они, и тем, что сочинял их удиви-тельный сверстник. (14)Разница была такая, как между оловянным солдатиком и живым воином на вздыбившемся, с разлетающейся гривой коне.
(15)Больше всех восхищался тот, кого называли Виленькой. (16)Поэзию он считал призванием своей жизни, и вместе с тем ничего не было для него труднее, как написать стихотворную строчку. (17)Он сочинял стихи и во время уроков, и по ночам, но, как ни старался, строчки у него получались такие, что их даже трудно было выговорить… (18) Пушкин любил Виленьку за его преданность поэзии, за трудолюбие, за непобедимое желание во что бы то ни стало добиться цели.
(19)Ясно было, что стихотворение, посвященное товарищам, не обойдется без упоминания о Виленьке. (20)Все ждали, что же скажет Пушкин о злополучном поэте. (21)Всегда есть в среде школьников один, над которым посмеиваются. (22)Хоть и любят, но все же посмеиваются. (23)Вдруг Вильгельм увидел, что Пушкин смотрит на него. (24)Он понял, что сейчас прозвучат строчки, которые относятся прямо к нему. (25)Он весь превратился в слух. (26)Но услышать помешали ему остальные слушатели. (27)Они разразились таким громким хохотом, что он даже поднял руки к ушам.
(28)Вильгельм, прочти свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее!
(29)Все бросились тормошить Виленьку. (30)Ему повторяли то, что прочел Пушкин. (31)Но тут автор обидных строк, вскочив с постели, подбежал к другу.
– (32)Что я должен сделать, чтобы ты простил меня? – воскликнул он. – (33)Ну, говори! (34)Что же ты молчишь? (35)О, как же я себя презираю! (36)Что я должен сделать?
(37)Глаза Пушкина горели. (38)Маленькими руками он комкал рубашку на своей широкой груди. (39)Видно было, что он готов на все.
– (40)Что я должен сделать? (41)Ну, говори!
– (42)Я тебя прощу, если ты…
– (43)Ну?
– (44)Если ты…
– (45)Ну, говори!
– (46)Если ты еще раз прочтешь это дивное стихотворение! (47)Ах, Пушкин, Пушкин…
(48)И Виленька обнял друга.
– (49)Ах, Пушкин! – повторял он. – (50)Ведь я знаю, что ты добрый друг! (51)А если судишь меня строго, то ведь это потому, что ты знаешь, как высок долг поэта. (52)Ты и себе строгий судья… (53)А что я перед тобой? (54)Ну, прочти, прочти еще раз! (55)Тебя можно слушать вечно, Пушкин!
(По Ю. Олеше)
Олеша Юрий Карлович (1899 – 1960) – русский писатель, поэт, драматург, сатирик.
В каком варианте ответа содержится информация, необходимая для обоснования ответа на вопрос: «Почему друзья Пушкина восхищались его стихотворениями»? *
1) В своих стихах Пушкин редко высмеивал недостатки друзей.
2) Друзья Пушкина понимали, что его стихи намного талантливее их стихо-творных опытов.
3) Стихи Пушкина были очень смешными.
4) Стихотворения Пушкина содержали критику важных общественных пороков.
Укажите предложение, в котором средством выразительности речи является фразеологизм. *
1) Он уже поправился, но врач велел ему провести в постели ещё денёк-другой.
2) Пушкин читал стихи о своих товарищах, а они не сводили с него глаз.
3) Он сочинял стихи и во время уроков, и по ночам, но, как ни старался, строчки у него получались такие, что их даже трудно было выговорить…
4) Маленькими руками он комкал рубашку на своей широкой груди.
Из предложений 30 – 34 выпишите слово, в котором правописание приставки не определяется правилом (является исключением). *
Из предложений 14 – 19 выпишите слово, в котором правописание суффикса не определяется правилом (является исключением). *
Замените книжное выражение «превратился в слух» в предложении 25 стилистически нейтральным синонимом. Напишите этот синоним. *
Замените словосочетание «стихотворную строчку», построенное на основе согласования, синонимичным словосочетанием со связью управление. Напишите получившееся словосочетание. *
Выпишите грамматическую основу предложения 55. *
Среди предложений 29 – 36 найдите предложение с обособленным обстоятельством. Напишите номер этого предложения *
В приведённых ниже предложениях из прочитанного текста пронумерованы все запятые. Выпишите цифры, обозначающие запятые при обращении. *
А если судишь меня строго,1 то ведь это потому,2 что ты знаешь,3 как высок долг поэта. Ты и себе строгий судья… А что я перед тобой? Ну,4 прочти,5 прочти еще раз! Тебя можно слушать вечно,6 Пушкин!
Укажите количество грамматических основ в предложении 9. Ответ запишите цифрой. *
В приведённых ниже предложениях из прочитанного текста пронумерованы все запя-тые. Выпишите цифру, обозначающую запятую между частями сложного предложения, связанными сочинительной связью. *
Больше всех восхищался тот,1 кого называли Виленькой. Поэзию он считал призванием своей жизни,2 и вместе с тем ничего не было для него труднее,3 как написать стихотворную строчку.
Среди предложений 8 – 12 найдите сложноподчиненное предложение с последовательным подчинением придаточных. Напишите номер этого предложения. *
Среди предложений 10 – 15 найдите сложное предложение с сочинительной и подчинительной связью между частями. Напишите номер этого предложения. *