Что общего и различного у литературы национальной и мировой краткий ответ
Ответы 3
В 1827 году Гёте говорил: «Сейчас мы вступаем в эпоху мировой литературы ˂…˃Национальные литературы сольются в этой грядущей эпохе в художественный синтез человеческой общности. И уже неважно будет, кто написал книгу – китаец или серб, ибо «люди всюду мыслят, действуют и чувствуют похоже».
Да, конечно, люди по всему миру чувствуют и мыслят похоже, им присущи общечеловеческие ценности, переживания. Именно поэтому на всей Земле популярны классические произведения англичанина Шекспира, колумбийца Маркеса или нашего соотечественника Чехова. Они затрагивают темы, актуальные для всех людей, во все времена: любовь, долг, честь, предательство. Это главное сходство всей мировой литературы: универсальность поднятых тем позволяет каждому находить ответы на важные именно для него вопросы.
Но есть литература национальная: она написана под влиянием событий, произошедший в конкретной стране и освещает эти события/явления с точки зрения жителя этой страны: с его особенным образом мыслей, взглядом на вещи и т.д. Для того, чтобы понять всю глубину заложенного автором смысла, иностранному читателю необходимо поднять огромный пласт информации, и даже после этого, он все равно не сможет прочувствовать описанное в книге так же, как проживает это представитель нации автора. К примеру, литература, вдохновленная событиями Второй Мировой войны, с одной стороны, глубоко универсальна, с другой – абсолютно уникальна для каждой нации, потому что каждый народ переживал эти события по-своему.
В итоге наличие национальной и общемировой литературы позволяет ощутить все разнообразие человеческих характеров и лучше понять как себя, так и представителя другой нации.
Национальная литература и мировой литературный процесс
Национальные литературы отнюдь не исчезли, их число выросло и продолжает неудержимо расти по мере того, как пробуждаются от летаргического сна колониализма народы Азии и Африки. Однако слова Гёте оказались пророческими, по крайней мере, в том смысле, что национальная литература уже не является изолированной территорией, где даются невиданные представления, а посторонним вход запрещен. Каналы взаимосвязей протягиваются из одной литературы в другую, соединяют сложившиеся и продолжающие развиваться культуры художественного слова, скрепляют отдаленные континенты общими литературными закономерностями (подражания европейскому реалистическому роману в Японии и Китае; популярность китайской и японской лирики в Европе).
Здесь многое верно. Однако наше понимание проблем эпохи НТР существенно отличается от того, как эти проблемы трактуются на Западе. В частности, у нас есть основания считать, что в прогнозах, подобных вышеприведенному, могущество технической цивилизации сильно преувеличено.
Еще недавно в чертоге мировой литературы для писателей малых народов отводилась скромная прихожая. Здесь они должны были хором повторять то, что пелось в больших залах. Иногда им разрешалось выводить свои варианты на полях уже известных произведений.
Такое положение, декретированное либеральной историографией середины XIX века, отошло в прошлое. Художники малых народов все чаще исполняют главные партии в развитии современного искусства, а монополия на культуру принадлежит уже не одному континенту. Циркуляция культурных ценностей, очень интенсивная в эпоху радио и телевидения, поднимает из самых отдаленных уголков земли «песчинки золота». Все труднее становится отличить, где центр, а где периферия. Литературы малых народов ломают старые преграды культурного общения (Запад – Восток), смело доказывают, что большое произведение искусства может быть создано на любом языке.
Единство литературного процесса не лишает национальные литературы их индивидуальности и специфических особенностей развития. Одновременно этот процесс формирует уже на более высокой ступени то «единое целое», которое Н. Конрад выводит из диалектики социальных законов (например, возникновение аналогичных гуманистических движений в литературах Востока и Запада), а американские ученые Р. Уэллек и О. Уоррен объясняют общей природой человека (литература – одна, как человечество – одно).
Непрерывность литературной эволюции, конечно, в большей мере ощущается нами, чем обосновывается конкретными результатами исследования. История художественного слова, начавшаяся 6 тысяч лет тому назад, охватывает такие разные географические широты, общественные формации и пласты культуры, что пока этот огромный материк мы только описываем, а синтез еще впереди. Трудно сказать, когда настанет этот момент; и вот литературы малых народов, предчувствуя, что они могут бесследно исчезнуть из памяти или же сохраниться лишь одним-двумя именами в грандиозной общей схеме, создают свои отдельные многотомные истории и инстинктивно тянутся к своим изначальным традициям.
Литературная эволюция вырывается из плена унифицированных формул (типа «реализм – антиреализм»). Однако некая общая основа, еще трудно выразимая, проступает во всех литературах. Только в одних эта основа выявляется раньше, а в других позже, в одних она ярко светит как единственный центр литературной жизни, а в других дает себя знать лишь в отдалении, оттесняемая этнографической описательностью. Когда и какими путями приходит отдельная литература к этой общности, названной Гёте мировой литературой, что усваивает из нее и чем ее обогащает, – эти вопросы ныне особо актуальны как для литературоведения, так и для живого литературного процесса.
Литературное произведение, рассматриваемое в рамках такого заповедника, может показаться Эверестом, если его не сопоставлять с другими ценностями. Творчество провозглашается оригинальным почти априорно, как в греческом мифе о первых людях, не имевших родителей и выросших прямо из земли.
После того как в 1962 году в Международную ассоциацию по сравнительному литературоведению вошли ученые социалистических стран, основы традиционной компаративистики сильно покачнулись под напором марксистской идеологии. На съездах ассоциации появился новый пункт повестки дня – кризис сравнительного литературоведения.
Такие новые задачи ставятся перед современным сравнительным литературоведением. Они корректируют направление и характер работ, но не меняют дисциплины – без сравнений невозможно установить общие черты и различия в литературной эволюции.
Сравнительные исследования литовской литературы долгое время казались роскошью, ненужной обществу и недоступной для существующих научных сил. У нас еще нет специалистов в области литературы, есть лишь добровольцы, самоучки, – писал в 1925 году М. Биржишка. Литературным прошлым интересовались юристы, священники, врачи – беззаветные собиратели фактов, заботливые биографы, которые, однако, не были методически подготовлены к изучению художественного произведения. Когда появилось поколение специалистов-литературоведов, получивших образование за границей или у себя на родине, в Литве, его главной заботой было наметить контуры исторического развития, разглядеть в скоплении эмпирических фактов направление эволюции, осмыслить литовскую литературу как замкнутый и специфический процесс. Первые учебники и университетские курсы истории литовской литературы, появившиеся в период 1924 – 1939 годов, помимо всего прочего, были призваны доказать как общественности, так и писателям ценность и самобытность национального художественного слова, развеять нигилистические утверждения, что вся-де литовская письменность умещается на полях польской или русской литературы. Чтобы доказать самостоятельность национальной литературы, не было, разумеется, надобности широко говорить о влияниях, а контекст мировой литературы пришлось оставить в качестве довольно далекого фона.
Сравнительные исследования стали актуальной задачей, когда литовская литература в 1940 году включилась в многонациональную советскую литературу, обретая общие с ней идейные, тематические и стилистические черты. Произведение литовского писателя попало в систему таких взаимосвязей, которые простирались далеко за пределы национальной действительности, этой определяющей основы литературы. Развеялись иллюзии ограниченного пространства, которые пытается создать для себя каждая национальная литература. Развиваясь в условиях советского строя, литовская литература должна создаваться теперь не только для литовских читателей, но и для широкой общественности всего Советского Союза, писал К. Корсакас. По мере интернационализации живого литературного процесса неизбежно должны были явиться и специальные труды в области сравнительного литературоведения.
Вначале преобладало исследование восприятия в Литве известных писателей. Цель таких работ была совершенно конкретна – выявить, как у нас читали и комментировали сочинения Пушкина, Мицкевича, Некрасова, Толстого, Горького, Маяковского. В каждом случае приходилось поднимать чуть ли не всю литовскую периодику в поисках переводов и критических комментариев, рыться в архивах, расшифровывая псевдонимы. Обнаруженный неизвестный перевод или рецензия приобретали значение научного открытия. Литературовед попутно выполнял обязанности библиографа и историка культуры. Однако это не была лишь «история читателя», как склонен характеризовать подобные труды Р. Уэллек. Марксистская методология ставила задачу раскрытия социальных, политических и литературных причин того, почему, например, горьковская песня «Солнце всходит и заходит» стала в Литве популярной народной песней. Изучая пути, приведшие в Литву Некрасова, Горького, Маяковского, К. Корсакас в своих исследованиях по существу прослеживает формирование прогрессивной мысли в литовском обществе и прогрессивных тенденций в литовской литературе. Рецепция произведения фигурировала при этом как акт циркуляции идей, обусловленный назревающим историческим поворотом к социализму.
В трудах первого послевоенного десятилетия много места уделялось влияниям как следствиям восприятия переводных произведений. Влияние считалось существенным, порой даже решающим фактором оригинального творчества. Обнаружить источник оригинального произведения в другой литературе, выявить всю цепочку связей, до сих пор не замеченную, казалось вершиной филологических исследований. Непосредственное сопоставление текстов (например, Некрасова и П. Вайчайтиса) было основой анализа. В книге «Дружба литератур» (1962) К. Корсакас представил множество неопровержимых доказательств того, как на группировку литовских писателей-антифашистов воздействовало творчество Маяковского и Блока, Белинского и Шолохова. В. Миколайтис-Путинас в исследованиях «А. С. Пушкин и литовская литература» (1949), «Адам Мицкевич и литовская литература» (1955) точно установил следы влияния этих поэтов на литовскую литературу, сам мастерски переводил их произведения на литовский язык, а вместе с тем тонко выявил эволюцию литовского литературного языка и жанровых форм, выдерживая четкую градацию талантов и эстетическую оценку текстов. Эти исследования – наиболее зрелые труды литовского сравнительного литературоведения, надолго установившие образцы исследований подобного рода (впрочем, со временем превратившиеся в шаблоны).
Характерная тенденция послевоенных научных трудов – расширение границ литературных влияний, поиски соответствий в общественных позициях и прогрессивных идеалах писателей, в их отношении к действительности, в «боевом пафосе». Традиции Горького, его глубокое влияние во многих чертах совпадают, не могут не совпадать с влиянием всей советской литературы, с принципами метода социалистического реализма и проявлением марксистско-ленинской идеологии в творчестве литовских писателей, писал К. Умбрасас в своем исследовании «Горький и литовская литература». Однако в таком случае творчество Горького теряет индивидуальные черты, а его влияние остается «без берегов». «Земля-кормилица» П. Цвирки становится близкой к горьковской «Матери», потому что в обоих романах резко критикуется капитализм. С. Нерис и Т. Тильвитис также следуют по стопам Горького, так как в поэмах «Четверо» и «На земле литовской» изображаются положительные герои, как и в романе «Мать». Руководствуясь подобными критериями идейного и тематического сходства, совсем не трудно было обнаружить отзвуки творчества Маяковского как в поэме Т. Тильвитиса «Владас Дичюс» (антикапиталистические тенденции), так и в стихотворениях Л.
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.