Что означает локальная история
Основные положения: объект, предмет и методы изучения
Введение.
Суть локальной истории и причины появления данного направления
В Российской империи обратились к изучению отдельных мест государства во второй половине XVIII века. Практика местной истории определялась ее конкретным характером связи с географией места, с его пейзажами, местной топонимикой, памятниками истории и людьми, жившими в этом месте[2].
Становление локальной истории в ее современном виде в рамках «новой исторической науки» происходит в Великобритании, в послевоенные годы.
А) Социально-политические сдвиги, произошедшие в мире в результате второй мировой войны, оказали сильное воздействие на развитие британской исторической науки.
Б) Значительную роль в возникновении новых подходов и концепций сыграла развернувшаяся научно-техническая революция.
В) Формирование новых тенденций в британской исторической науке в значительной степени связано с ростом идейного влияния марксизма и процессами радикализации сознания интеллигенции.
Г) к тому же в послевоенные годы в исторической школе Великобритании разразился кризис: распространился пессимизм, идеи релятивизма, отрицание роли истории как научной дисциплины[3].
Британская школа новой локальной истории приобрела мировую известность в 1960–70-е годы, благодаря конкретным исследованиям и теоретическим разработкам ее отца-основателя Уильяма Хоскинса, который стремился «воссоздать фундаментальное единство человеческой истории», отправляясь от исследований локального масштаба.
Лидирующую роль в этом процессе кардинального обновления британской локальной истории сыграла Лестерская школа локальной истории, основанная У. Хоскинсом и Г. Финбергом, которые поставили во главу угла не локально-территориальный принцип, а описание и анализ реально существовавших социальных организмов, и приступили к воплощению на локальном уровне познавательного идеала социальной истории — истории общества как целостности.[4]
1960-е – первая половина 1970-х гг. прошли для «новой социальной истории» под знаменем сотрудничества с социологией и демографией. Изучается культура неэлиты — чувства, верования, духовная жизнь низших слоев. Интерес смещается к изучению общественных отношений в непроизводственной сфере: организации потребления и досуга, массовому обыденному сознанию и ценностям.
В 70– 80-х гг. появляется большое число локально-исторических работ, направленных на всестороннее изучение определенной локальной общности как развивающегося социального организма. Коллективная биография локальной общности стала главным методом «истории снизу», объединившим различные субдисциплины социальной истории. Реализация подобного подхода предполагала комбинирование демографического и локального анализа, с включением социокультурного аспекта. В рамках локальной истории широкое распространение получили микроподходы, которые основываются на максимальной детализации и индивидуализации исследуемых объектов. Изучаются условия труда, быта, сознания, рост народонаселения, демографические изменения в связи с индустриализацией и урбанизацией. Исследуются микро- и макросреды — семья, группа, фабрика, город, графство и пр[5].
Основные положения: объект, предмет и методы изучения
Опираясь на совокупность проведенных ранее исследований, Н. М. Дмитриенко выделила основные особенности локального подхода как неотъемлемых компонентов методологии локальной истории, которые созвучны с идеями краеведения):
-выявление частного, особенного неповторимого, характерного именно для исследуемой местности
-территориальная ограниченность исследуемого объекта
-усиленное внимание к фактам
-комплексный подход к объекту изучения, целостность его изображения
-включение объекта изучения в общий контекст региональной, российской, мировой истории
Но важно отметить, что предмет и методы краеведения и локальной истории все-таки отличаются друг от друга. Под краеведением понимают изучение края в совокупности общественно-политических, общественных и природно-климатических явлений, а также явлений в области культуры (хотя мы и выделяем отдельной дисциплиной историческое краеведение). Первостепенной задачей краеведения в этом случае становиться фактический сбор материала[6].
Под предметом локальной истории же понимают субъект исторического действия, не тождественный государству и его существование как в историческом, так и в социокультурном пространстве. Конструирование такого субъекта должно дать новую основу для самоидентификации индивида. Методология локальной истории предполагает включение фактического материала в контекст общерегиональной истории, что требует выделения общих особенностей и создания моделей всей совокупности похожих объектов[7]. В известной степени новая локальная история представляет собой компромисс между микроисторией, историей индивида, историей семьи и национальной историей. Как объект изучения выбран средний тип общности — между национально-государственными образованиями и индивидуалистическими единицами и корпорациями. Под новой локальной историей понимается история места, но места не как административной или историко-географической единицы, а как микросообщества, социокультурного микрокосма в локальном измерении. Для этого ученые прежде всего обращаются к социальной истории, культурной, истории повседневности, биографическим и микроисторическим исследованиям на материале оформленных локальных, сравнительно небольших общностей[8].
В результате длинного историографического процесса от локальной истории стал ждать не иллюстрации единства национальных процессов, а скорее их многовариативности. Таким образом, локальная история стала способом углубления понимания отдельных национальных процессов.
Проведенные исследования продемонстрировали два главных сложившихся в «новой локальной истории» подхода к изучению человеческих общностей.
Первый из них подходит к решению проблемы со стороны индивидов, составляющих общность, и имеет предметом исследования жизненный путь человека от рождения до смерти, описываемый через смену социальных ролей и стереотипов поведения и рассматриваемый в контексте занимаемого им на том или ином этапе социального жизненного пространства.
Второй подход отталкивается от раскрытия внутренней организации и функционирования социальной среды в самом широком смысле этого слова: включая исторический ландшафт, отражающий физическую реальность локального мира, социальную экологию человека, микрокосм общины, многообразие человеческих общностей, неформальных и формальных групп, различных ассоциаций и корпораций, и выявляет их соотношение между собой, а также с социальными стратами, сословными группами, классами. При этом используется вся совокупность местных источников, фиксирующих различные аспекты деятельности индивидов[9].
В конечном счете речь идет о соотношении между организацией жизни в локальной общине, которая функционирует главным образом как форма личной, естественной связи людей, и социально-классовой структурой, фиксирующей качественно иной, вещный характер социальных отношений. Локально-исторические исследования этого типа значительно расширили возможности комплексного подхода в историческом исследовании. Его сторонники обоснованно исходили из того, что реальность человеческих отношений может быть понята лишь в их субстратной среде, в рамках социальной жизни, приближенных к индивиду, на уровне, непосредственно фиксирующем повторяемость и изменчивость индивидуальных и групповых ситуаций, но при этом прекрасно осознавали всю условность вычленения изучаемого объекта из окружающего его социума.
Локальная история
В Российской империи обратились к изучению отдельных мест государства во второй половине XVIII века. Практика местной истории определялась ее конкретным характером связи с географией места, с его пейзажами, местной топонимикой, памятниками истории и людьми, жившими в этом месте. С начала XX века по отношению к практике изучения местной истории стали употреблять понятие «краеведение» (историческое краеведение). Работы по локальной истории тяготели к классической модели национально-государственной истории, ее авторы мало интересовались происходящими в науке изменениями, не замечали разницы в теоретических подходах, а объяснительная стратегия выстраивалась на «фактах».
Традиционная локальная история может существовать, только подражая линейной модели классической историографии, так как только в таком виде возможна ее трансляция в массовое сознание. Локальная история (историческое краеведение) относится к социально ориентированному типу исторического знания, в современной социокультурной ситуации существует параллельно знанию научному и помогает проводить искусственную коммеморацию, необходимую как для больших, так и для малых общностей.
Со второй половины XX века в Западной Европе (Великобритания) наряду с традиционной практикой локальной истории появились центры научного изучения местной истории (в т. ч. «The British Association for Local History»), издаются журналы: «The Local Historian», «Local History News» и др., в России на базе Северо-Кавказского федерального университета функционирует Межвузовский научно-образовательный центр «Новая локальная история».
Определение понятия цитируется по изд.: Теория и методология исторической науки. Терминологический словарь. Отв. ред. А.О. Чубарьян. [М.], 2014, с. 248-249.
Людмила Мезит: «В локальных историях видно то великое и трагическое, что происходило с Россией»
Среди участников научной конференции, которая пройдет в рамках организованного Фондом Михаила Прохорова фестиваля «Локальные истории», – Людмила Мезит, кандидат исторических наук, доцент кафедры отечественной истории КГПУ имени В. П. Астафьева.
– Людмила Эдгаровна, что в вашем понимании означает само понятие «локальные истории»?
– С одной стороны, это, безусловно, история какого-либо региона, населенного пункта, то есть какой-то локации, где живут люди. Это может быть и некое маленькое село. С другой стороны, в этой конкретике можно увидеть то великое и трагическое, что происходило со страной в целом. Причем происходило не обобщенно, а личностно, эмоционально, ценностно – такой подход могут дать только локальные истории. Также для меня это истории незамеченных людей – не великих полководцев и государственных деятелей, а простых людей, жизнь которых отражает разные этапы истории России.
Говоря языком академическим, это позволяет реконструировать наше прошлое, понять, что оно собой представляет.
– Как локальные истории будут вживляться в нашу культуру и, с другой стороны, чем именно они могут обогатить науку?
– Науке они могут очень серьезно помочь. В те времена, когда у нас была единственная методология и государственная идеология, историю изучали весьма скрупулезно. И я не могу обвинить своих учителей и предшественников в том, что они были недобросовестны.
Но в соответствии с официальной доктриной все определяли массы – личность не значила практически ничего, если, конечно, это не выдающаяся личность. В итоге сложилась некая, я бы сказала, социологическая схема, достаточно условная. Она хорошо показывает процессы, тенденции, но не раскрывает настоящей истории.
А локальные истории, те самые маленькие частности, не только эмоционально, но и фактически расцвечивают прошлое теми людьми, которые очень значимы для конкретной местности, а значит, и для страны в целом. Но важно и другое – через это, особенное, мы, в конце концов, накапливаем ту эмпирическую базу, которая позволит написать не только более объективную историю страны, но более правдивую, достоверную, ту, которая очень нужна будущим поколениям.
– Но применительно к культуре вряд ли можно говорить, что локальные истории были в загоне. К примеру, практически вся проза «деревенщиков» построена именно на них.
– Кстати, мне как историку страшно недостает того, что этих произведений нет в школьной программе. Потому что, скажем, работая на непрофильном курсе, всегда проще раскрывать тему через литературные образы, показать драматизм исторического процесса через судьбу конкретного литературного героя, повлиять на то, чтобы студенты смогли увидеть этот персонаж глазами историка.
К примеру, изучая коллективизацию, важно знать, что она проходила по-разному в Сибири и центральной части страны – у нас это было более драматично. Хотя «дальше Сибири не сошлют», но здесь зажиточных крестьян, подвергшихся раскулачиванию, больше. Они были не «кулаками», а трудягами, но, так или иначе, – противниками проводившейся политики, а значит, и врагами той власти. И вот такой процесс можно увидеть только на локальном уровне.
– Но об этом написано очень много…
– Да, много, но с другой стороны – очень мало. Как историк, занимающийся периодом между двумя мировыми войнами, я сталкиваюсь с целыми исследовательскими лакунами. Например, в советское время государственная социальная политика выдавалась как большое достижение.
Но когда изучаешь реальное воплощение тех социальных практик на конкретном материале, в том числе нашего региона, видишь, что все обстояло далеко не так благостно. Реальность не всегда соответствовала тому, что декларировалось, а значит, и результаты, эффекты были не те, на которые рассчитывала власть.
Но это направление практически не изучалось, поскольку для изучения нужно расширять корпус источников, подключать документы. И, разумеется, помимо официоза, исследовать те первичные общественные объединения, создававшиеся в советское время добровольно или добровольно-принудительно. Но если люди работали там «за идею», а не за чины, то для исследователя там открывается такое поле деятельности, что только бы жизни хватило.
– Есть предчувствие, что эмоционально в комплексе локальных историй все-таки будет господствовать трагический мотив?
– Нет, я не могу так сказать. Например, на научной конференции я планирую говорить о периоде Великой Отечественной войны, а это, безусловно, трагическое время. Но те документы, на которых будет построено мое выступление, на мой взгляд, больше свидетельствуют о позитивном.
Потому что люди того времени не только стояли перед трудностями, но искали пути их решения. Это, в частности, касается судьбы детей, эвакуированных из Ленинграда, тех истощенных детей, иногда даже не способных ходить, поскольку дистрофия была достаточно глубокая. И тем не менее за полгода пребывания на сибирской земле многое удалось для них сделать – не только поправить их здоровье, но и в целом вернуть детство этим «маленьким старичкам», все разговоры которых поначалу сводились только к тому, в какой столовой давали больше каши, в каком бомбоубежище лучше скрываться от бомбежек.
– Каковы в целом ваши ожидания от фестиваля?
– Во-первых, жду отклика профессионального сообщества по теме моего сообщения. Уверена, коллеги, которые будут меня слушать, подарят мне новые исследовательские направления. Во-вторых, завяжутся новые коммуникации, которые необходимые любому научному сообществу. Как преподавателю мне важно, что туда я смогу привести своих воспитанников. И, наконец, в-третьих, надеюсь получить удовольствие от профессионального общения.
Что означает локальная история
Локальная историография: основные понятия
Локальная (местная) история – история локальных общностей, в т.ч. жизни отдельных людей.
Локальные (местные) труды – статьи, книги, сборники материалов, опубликованные локальными исследователями.
Локально-исторические исследования – исследования, целью которых является получение исторического знания о локальной общности, в т.ч. о жизни отдельных людей.
Локально-историческое знание – результат исследования местной (локальной) истории, в т.ч. истории отдельных людей. Такого рода знание может быть как адемическим (полученным в результате использования академических процедур исследования), так и «поисковым» (полученным в результате поисковой деятельности членов познавательных сообществ).
Локальная обзорография – подмена полноценного историографического обзора простым перечислением (или элементарным пересказом) некоторых работ предшественников по выбранной для изучения темы. При этом полностью отсутствует какой-либо методологический анализ изучаемых работ. Локальная обзорография – одно из проявлений (сознательного или стихийного) отрицания рационально-теоретического подхода к изучению местной истории, показатель не высокого уровня исследовательской культуры. Термин «обзорография» в научный оборот введен А.И. Зевелевым (См. Зевелев А.И. Историографическое исследование: методологические аспекты /А.И. Зевелев. М.: Высшая школа, 1987. С. 139).
Краецентризм – преувеличение (а, значит, искажение) роли местных событий, роли отдельных людей в истории России, локальной общности. Характерен для поисковой деятельности представителей познавательных сообществ.
Локальный постмодернизм обнаруживает себя в использовании познавательного инструментария, характерного для периода «преднауки», когда знание еще не было специализировано, в размывании границ между фактом и вымыслом, между реальным и нереальным, что проявляется в «конструировании» никогда не существовавших исторических фактов. Локальный постмодернизм отличается от «классического» теоретической неразвитостью, сочетающейся с краецентризмом.
©Кузеванов Леонид Иванович, кандидат исторических наук, доцент; текст, фото обложки монографии, 2008-2021
Локальная история
Автор работы: Пользователь скрыл имя, 20 Марта 2013 в 08:16, реферат
Описание работы
Файлы: 1 файл
историография.doc
г) Локальная история
1. «Малая родина»
История «малой родины» (области или города) примыкает к краеведению или вообще включается в него. Исторически это самый древний тип локальной истории и одновременно самый устойчивый, с непрерывной традицией со времен античности. У истории «малой родины» очень выраженная прагматическая составляющая: она обеспечивает фундамент для исторической памяти жителей соответствующей местности. Эта функция локальной истории сохраняется и поныне, о чем свидетельствует массовое увлечение местной историей. Локальная история (в отличие от национальной) питает привязанность человека к месту проживания, связывает его с конкретным прошлым, в том числе с историей материальной культуры, представляет примеры героической или просто достойной жизни предков. Локальная история такого типа тесно смыкается с архивоведением (в том числе поиском и сбором новых местных документов), музееведением; она давно институционализирована в местных исторических ассоциациях и исторических журналах. В некоторых странах, например в США, история вообще только во второй половине XIX в. доросла до страновой или национальной, начавшись «снизу», с графств и штатов. И до сих пор в США на национальных конференциях локальных историков подавляющее число докладов по жанру относится именно к истории «малой родины».
2. Субдисциплинарная история
Субдисциплинарная история может выбирать небольшие локальные объекты по той же причине, по какой предпочитают ограниченные хронологические рамки исследования. Обозримые географические пределы делают труд историка посильным и дают возможность внимательного анализа наличных источников. Так, историк революции может изучать революцию или контрреволюцию в отдельном городе или провинции; экономический историк — экономическое развитие определенной области или производство, сосредоточенное в конкретном месте; представитель культурной антропологии — праздники и обряды в отдельных поселениях, историк рабочего движения — становление рабочей культуры в эпоху модернизации в конкретных фабричных городах и поселках. Нередко выбор «места» диктуется наличием источника. В каком месте и в каком времени находится источник, в том месте и времени удается осуществить исследование. Не оставь епископ Жак Фурнье записи проводившегося им слушания, Э. Ле Руа Ладюри никогда не расслышал бы голосов простолюдинов рубежа XIII— XIV вв., населявших деревню Монтайю, «удаленную от властей всех мастей»56. Или можно привести в пример микроисториков, которые на базе очень небольшого исторического пространства плодотворно используют современные теории социальных наук, например социального обмена или межличностного взаимодействия. Использование теорий, рассчитанных на современное общество, обладающее обширной, структурированной и доступной информацией, ставит историка в заведомо трудное положение. Требуется найти специфические и достаточно репрезентативные источники, что применительно к прошлому является в большой мере делом случая или следствием немалой изобретательности. Строго говоря, в локальной истории этого типа — главное, конечно, не география, а социальное пространство. Место действия автоматически задает социальные характеристики. Например, в американском городе Линне середины XIX в. можно изучать не ремесленников и рабочий класс в целом, а именно сапожников и рабочих-обувщиков. То же самое происходит при изучении прошлого любой деревни: место детерминирует объект — селян. Локальная география может предлагать и систему социальных связей, и типы социального взаимодействия, иерархии, образцы культуры. Более того — не все, что называется локальной историей, даже формально, «по пространству», укладывается в заданную нами в этой главе структуру. Речь прежде всего идет о школе новой локальной истории, представители которой (У. Хоскинс, Г. Финберг, Г. Дайос) отказались от локально-территориального принципа, сосредоточившись на описании и анализе реально существовавших социальных организмов. Таким образом, представители этого, более современного, направления не исходят из территориальных границ, а, наоборот, сами в результате исследования определяют границы, которыми очерчивается то или иное явление. Такая локальная история не начинается с заданного пространства, а завершается начертанием его контуров.