Что означает принцип добросовестности
Юридический блог
Уважаемые посетители нашего сайта!
Мы представляем Вам уникальный проект агентства недвижимости «ТРИУМФАЛЬНАЯ АРКА» –
персональный блог юридического отдела нашей компании.
Здесь вы сможете найти актуальную информацию о недвижимости: новости, разъяснения тех или иных решений суда, трактовку законов, анонсы законопроектов и прочее.
Наши юристы, опыт работы которых в области недвижимости составляет более 15 лет, ежедневно отслеживают изменения в законодательстве Российской Федерации.
Добросовестность с точки зрения Гражданского кодекса РФ
Добросовестное исполнение гражданами договорных обязательств, запрет на извлечение преимущества из недобросовестного поведения как основополагающие принципы гражданского законодательства.
Концепцией развития гражданского законодательства Российской Федерации было отмечено, что развитие экономики и становление гражданского общества требуют использовать все возможные меры и средства гражданского законодательства, чтобы обеспечить добросовестное и надлежащее осуществление гражданских прав и исполнение гражданских обязанностей. С этой целью в Концепции был предложен широкий спектр мер, направленных на укрепление нравственных начал гражданско-правового регулирования, введение в гражданское законодательство принципа добросовестности в качестве одного из наиболее общих и важных принципов гражданского права, конкретизация лишаемых правовой защиты «иных форм злоупотребления правом» Таким образом, с 1 марта 2013 г. вступили в силу соответствующие поправки в Гражданский кодекс РФ.
Практически любой гражданин в своей повседневной жизни заключает тот или иной договор. Договор купли-продажи недвижимости, договор страхования, договор займа денежных средств, договор аренды жилого помещения, договор на оказание услуг и т.д. Иногда мы подписываем договор не глядя, иногда вчитываемся в каждый пункт и задаем вопросы. Но не каждый из нас в полной мере осознает ответственность, которая возникает в момент заключения договора. Прежде всего, это регламентируемые общими нормами Гражданского кодекса РФ, принципы добросовестного исполнения своих обязательств и запрет на извлечение преимущества из своего недобросовестного поведения, запрет на злоупотребление правом. Как юрист, разъясняю, что общие нормы, как правило, не прописываются в договоре, но они действуют априори и несут в себе значительную юридическую нагрузку.
«При установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно» (п.3 ст.1 ГК РФ).
«Никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения» (п.4 ст.1 ГК РФ).
«Не допускаются осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу, действия в обход закона с противоправной целью, а также иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав (злоупотребление правом)» (ст.10 ГК РФ).
«При установлении, исполнении обязательства и после его прекращения стороны обязаны действовать добросовестно, учитывая права и законные интересы друг друга, взаимно оказывая необходимое содействие для достижения цели обязательства, а также предоставляя друг другу необходимую информацию».(п.3 ст. 307 ГК РФ).
А теперь все по порядку.
Договор это соглашение двух или более сторон. Заключая договор, любая сторона наделяет себя правами и принимает на себя определенные договором обязанности.
Из договора возникают обязательства. Обязательство это обязанность одного лица совершить в пользу другого лица определенное действие, как то: передать имущество, выполнить работу, оказать услугу, внести вклад в совместную деятельность, уплатить деньги и т.п., либо воздержаться от определенного действия.
Каждая сторона договора вправе полагаться на то, что договор будет исполнен надлежащим образом. В силу закона, добросовестность участников гражданских правоотношений и разумность их действий предполагаются (п.5 ст.10 ГК РФ).
Так, например, продавец недвижимости обязан сообщить покупателю обо всех известных ему недостатках недвижимости, в том числе о скрытых дефектах, а также о произведенных перепланировке и переоборудовании в недвижимости. В противном случае у продавца возникает ответственность в соответствии со ст.557 ГК РФ. Кроме того, умолчание об обстоятельствах, о которых продавец должен сообщить при той добросовестности, которая от него требуется по условиям оборота, может повлечь признание сделки недействительной по иску покупателя в соответствии со ст.179 ГК РФ. Продавец обязан сообщить покупателю об имеющихся обременениях права собственности (кредит банка, обеспеченный залогом недвижимости, наличие арендаторов, нанимателей), а также о наличии судебного спора, предметом которого является недвижимость.
Особо стоит подчеркнуть ответственность сторон сделки по купле-продаже недвижимости с занижением цены объекта недвижимости. Сделка с заниженной стоимостью (с целью уклонения от уплаты налога) попадает под признаки сделки, совершенной с целью, заведомо противной основам правопорядка (ст.169 ГК РФ), а также является притворной сделкой, т.е. сделкой, совершенной с целью прикрыть другую сделку, в том числе сделку на иных условиях (ст.170 ГК РФ) Указанные сделки признаются ничтожными, т.е. не влекущими правовых последствий.
Что касается действий в «обход закона», ГК РФ не раскрывает содержания этого термина. Тем не менее, судебной практикой квалифицируются как действия в обход закона требования о признании права собственности на нежилое помещение, которое в действительности является жилым, с целью обойти процедуру перевода жилого помещения в нежилое; требования о признании права собственности на самовольную постройку в случае неполучения (и непринятия мер к получению) застройщиком разрешения на строительство.
Каковы последствия недобросовестного поведения стороны?
Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 N 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» были даны следующие разъяснения. «Если будет установлено недобросовестное поведение одной из сторон, суд в зависимости от обстоятельств дела и с учетом характера и последствий такого поведения отказывает в защите принадлежащего ей права полностью или частично, а также применяет иные меры, обеспечивающие защиту интересов добросовестной стороны или третьих лиц от недобросовестного поведения другой стороны (пункт 2 статьи 10 ГК РФ), например, признает условие, которому недобросовестно воспрепятствовала или содействовала эта сторона соответственно наступившим или не наступившим (пункт 3 статьи 157 ГК РФ); указывает, что заявление такой стороны о недействительности сделки не имеет правового значения (пункт 5 статьи 166 ГК РФ)».
Если злоупотребление правом повлекло нарушение права другого лица, такое лицо вправе требовать возмещения причиненных этим убытков. (п.4 ст.10 ГК РФ).
Примеры из судебной практики.
1. Суд, удовлетворяя иск М. о признании права собственности на жилое помещение, отметил, что истцом добросовестно исполнены обязательства по предварительному договору, однако он лишен возможности самостоятельно оформить право собственности на приобретенное им жилое помещение по не зависящим от него обстоятельствам, т.е. из-за неисполнения сторонами Инвестиционного контракта принятых на себя обязательств. (Апелляционное определение Московского городского суда от 20.01.2015 по делу N 33-1390).
2. Истец, требуя признания сделки недействительной, утверждал, что ей не был известен смысл подписанной ею доверенности на регистрацию договора, т.к. она не владеет испанским языком. Суд, отказывая истцу в удовлетворении исковых требований, указал, что утверждение истца носит надуманный характер, поскольку в силу ч. 3 ст. 1 ГК РФ при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно. Статьей 9 ГК РФ предусмотрено, что граждане и юридические лица по своему усмотрению осуществляют принадлежащие им гражданские права. При таких обстоятельствах, не владея в достаточной мере испанским языком, истец не лишена была возможности заявить нотариусу об этом и отказаться от подписи в документе, однако не сделала этого. В нотариальном переводе доверенности указано, что Б.О. владеет испанским языком, текст доверенности ею прочитан. Истец в течение длительного времени проживала в Испании, обучалась на курсах испанского языка. (Апелляционное определение Московского городского суда от 20.06.2014 по делу N 33-20254).
3. А.Т. обратилась в суд с иском к А.В. о признании утратившим право пользования жилым помещением, снятии с регистрационного учета.
Удовлетворяя исковые требования, суд исходил из того, что ответчик добровольно после расторжения брака покинул жилое помещение, истцом не чинились ему препятствия в проживании в спорном жилом помещении, учел длительность отсутствия А.В. в спорной комнате и признал его утратившим право пользования жилым помещением, снял с регистрационного учета.
А.В. вместе с апелляционной жалобой представил справку ОАО «***» от 11.11.2014 года, согласно которой принадлежащий ему сотовый номер обслуживается в рамках заключенного договора на оказание услуг связи с 04.11.2001 года по настоящее время, что подтверждает доводы ответчика о том, что истец, злоупотребляя правом, не сообщила номер телефона, который с указанного периода не менялся, достоверно был известен истцу, с данного номера он поддерживает отношения и общается с дочерью, которая проживает с истцом. Указанные обстоятельства лишили его возможности представить свои возражения на иск, а также представить доказательства, имеющие существенное значения для дела, которые истец скрыла от суда, что повлекло вынесение незаконного и необоснованного решения.
На основании Распоряжения Префекта САО г. Москвы А.Т. на семью из двух человек (она и дочь) предоставлена двухкомнатная квартира по адресу: *** с обязательством А.Т. сняться с регистрационного учета вместе с дочерью по прежнему месту жительства в течение двух недель с момента оформления права собственности А.Т., *** на жилое помещение и зарегистрироваться по новому месту жительства. В соответствии с вышеуказанным Распоряжением на прежней площади (в комнате коммунальной квартиры) остается проживать А.В., который очередником округа не является.
А.Т. зарегистрировала право собственности на вновь приобретенное жилое помещение, что подтвердила в суде апелляционной инстанции, однако, обязательство о снятии с регистрационного учета не исполнила, пояснила, что приобретенную квартиру сдает внаем другим лицам.
Учитывая изложенные обстоятельства, с учетом положений ст.1 и ст.10 ГК РФ, судебная коллегия приходит к выводу о том, что жилищные права А.Т. ответчиком не нарушены, предъявляя к нему настоящий иск, истец злоупотребила своим правом, которое при указанных обстоятельствах не подлежит защите, в связи с чем решение суда подлежит отмене с вынесением нового решения об отказе А.Т. в удовлетворении исковых требований к А.В. о признании его утратившим право пользования жилым помещением, снятии с регистрационного учета. (Апелляционное определение Московского городского суда от 20 февраля 2015 г. по делу N 33-4181).
4. Я. Г.В. предъявил иск о признании недействительным согласия, которое он дал своей супруге на продажу земельного участка и расположенного на нем здания магазина, а также о признании недействительной сделки по продаже указанного имущества, полагая, что продажа Я.Т.Ф. упомянутого недвижимого имущества по цене более чем в двадцать девять раз ниже установленной рыночной стоимости, о размере которой последняя не могла не знать, нарушает права истца как ее супруга.
Я.Г.В. ссылался на то, что он как супруг продавца спорного имущества, на которое распространяется режим совместной собственности, вправе был рассчитывать на разумную компенсацию за это имущество, законно предполагая добросовестное поведение лиц при совершении сделок с таким имуществом.
Заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав (злоупотребление правом) в силу положений статьи 10 Гражданского кодекса Российской Федерации не допускается, а в случае установления судом такого характера обстоятельств в действиях стороны в гражданском правоотношении подлежат применению предусмотренные законом иные меры с учетом характера и последствий допущенного злоупотребления.
Удовлетворяя исковые требования, суд первой инстанции пришел к выводу о том, что истец, дав согласие своей супруге на отчуждение спорных объектов недвижимости, вправе был рассчитывать, что данное имущество будет продано именно по рыночной стоимости. При этом, как указал суд, отчуждение Я.Т.Ф. спорных объектов недвижимости по цене более чем в двадцать девять раз ниже его рыночной стоимости нарушает права ее супруга. Такая сделка совершена с нарушением закона, в связи с чем в силу статьи 168 Гражданского кодекса Российской Федерации является недействительной. (Определение Верховного суда РФ от 17 марта 2015 г. N 18-КГ15-17).
5. Банк обратился в суд с иском о признании недействительными договоров купли-продажи долей общества, заключенных компанией (продавец) с фирмой и гражданином (покупатели), и о применении последствий недействительности данных сделок в виде признания права компании на 100-процентную долю в уставном капитале общества.
Суд первой инстанции отказал в удовлетворении исковых требований, указав на недоказанность факта совершения оспариваемых сделок с намерением причинения вреда.
Соглашаясь с выводом суда первой инстанции, суд апелляционной инстанции отметил, что отсутствие добросовестности покупателей при определении ими цены договоров не может являться основанием для признания данных договоров недействительными.
Арбитражный суд округа оставил названные судебные акты без изменения.
Судебная коллегия Верховного Суда Российской Федерации отменила указанные судебные акты, дело направила на новое рассмотрение в суд первой инстанции по следующим основаниям.
В ситуации, когда лицо, оспаривающее совершенную со злоупотреблением правом сделку купли-продажи, представило достаточно серьезные доказательства и привело убедительные аргументы в пользу того, что продавец и покупатель при ее заключении действовали недобросовестно, с намерением причинения вреда истцу, на ответчиков переходит бремя доказывания того, что сделка совершена в интересах контрагентов, по справедливой цене, а не для причинения вреда кредитору путем воспрепятствования обращению взыскания на имущество и имущественные права по долгам. (Определение ВС РФ от 15 декабря 2014 г. по делу N 309-ЭС14-923)
Принцип добросовестности в гражданском праве
Ещё один сюжет из так наз. «докторской» и из монографии. СюжетЪ. Мало в цивилистике текстов, важнее чем тот, что вы прочитаете ниже. Смайлик? Смайлик, но кривой, наглый и самодовольный.
§ 9. Принцип добросовестности в гражданском праве.
§ 9.1. Легальный режим категории добросовестности в действующем законодательстве и его критика.
В действующей редакции Гражданского кодекса[1]требование добросовестности участников гражданских правоотношений, появившееся в тексте ГК 1 марта 2013 г.[2], присутствует со столь контрастирующей по сравнению с прежними редакциями частотой, что сомнений в концептуальном промысле законодателя не остаётся[3], даже если бы в ст. 1 это требование было не возведено в статус новейшего гражданско-правового императива. Помимо того, есть в ГК ещё и новеллы, где термин «добросовестность» не используется, но мы уже показывали, что применённая в них конструкция связывает возникновение (осуществление) прав с добросовестностью правопритязателя или правообладателя.
Выглядит так, будто прежний текст ГК вовсе не связывал осуществление прав с добросовестностью правопритязателя. Есть авторы, которые бывший текст ГК так и воспринимают; с их точки зрения, в российском гражданском праве дотоле отсутствовал принцип добросовестности[4]. Нынче же, когда в первой же статье кодекса дважды, в пп. 3 и 4, субъектам вменяется правовой долг добросовестности, и блюсти его они должны не только «при установлении, осуществлении и защите права и при исполнении обязанностей», но ещё и при «извлечении преимуществ» из своего поведения, сторонники этой теории имеют все основания считать то, что им видится как упущение, даже не исправленным, а искоренённым[5]. И ведь эти «основные начала», повторимся, получили много- и разнообразные продолжения в Гражданском кодексе.
По нашему же мнению, принцип добросовестности всегда присутствовал в российском гражданском праве, а также, сразу уточним, в гражданском законодательстве, поскольку презумпция добросовестности, закреплённая в ч. 3 прежней редакции ст. 10 ГК, и ч. 5 нынешней, видится нами как допустимый максимум присутствия принципа добросовестности в легальном поле. Правотворчество по его внедрению было не только, по указанной причине, ненужным, но и, поскольку оно наделяет этот принцип модальностью долженствования и тем самым кооптирует принцип права, адресованный, как уже показано было выше, ментальной реальности, в реальность правовую, то есть в содержание (п. 3 ст. 1) и в основание индивидуальных правоотношений (п. 4 ст. 1), ошибочным. Существеннее же всего то, что такое восприятие принципа добросовестности свидетельствует о неверном, на наш взгляд, понимании природы категории добросовестности в частном праве. О том, как понимает эту категорию автор, подробно говорилось выше.
§ 9.1.1 Толкование положений п. 3 и п. 4 ст. 1 ГК.
Понять, что именно статутифицировано в п. 3 и в п. 4 ст. 1 пореформенного текста желательно и для предметности дальнейшей критики, и для того, чтобы убрать почву под скепсисом, неминуемо навлекаемой на себя prima facie неправдоподобностью наших выводов: могло ли, в самом деле, быть так, что в п. 3 закреплена легальная обязанность, не релевантная какому-либо субъективному праву и в целом столь логически и системно неуместная?
Было бы трудно утверждать, что идеологи нововведения отдавали себе отчёт в том, что именно они статутифицировали; хаотичность коннотаций такого решения свидетельствует об этом. Но знать нам это и не требуется, поскольку толковать новеллы мы будем так, как предписывается осуществлять означивание легального текста иерархическими принципами его прочтения[6], а они исключают придание такому знанию иного значения, чем то, что вытекает или «сертифицируется» самим легальным текстом. Подключая, в соответствии с этими принципами, на надлежащем этапе правотворческие контексты, а в первую очередь – вынесенное в самостоятельное правило содержание п. 4 («недопустимость извлечения преимуществ») и категорически устраняясь от привлечения злополучной «воли законодателя», мы должны заключить: в п. 3 описана легальная обязанность[7], в п. 4 – добросовестность как как универсальное легальное основание приобретения прав (условно – «стандарт правомерности притязания»).
Вглядимся в текст п. 3 внимательнее. По самой меньшей мере, компонента «осуществление и защита гражданских прав» уже не есть правопритязание ex definitio. Далее, совсем не таковы, как в п. 3 ст. 1, применяемые в ГК формулы для описания стандартов правомерности притязания; во всяком случае, они не содержат модального глагола «должны», что отражает частно-правовое существо притязаний – осуществляющим их субъектам никто не может предъявить требование об их обосновании[8]. В-третьих, описание действий, на которые возлагается долженствование, имеет не перфектную, а континуальную семантику, что, в частности, подчёркивается употреблением предлога «при», и потому даже по отношению к «исполнению обязанностей» требование добросовестности не может выступать как стандарт правомерности (в данном случае – надлежащего или реального исполнения), при том, что это единственный компонент правила п. 3 ст. 1, применительно к которому до этого последнего аргумента тестируемая версия могла бы показаться сколько-нибудь правдоподобной. В-четвёртых, перед текстом нормы явно была поставлена задача описания всех мыслимых гражданско-правовых действий как таковых, а не как оснований для субъективных прав и стандартов исполнения обязанностей. И наконец, в соседнюю норму вынесено правило о недопустимости извлечения преимуществ из недобросовестного поведения, которое, хотя и представляет собой явную кальку с иного языка, но внятно вменяет добросовестности режим императивного и универсального стандарта правомерности притязания. Можно было бы, в качестве завершающего это рассуждение аргумента в логике «от обратного», сконструировать модель, которой была бы подобна норма, подтверждающая противоположную нашей версию прочтения п. 3, и в подобие которой должно было бы воплотиться правило п. 4: «Право считается принадлежащим субъекту, если оно приобретено добросовестными действиями; обязанность считается надлежаще исполненной, если действия по её исполнению были добросовестными».
Итак, легальная формула принципа добросовестности в п. 3 ст. 1, независимо от замыслов его сторонников, представляет его как правовую обязанность, но не как стандарт «правомерности притязания».
§ 9.1.2. Последствия закрепления добросовестности как легальной обязанности в п. 3 ст. 1 действующей редакции ГК.
Закрепление любой легальной обязанности должно влечь последствия, которые добросовестность–как-обязанность наглядным образом не влечёт. Добросовестность как легальный стандарт притязания нас, разумеется, нимало не устраивает, но к этой концепции претензии у автора более фундаментальные. Но первый вопрос будет иметь общий адрес.
Для начала всё же замечание, имеющее общий адрес. После столь скрупулёзных попыток найти смысловое отличие между конструкциями добросовестности, закреплёнными в двух разных нормах ст. 1 ГК РФ, нельзя будет не спросить: а где, собственно говоря, понятие «недобросовестности»? В ГК его нет, и этот ответ нельзя оставить без комментариев. Если вы сохраняете за каким-либо понятием семантику термина доктрины, в нашем случае – оставляете требование добросовестности принципом, именно принципом, гражданского права, тогда, конечно, его легальная дефиниция не является ни необходимой, ни, часто, желательной. Но если вы инкорпорируете термин в содержание и в основание правоотношения, если делаете его легальной обязанностью, неисполнение которой является гражданским правонарушением, причём обязанностью важнейшей, коль скоро она вменена первой же статьёй кодекса, и по той же причине не менее важным стандартом притязания, то оставлять без дефиниции осевой термин (каким он стал) правового режима просто непрофессионально. Вообразите, скажем, ФЗ «О конкуренции» без дефиниции монополистической деятельности, Воздушный Кодекс без определения понятия «воздушное пространство», ФЗ «О связи» – не раскрывающим легальное значение терминов «абонент» или «оператор связи». Или начальные статьи в главах о поименованных видах договоров самого ГК – без конститутивных признаков соответствующего договора. Именно поэтому убедить оппонентов в том, что определение не представлено в тексте ГК по какой-либо другой причине, нежели ввиду некомфортных последствий, которые повлечет любая формализация этого понятия для попыток превратить добросовестность в обязанность или в легальный стандарт притязания, никак не получится.
Далее, тот, кто не допускает существование каких бы то ни было частно-правовых обязанностей без корреспондирующих субъективных прав, и наоборот, неминуемо заметит, что «обязанности» вести себя добросовестно не корреспондирует какое бы то ни было субъективное право или, поскольку сущность субъективного права никогда не наделена самостоятельной субстанциональностью, – пусть бы и какое бы то ни было благо, сбережению которого такое право могло бы быть призвано служить.
Но ещё более непосредственным последствием введения в легальный текст режима субъективного долженствования, отступление от какового (в нашем случае – недобросовестность) по определению образует правонарушение, должны быть санкции. Есть ли, по крайней мере, понимание того, какие способы защиты может выбрать уязвлённый недобросовестностью контрагента или третьего лица обладатель корреспондирующего к субъективной обязанности «действовать добросовестно», пусть и неназванного, субъективного права? Объявлять ли судам, по его требованию, субъективное право, что приобретено недобросовестно, отнюдь не приобретённым, а недобросовестно исполненную обязанность – вовсе неисполненной? Так ли это категорично, или, коль скоро (почти) никаких специальных указаний пореформенный текст ГК пока не содержит, – а санкции ст. 10 относятся к недобросовестности при осуществлении права – возможны и какие-то другие способы защиты против отступления от этой обязанности? А как обстоят дела с извлекаемыми таким субъектом «преимуществами»? Лишить его такого удовольствия полностью? Но разве кто-то успел отменить универсальное правило «любая юридическая санкция должна быть соразмерна тяжести содеянного»?
И дело ведь не в том, что эти вопросы оставлены авторами реформы без ответа, а в том, что ответы на них, если бы они были даны в законе, успешно показали бы, что добросовестность не является категорией содержания гражданского правоотношения. Этот эффект возник бы потому, что само перечисление санкций за «недобросовестность» (каковые санкции не могли бы в совокупности не принять вид абсолютно произвольно образованного множества, без всякого обоснования воспроизводя санкции за «другие» нарушения) сгенерировало бы умозрительное построение семантического ряда гражданско-правовых нарушений (ибо санкция производна от нарушения и соприродна ему), и, как неизбежное следствие, классификацию таковых; последняя же, с включённой в неё «недобросовестностью», приобрела бы вид, весьма сходный с «китайской классификацией животных» Хорхе Борхеса[9]. Наличие в ГК специальных норм о последствиях недобросовестного поведения ничего тут не меняет: общая парадигма отсутствует. Этот абсурд, эта невозможность построить логически последовательную классификацию нарушений субъективных прав, если бы недобросовестность была частью ряда, естественно, был бы отражением того, что добросовестность вовсе не есть благо, защищаемое средствами частного права: ведь любое нарушение права специфично именно благом, защищаемым этим правом, какового блага этим нарушением правообладатель лишается.
И далее: если на всех всегда лежит (юридическая) «генеральная» обязанность действовать добросовестно, то предусматривать в тексте ГК десятки локальных деликтов, где недобросовестность тоже квалифицируется как правонарушение, понадобиться могло только в том случае, когда такая видовая недобросовестность имела какое-то отличное от генерального деликта содержание. Коль скоро мы ничего не знаем о его содержании, эта гипотеза уже лишается смысла. Но она ещё более унижается тем, что все эти специальные деликты никаким содержательным своеобразием не отличаются. Автор полагает, что в этой работе ему это удалось доказать аналитически, но и на текстуальном уровне в формулах этих деликтов нет никаких предикатов, указывающих на их специфичность по отношению к общему правилу в ч. 3 ст. 1. Таким образом, сочетание генеральной и специальных обязанностей действовать добросовестно в российском ГК в свою очередь обессмысленно.
§ 9.1.1. Абсолютизм принципа добросовестности как легального долженствования.
Достойно быть замеченным то, что режим долженствования, в котором принцип добросовестности ныне выражен, тотален и не допускает локальных выпадений. Тем он отличен от других гражданско-правовых принципов, обычно выражаемых в генеральной норме со специальными, причём обычно нередкими изъятиями, отражающими многообразие экономических ситуаций и неизбежных девиаций интересов в сторону от стандартной конфигурации. Дело в том, что объектом приложения принципа (т.е. той самой схематичной конфигурации) в исследуемом нами случае является не распределение интересов участников какой-либо модельной социальной связи, а ментальная субстанция[10]. Поскольку же субстанция эта, в представлении наших оппонентов, метафизически неподвижна и неизменна, – а иначе бы они её увидели лишь как один из показателей изменчивого, по природе своей, состояния интереса в защищаемом субъективном правом благе, – поскольку ей отказано в признании её диалектической природы, что и делает возможным конвертировать этот принцип в термины модальности долженствования, постольку выражение этого ментального явления в виде императива должно абсолютно исключать появление каких бы то ни было, хотя бы и специально оговоренных изъятий. Если бы речь шла о принципе, пусть бы как угодно категорично выраженном, относимом к конфигурации интересов, то есть прав и обязанностей сторон, во внешней правовой субстанции, то здесь бы императивный язык принципа ещё не мог бы исключать девиации, ибо двусторонние правовые связи ex definitio и многообразны, и динамичны, и отрицать бы эта не стала любая цивилистическая метафизика. Однако не зависящий от внешней среды, ангажируемый в фокус цивилистики лишь постольку, поскольку он может иметь для этой среды значение, и потому никогда не уводящий цивилистов в пределы психологии, ментальный стандарт, если уж он задекларирован в императивном виде в первой статье Кодекса, безусловно, не может мыслиться как позволяющий отступление. И более того, в данном случае ментальный стандарт был задан правилу, по исходной природе своей моральному, поскольку никакой другой природы «добросовестность», интерпретируемая как обязанность, иметь не может, а моральный императив, к тому же еще и перевоплощённый в юридическую обязанность, как известно, ценен именно своей абсолютной, тотальной неизменностью.
Но как мы увидели в § 8, нормы ГК без видимых – с того угла зрения, с которого на проблему смотрят сторонники этой доктрины, – причин устанавливают изъятия из этого универсального, в силу раскрытой выше его природы, требования.
§ 9.3. Принцип добросовестности как презумпция добросовестности. Презумпция злоупотребления правом.
Ответ на вопрос о том, в чём может выражаться принцип добросовестности, в том числе о его легальном бытии, вытекает из представленной выше концепции. Если, следуя ей, видеть в добросовестности неконфликтность намерений, принимать её как диагностически надёжный, но не исчерпывающий показатель достаточности интереса в субъективном праве или правомочии, тогда принцип добросовестности, как и любые прочие требования к состоянию интереса, должен находиться вне легальной реальности. Обнаруживать себя в ней он должен лишь в виде презумпции – во-первых, самой добросовестности, ибо таковая, как и достаточность интереса в целом, должна предполагаться, что было сделано уже в первой редакции ГК, и во-вторых, – отсутствия злоупотребления правом. Во всех же прочих юридических смыслах добросовестность может являться не ранее, чем сомнения в состоятельности этой презумпции при рассмотрении индивидуального спора вынудят суд начать тест на злоупотребление правом.
Между тем, из существа гражданских правоотношений вытекает, что презумпция добросовестности не может быть тотальной. Эти правоотношения всегда подразумевают такую подвижность конфигурации интересов, которая неизбежно может приводить к отпадению разумных оснований предполагать добросовестность стороны спора. И действия этой стороны могут давать поводы для обратной презумпции: выше мы уже показывали, что проверка способности к отчуждению вещи лицом, у которого её приобрёл ответчик по виндикационному иску, несомненно относится к самым обычным проявлениям осмотрительности и заботливости приобретателя. По этой причине к «незнанию» приобретателя применяется стандарт осуществимости, а не долженствования; но по этой же самой причине нет и доводов к сохранению презумпции добросовестности в отношении такого незнания, если факт неспособности к отчуждению был установлен.
Любая легальная презумпция есть не что иное, как закрепление в тексте закона правила, отражающего наиболее вероятный, при данных обстоятельствах, хотя и неустановленный юридический факт. Как и любая гражданско-правовая норма, это правило призвано гармонизировать интересы сторон, создать юридическую реальность, защищающую эти интересы. Применительно же к ментальным юридическим фактам техника презюмирования неизбежна – верифицировать суждение о таком факте крайне сложно. Присущая гражданским правоотношениям подвижность состояния интересов, таким образом, неизбежно должна приводить к презюмированию как добросовестности, так и недобросовестности стороны – в зависимости от того, какое из этих двух предположений будет наиболее разумным при данных обстоятельствах. Более того, хорошо известно, что презумпция при рассмотрении спора очень часто может быть заменена на противоположную, и это положение безусловно верно и для презумпции добросовестности.
Нам представляется несложным определить правило, по которому должны оцениваться обстоятельства дела на предмет определения стороны, в пользу которой будет действовать презумпция добросовестности.
Prima facie, то есть отправной точкой рассмотрения вопроса о добросовестности до перехода к оценке обстоятельств, свидетельствующих о конфигурации интересов сторон, должна быть её презумпция. Это так потому, что в отрасли права, регулирующей отношения, в которые их участники вступают добровольно, в целях удовлетворения собственных интересов, причём как правило решение этой задачи выступает условием удовлетворения интересов другой стороны, нет места для изначального предположения о том, что намерения по вступлению в такие правоотношения, осуществлению и защите входящих в них прав и обязанностей, имманенто противоречивы.
Далее следует общее правило опровержения этой презумпции: если к моменту постановки вопроса о добросовестности уже имеются свидетельства противоречивости намерений стороны относительно юридического значения правопритязательного основания, порождающие такие сомнения в их фактической непротиворечивости, при которых дальнейшее сохранение презумпции добросовестности становится неразумным, суд возлагает бремя доказывания собственной добросовестности на эту сторону.
Наконец, в отсутствии других таких свидетельств и, соответственно, оснований для достаточности таких сомнений, презумпция добросовестности стороны спора должна, на наш взгляд, опровергаться тогда, когда эта сторона совершает действия (допускает бездействие), свидетельствующие об отрицании ею значения правового основания для правопритязания за обстоятельством, ныне ею используемого в этой качестве, в условиях, когда несовершение такого действия (недопущение бездействия) входило в область должной заботливости и осмотрительности данной стороны.
[1]Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть первая. Утв. 30.11.1994 № 51-ФЗ. В ред. от 23.05.2015 № 133-ФЗ // СЗ РФ. 1994. № 32. Ст. 3301; 2015. № 21. Ст. 2985; Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть вторая. Утв. 26.01.1996 № 14-ФЗ. В ред. от 06.04.2015 № 82ФЗ// СЗ РФ. 1996. № 5. Ст. 410; 2015. № 14. Ст. 2022: Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть третья. Утв. 26.11.2001 № 146-ФЗ. В ред. от 05.05.2014 № 124-ФЗ // СЗ РФ. 2001. № 49. Ст. 4552; 2014. № 19. Ст. 2329; Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть четвертая. Утв. 18.12.2006 № 230-ФЗ. В ред. от 31.12.2014 № 530-ФЗ // СЗ РФ. 2006. № 52. Ч. 1. Ст. 5496; 2015. № 1 Ч. I. Ст. 83. – Далее: ГК РФ.
[2] Федеральный закон «О внесении изменений в главы 1, 2, 3 и 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» от 30.12.2012 № 302-ФЗ. В ред. от 04.03.2013 № 21-ФЗ // СЗ РФ. 2012. № 53. ч. 1. Ст. 7627; 2013. № 9. Ст. 873.
[3] Этот «концептуальный промысел», собственно говоря, следует из Концепции развития гражданского законодательства, в п. 1.1 раздела II «Общие положения Гражданского кодекса Российской Федерации» которой указывается, что «в ГК отсутствует указание на такой общий принцип гражданского права, как добросовестность. Встречающиеся в ГК указания на добросовестность поведения субъектов отдельных правоотношений недостаточны для эффективного правового регулирования». // Концепция развития гражданского законодательства России. Одобрена решением Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства от 07.10.2009 // Вестник ВАС РФ. 2009. № 11.
[4] См., напр., Татарников А. В. Принципы разумности и добросовестности в гражданском праве России: автореф. дис. … канд. юрид. наук:. М., 2010; Радченко С. Д. «Злоупотребление правом в гражданском праве России». М., 2010. С. 76-77. Близкую позицию высказывала С. А. Краснова в раб. «Определение понятия «добросовестность» в российском гражданском праве» // Журнал российского права, 2003. В. Емельянов полагал, что «законодатель, указывая на добросовестность, формирует границы не всех прав, а только некоторых, специально указанных в законе»: Емельянов В. «Пределы осуществления гражданских прав // Российская юстиция. 1999. № 6. С 14-16.
[5] См, напр., Карпеченко М. М. Принцип добросовестности в современном гражданском праве// Молодой ученый – 2014 – № 20 – с. 477-479. В литературе также высказывалось мнение о ликвидации презумпции добросовестности с сохранением лишь принципа добросовестности: Дерюгина Т.В. Добросовестность участников гражданских правоотношений как предел и принцип права.// Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 5: Юриспруденция № 3/2013.
[6] Принципы толкования и их иерархия очень подробно исследовались в работе: Вольфсон В. Л.Язык догмы. Обход невозможен // Мир юридической науки. 2012. № 6. С. 8–18. См. также : Вольфсон В. Л.«Язык догмы: аналитическая юриспруденция как точное знание». // в сб. «Проблемы устойчивости субъективных прав: сборник научных трудов по материалам межвузовской научной конференции «Проблемы устойчивости субъективных прав», 19 апреля 2013 г. / Санкт-Петербург. Изд-во СПбГЭУ. С. 101 – 115.
[8] В предсказуемом отличии от процессуального, в том числе и легального, дискурса, где на стороны возлагается долженствование обосновывать заявленные ими требования, ходатайства, утверждения; в целом выполнять обязанности по доказыванию, что отражает публично-правовую связь между стороной и судом. См., напр., лексику гл. 6 ГПК и гл. 7 АПК.
[9] В эссе «Аналитический язык Джона Уилкинса» Х. Борхес приводит классификацию животных из вымышленной им китайской энциклопедии. Все животные делятся на а) принадлежащих Императору, б) набальзамированных, в) прирученных, г) сосунков, д) сирен, е) сказочных, ж) отдельных собак, з) включенных в эту классификацию, и) бегающих как сумасшедшие, к) бесчисленных, л) нарисованных тончайшей кистью из верблюжьей шерсти, м) прочих, н) разбивших цветочную вазу, о) похожих издали на мух.
[10] Для автора этой работы, конечно, не просто «ментальная субстанция», но, как указывалось неоднократно, стандарт интереса. Однако для рассуждения, призванного показать, какие выводы должны следовать из теории принципа добросовестности наших оппонентов, не имеет значения то, как интерпретирует этот принцип автор работы.