Что означает сватья баба бабариха
Сватья баба Бабариха
Кто она такая — эта сватья баба? И почему Бабариха?
3 ответа 3
Интерефейс подсказывает мне, что пора ответить на свой вопрос. Ну что ж, не буду вредничать.
Переношу сюда «статью», впервые опубликованную на gramota.ru с небольшими дополнениями.
Год назад в инете случайно натолкнулся на такой вот текст.
Очевидно, было не сохранившееся до наших дней слово бабара (или бабар), от которого и образовалось слово «бабариха», то есть «жена бабаря». Очень распространено прозвища женам по иненам мужей (Прониха, Данилиха).
по данным Доктора филологических наук А. СУПЕРАНСКОЙ.
На всякий случай воспроизведу тезисно все известные мне утверждения в отношении сватьей бабы, представляющие какой-то интерес.
Кстати о детях. «Сватья баба» и «но жалеет он очей//старой бабушки своей» заставляют ломать голову не одно поколение доморощенных и вполне маститых серьёзных исследователей. Поэтому «до кучи» даю известные соображения, включая взаимоисключающие и даже внутренне противоречивые.
Сложновато, конечно, для стилизации простой крестьянской сказки, но чего только у Пушкина не бывает.
Все гипотетические «прототипы» этой истории к моменту написания сказки уже отошли в лучший мир, но память общества была сильнее. И общество вполне могло понять невиннейшую добрую сказку как карикатуру, к чему Пушкин, понятно, отнюдь не стремился. Некоторые совершенно явные и даже вопиющие нестыковки могли объяснить сознательным туманом автора.
Истоки образа бабарихи в русских текстах
ИСТОКИ ОБРАЗА БАБАРИХИ В РУССКИХ ТЕКСТАХ
М.А.Рушева
На седьмом веце Трояни
връже Всеслав жребий
о девицю себе любу.
(Слово о полку Игореве…)
Abstract: баба Бабариха – героиня двух русских стихотворных произведений, её имя сохранилось в русском заговоре. В стихотворении «[Про] дурня» (XVIII в.) баба-бабариха указана супругой дурня, в пушкинской сказке баба Бабариха являлась свойственницей царя Салтана. Образ Бабарихи рассматривается, исходя из текстов, а также в этимологическом аспекте её имени и в аспекте сравнительной мифологии, в сопоставлении с персонажами кетских мифов о Хоседэм, богине севера, земли и воды и другими мифологическими персонажами. В семейных мотивах бабы-бабарихи предполагается отсылка к хеттско-хурритской «Песне о божественном Кесси, отце гор» (II тыс. до н.э.), приключениям Ориона из древнегреческой мифологии, новгородским былинам о Садко и др. Отмечается некая связь имени бабарихи (барбарихи) с многосемейными «длинными домами» самых разных эпох. Аналогичный мифонем Барбале (Барбаре, Бабале, Бабар, Барбал, Барбол) присутствовал в грузинской мифологии. Текст предназначен для относительно узкого контингента читателей, искренне интересующихся данной тематикой.
Бабариха фигурировала в русском заговоре, где держала „горячу калену сковороду, которая ей тело не жжет, не берет». Баба-бабариха упоминалась в рукописи Кирши Данилова «Древнерусские стихотворения», обнаруженной в Калуге в 1816 г. российским археологом и филологом К.Ф.Калайдовичем и опубликованной им в 1818 г. со своим предисловием (судя по архивным материалам, найденным исследователем В.И. Байдиным, сказитель Кирша Данилов работал молотовым мастером на Невьянском чугуноплавильном и железоделательном заводе Демидовых). Стихотворение в рукописи значилось под номером 55, позднее оно было напечатано в ряде сборников, посвящённых фольклору Северо-западного края (Беломорье, Пинежье, Белоруссия) и русской сатирической сказке, а также вошло в «Первую русскую книгу для чтения» Л.Н.Толстого. В сборнике «Древние российские стихотворения собранные Киршою Даниловым» под ред. Л.А. Дмитриева (М.: Изд. Наука, 1977) оно напечатано с названием «[Про] дурня» под номером 59.
В этом же сборнике имеется статья В Б. Путилова «Сборник Кирши Данилова и его место в русской фольклористике», где приведены данные о присутствии в библиотеке Пушкина экземпляра сборника Кирши Данилова изданного в 1818 г. К.Ф.Калайдовичем. Упомянуто об отражении этого сборника в ряде произведений Александра Сергеевича, но при этом обходится факт отражения стихотворения «про дурня» в «Сказке царе Салтане…».
Стихотворение повествует о «бабином дурне», семижды отправлявшемся в путешествия по Руси, где он невпопад приветствовал разных встречных людей, шесть раз был бит за это и в седьмой раз убит солдатами полковника Шишкова. Из стихотворения ясно, что дурень был женат на бабе-бабарихе, а в родне у дурня значились мать Лукерья и сестра Чернава. Эти три женщины шесть раз комментировали неудачи дурня и учили задним числом, как нужно было бы приветствовать впопад, а он автоматически повторял потом их фразы в новой ситуации, попадая снова и снова впросак (известно, что полковник или подполковник Шишков вёл в 1742 г. перепись староверов на уральских заводах).
В «Сказке о царе Салтане…» образ бабы Бабарихи выписан относительно скупыми деталями. Это сватья Салтана, недовольная царским выбором одной из трёх девиц в качестве царицы. Царь отверг старших девиц, желавших в звании царицы одеть и накормить «весь крещёный мир», и женился на третьей, обещавшей родить богатыря-наследника. Две прочих девицы получили при дворе должности поварихи и ткачихи. После появления на свет царского отпрыска, баба Бабариха с двумя соратницами написали подложные письма отсутствовавшему на военных действиях царю, в результате чего роженица с новорожденным были помещены боярами в бочку и брошены в воду. Царица с сыном выбрались из воды на чудном острове, царский сын феноменально быстро вырос богатырём и получил на острове имя Гвидона. Баба Бабариха с двумя прочими девицами остались при дворе, и царь приглашал их на встречу с гостями-корабельщиками, рассказывавшими о чудесах, виданных ими в плавании на чудном острове. Они передавали приглашение царю Салтану от его владельца, князя Гвидона. Салтан дважды намеревался принять приглашение, но баба Бабариха с двумя девицами не отпускали царя. Известие о дивной княгине, супруге князя Гвидона, разожгло, однако, царское любопытство до предела, и Салтан отправился на чудный остров вместе со всеми тремя женщинами. Далее следовали его счастливая встреча с царицей и сыном и покаяние бабы Бабарихи с двумя старшими девицами. Все трое на радостях были прощены и отправлены домой.
Если подвести итоги, то следует отметить, что в результате всяческих интриг царский отпрыск стал правителем чудного острова и получил в жёны царевну-волшебницу Лебедь. В тексте Пушкина баба Бабариха названа «бабушкой Гвидона», что подразумевает дочерний статус трёх девиц, и это подтверждено определением поварихи тёткой Гвидона. Прямых указаний на принадлежность бабы Бабарихи к определенному сословию в сказке найти трудно, но царь искал невесту именно в её доме. Бабариха со своими девицами грамотны, осведомлены о чудесах мира, о которых не слыхивал сам царь, и приняты к царскому двору.
Вариант устной сказки, записанный А.С.Пушкиным в селе Михайловском под Псковым, отличался от стихотворного текста «Сказки о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди». В нём девицы прямо названы сёстрами, а место бабы Бабарихи занято мачехой царя, завидующей своей невестке: «Некоторый царь задумал жениться, но не нашёл по своему нраву никого. Подслушал он однажды разговор трёх сестер. Старшая хвалилась, что государство одним зерном накормит, вторая, что одним куском сукна оденет, третья, что с первого года родит 33 сына. Царь женился на меньшой, и с первой ночи она понесла. Царь уехал воевать. Мачеха его, завидуя своей невестке, решилась её погубить. После девяти месяцев царица благополучно разрешилась 33 мальчиками, а 34-й уродился чудом – ножки по колено серебряные, ручки по локотки золотые, во лбу звезда, в заволоке месяц; послали известить о том царя. Мачеха задержала гонца по дороге, напоила его пьяным, подменила письмо, в коем написала, что царица разрешилась не мышью, не лягушкой, неведомой зверюшкой. Царь весьма опечалился, но с тем же гонцом повелел дождаться приезда его для разрешения. Мачеха опять подменила приказ и написала повеление, чтоб заготовить две бочки; одну для 33 царевичей, а другую для царицы с чудесным сыном – и бросить их в море. Так и сделано. Долго плавали царица с царевичем в засмоленной бочке – наконец, море выкинуло их на землю…».
В сборнике сказок А.Н.Афанасьева («Народные русские сказки А.Н.Афанасьева в трёх томах». М.: Гос. изд. худ. лит. 1958.) под номерами 283 – 287 значатся пять вариаций сказки «По колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре» на русском языке, записанных в Курской, Архангельской, Саратовской и Гродненской областях. Содержание сказок весьма близко к пушкинской «Сказке о царе Салтане…», но вместо царя Салтана в текстах указан Иван-царевич или Иван-королевич, приводится уточнение, что три девицы жили в хороших, высоких и каменных палатах (варианты: три царевны тридесятого царства, три дочери царя Додона, две купеческие дочери). «По колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре» характеризовали младенцев меньшой сестры Марфы-царевны или царевны Марьи Додоновны, иногда и отца младенцев, Ивана-царевича. Персонаж баба Бабариха в этих сказках отсутствовал, а виновницей бед царицы была старшая из девиц.
В России бабой звались замужние женщины. В словаре В.И.Даля слово бабариха трактуется как «шуточ. баба, жонка, женщина; баба-бабариха, в сказках» (слово сказка употреблено В.И.Далем во множественном числе). Само имя бабы Бабарихи, по-видимому, может содержать определённую информацию о носительнице этого имени в мире мифологии. Представляется, что в мифологическом пространстве могли существовать некие древние истоки, сведения из которых сохранились в адаптированном виде в мифах и заговорах. В той или иной мере существует несколько версий, первоавторство которых установить весьма затруднительно по ряду причин (исключая некоторые версии, представленные автором этих строк).
ВЕРСИЯ КОШАЧЬЯ: БАБРИХА
Согласно первой известной версии, имя отсылает героиню к образу бабы-бабрихи. Бабр по В.И.Далю – это «тигр, царский тигр»; выражение «царский тигр», вероятно, апеллирует древнему обычаю властителей иметь при дворе зверей семейства кошачьих (охрана, охота), что характеризовало как дворцы фараонов, так и княжеские дворы рюриковичей. В мифопоэтическом пространстве и времени кошачьи обретали антропоморфные черты, ипостась львиц имели фараонши, жёны и дочери фараонов, а «дух тигра» переносился на охотников, героев, жрецов, богов, характер рек и др. Принадлежность трёх сестёр к знати более подчёркнута в афанасьевских версиях сказок, в пушкинской сказке это передаётся через образ царя Салтана, подслушавшего девичий разговор у дома, чьи обитательницы в его глазах годились по своему статусу в царские невесты.
ВЕРСИЯ БОБРОВАЯ: БОБРИХА
В рамках второй версии известен образ бабы-бобрихи. На иллюстрации (рис.2) «Культовое литьё Пермского Предуралья IV-XIII веков (подвеска найдена в Угличе)», изображено соединение бобра с коронованной рыбой, или, судя по скульптурным намёкам на короткие лапы, «рыбоящера (-ицы)». Возможно, это лапы выдры, поскольку костюмы кукол-предков местами представляли собой бобровую шубу, отороченную мехом выдры. Брачная символика бобра отражена и в восточнославянских свадебных песнях. Намечается также некая параллель с древнегреческим мифом (Р. Грейвс. Мифы Древней Греции. Перевод К.П.Лукьяненко. М.: Прогресс, 1992), где Зевс в любовном преследовании Немезиды принимал ряд зооморфных форм, и, когда Немезида превратилась в рыбу, Зевс обратился в бобра, но достиг цели, настигнув позднее в образе лебедя Немезиду-гусыню (в иной версии сестру Леду). Далее из снесённого яйца родились близнецы Полидевк и Кастор «бобр». Грейвс отметил, что в более древнем мифе Немезида в образе выдры и бобра сама преследовала таким образом некого царя-жреца (автор не назвал его имени), который претерпевал сезонные зооморфные превращения в зайца, рыбу, пчелу, мышь, пшеничное зерно. В Авесте бобр и выдра упоминаются как священные животные Великой богини Анахиты.
Присутствие сыновей-близнецов отмечается в «Гистории о некоем храбром витязе и о славном богатыре о Бове Королевиче» у Дружевны и Бовы, сына Гвидона, но история в пушкинской сказке кончается браком Гвидона, сына Салтана, и царевны Лебедь. В «Сказке о царе Салтане…» Гвидон принимал облики комара, мухи и шмеля, а супруга Гвидона была лебедем-оборотнем. Сезонность зооморфных изменений может указывать на связь с календарными системами тотемного типа (к примеру, тотемного авестийского круга, кратного 32-м годам, каждый из которых соответствовал определенному тотему). Близкая система имелась, к примеру, в чукотском календаре, где касатка летом превращалась в волка (статья Е.М.Мелетинского в «Палеоазиатских народов мифология» в «Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-ух томах». М.: Науч. изд. БРЭ Олимп, 1998). Образ 33-ёх сыновей-витязей возможно, обращён к некому календарному варианту.
Богиня севера с её способностью к оборотничеству объединяла некое множество женских и зооморфных образов, подобно древнеегипетской Исиде, уральской Хозяйке Медной горы, близким к ней Синюшке, Голубой змейке и др. Антропоморфный облик Хоседэм описан как «маленькая худая баба», недовольная жизнью с Есем. В ходе преследования этой бабы первошаманом и первопредком Альбэ она представала четырёхпалым бобром, и в этом облике прорыла под землёй русло Енисея и создала множество островов (версия: русло прорыл Альбе). Не исключено, что в мифах о Хоседэм произошла замена бабра на бобра в связи с перемещением богини из горнего и тёплого мира верховий в дольний и холодный мир низовий Енисея (ареал бобров простирался по течению вплоть до Карского моря).
В. Даль в словарной статье «Барабара» указал значения: барабара «лачуга из жердей» и «жильё речных бобров, построенное из бревешек и глины, земли». Барабора – это улакс, многосемейное жилище народов Алеутских островов и Камчатки с крышей из деревянных стропил или китовых костей, с травяным настилом, земляной насыпью по бокам, входом-отверстием «арктического типа» и боковой пристройкой (баня или могильник). Название «барабора» и боковой придел появились, как считается, после прихода русских (следует отметить, что слово «барабора» было употребимо писателем, историком, географом и этнографом С.Н.Марковым в книге «Земной круг: Книга о землепроходцах и мореходах» (1966), в рассказе о мореплавателе-землепроходце Иване Брагине, прожившем в 1764г. на алеутском острове Уналашке в бараборе, сработанной с корабельными парусами, и ведшем записи, впоследствии напечатанные академиком-естествоиспытателем П.С.Палласом в его журнале).
В записях кетских сказов, появившихся на свет только в 1962 г., обычно говорилось о матери или бабушке Хасын-гета, причём имя её, как правило, не называлось. Исходя из публикации немецкого филолога, исследователя енисейских языков Г.К.Вернера («К интерпретации имени Hosej одного из кетских мифологических персонажей». Вестник ТГПУ (TSPU), 2011, № 9 (111), переводы с кетского языка «мать» или «бабка» в этом случае должны быть признаны неточными, речь о супруге, хотя инцестуальные мотивы Г.К.Вернером полностью не исключены. Хасын-гета исследователи считают более югским героем, а в кетской мифологии sensu stricto был популярен весьма близкий персонаж Каскет (утраченный ныне югский язык являлся сымским диалектом кетского). В сказах о Каскете более подчёркнуто его оборотничество и сиротство (он приёмный сын, жил с приёмной матерью, скинув в реку её супруга). Дотетэм, хозяйка северных низовий, врагиня Каскета и Хасын-гета (аналог Хоседэм, являвшийся, по-видимому, персонажем мифотворчества некого иного племени) в эпизоде с Каскетом на лиственнице предстаёт великаншей, сродни Карабасу Барабасу в сцене с Буратино на сосне. Божества в кетской мифологии, аналогичные Хоседэм, имели парные мужские соответствия, к примеру: Доотет, создавший низовья Енисея в борьбе с Есем, имел женским соответствием Дотетэм, пытавшуюся захватить Каскета или Хасын-гета.
В одном из мифов Хасын-гет, сожитель Хоседэм, явился охотником на бобров, подобно персонажам эпохи героизма, охотникам на тигров, львов, барсов и пр. Бобры, убитые Хасын-гетом, являлись шаманами Хоседэм. Дальнейший эпизод с бросанием Хасын-гетом шуб из шкур убитых бобров на пень, где оказалась дева-невеста, напоминает эпизод из японской мифологии с Сусаноо и солнечной девой, его сестрой Аматэрасу, где Сусаноо бросает шкуру коня в комнату с небесными ткачихами и своей сестрой (статья «Сусаноо» в «Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-ух томах». М.: Науч. изд. БРЭ Олимп, 1998). Мотивы женитьбы на Солнце имеются также в кетских сказах о первошамане и первопредке Дохе.
Существовал кетский лунарный миф, где Хоседэм с женщиной-Солнцем, женой месяца, разорвали его на две половины. В варианте мифа фигурировал не месяц, а человек: «протянула женщина-Солнце свою руку-луч и схватила человека за ногу, но поздно. Злая Хосядам в этот же миг тоже схватила за другую ногу. Тянут они человека каждая в свою сторону. Солнце тащит к себе на небо, злая Хосядам – к земле. Тянули-тянули и разорвали человека пополам». В результате женщине-Солнцу досталась половина без сердца, ставшая месяцем на небе, а Хоседэм получила другую половину человека, с сердцем. Образ бабарихи из русского заговора, где она держит «горячу калену сковороду» (видимо, образ солнца с рукой-лучом) может соотноситься именно с этим эпизодом палеоазийского мифа. В характеристике Хоседэм присутствовали и такие масленичные мотивы, как ритуальное сжигание её тела. Баба-еджа из польского фольклора, накормившая народ хлебом, более соотносится с дочерним образом сказочной Поварихи.
В стихотворении «[Про] дурня» из коллеции старинных русских стихов Кирши Данилова прозвищем супруга бабы-бабарихи значилось «дурень, бабин дурень», и этот персонаж путешествовал семь раз, а число семь было атрибутивно охотнику Кесси: семь снов-путешествий, семь сестёр, включая супругу охотника Синтальмену, и семь звезд в соответствующем им созвездии (Плеяды). Имя супруги связано с Синтией-Артемидой, дочерью Лето, и Меной (Селеной), но А.И.Немировский (Мифы и легенды народов мира. Древний Египет и Месопотамия. М.: Мир книги, 2004. Т.3) указывал также на связь имени Синтальмены, супруги охотника Кесси, с числом семь, исходя из перевода хур. шинта «семь». В русском стихотворении мать и супруга «дурня» разъединены, как и в сказании о Кесси, бабариха не являлась старшей женщиной в семье: она не мать «дурня» и не сестра «дурня», она супруга «дурня» (в кетской мифологии образ Хоседэм не дифференцирован, хотя известно его раздвоение на положительную богиню земли Хаседбам и отрицательную морскую богиню Хоседэм). Дурень, часто отсутствующий супруг бабы бабарихи, в тексте «Сказки о царе Салтане…» не упоминается.
Хоседэм, как и её аналоги, относятся к классу богинь-матерей, получивших со временем отрицательную характеристику. Ей было приписано пожирание душ людей, а из её сжигаемого тела возникали лягушки, комары и пр. В старинном русском стихотворении «[Про] дурня» из коллекции Кирши Данилова матерью «дурня» числилась Лукерья, с которой в календарной системе связаны комары: день Лукерьи-комарницы в конце мая знаменит тёплыми ветрами и максимальным развитием популяции комаров. У Лукерьи имелось прозвище Лукошница, что также находит свои соответствия в кетской мифологии: Хоседэм была однажды посажена Хасын-гетом в туясок на ель, откуда известила голосом «бога», что Глухариная гора теперь принадлежит не прежнему хозяину-чёрту, а Хасын-гету (это несколько напоминает в переработанном виде ситуацию с голосом Маши из туяска-короба в известной русской сказке «Маша и Медведь», историю Исиды в образе коршунихи Хат зачавшей Гора и в этом же образе хитростью вернувшей на судилище сыну сан отца, и пифийский культ Аполлона). Лукошко или туесок с куклами-предками являлись у некоторых северных народов атрибутом свадебного приданого.
ВЕРСИЯ РЫБНАЯ: БОБОРЫКА ИЛИ БАБАРЫКА
В третьей малоизвестной версии указывается на русскую фамилию Боборыкин (Бабарыкин), произошедшую, как считается, от русского слова боборыка или бабарыка «головастая рыба». В словаре В.И.Даля бобырь или бобырец – это рыба преимущественно из карповых (голавль, пескарь и др.). Возвращаясь к кетским мифам, следует отметить, что, помимо Хасын-гета, в числе детей Хоседэм числились шесть налимов, убитых в норе первошаманом и первопредком Альбэ (саму Хоседэм в облике седьмого налима он упустил), и семь дочек-мизгирей, невест семи кольтутов «глиняных чашек». Таким образом, Хоседэм имела ипостаси рыбы-налима и паука (вернее, паучихи, что сродни дочернему образу Ткачихи из пушкинской сказки). Образ рыбы-налима коррелятивен, вероятно, образу нельмы-белорыбицы (отряд лососевых, семейство сиговых), а Белорыбица известна в русском фольклоре как царица, супруга морского царя в новгородских былинах о Садко. Чернава, сестра «дурня», упоминается как персонаж подводного царства в новгородских былинах в качестве водяной невесты Садко, обращавшейся в реку (Волхов, Волга или некую реку Чернаву) и имевшей брата (Ильмень-озеро, царь морской и др.).
ВЕРСИЯ ВАРВАРСКАЯ: ВА(Р)ВАРИХА
В четвёртой, довольно известной версии имя бабы Бабарихи выглядит производным от барбар (варвар). В Латинско-Русском словаре (Минск: Харвест, 2005) относительно слов с основой barbar подчёркивается, что это принадлежность не-греческой и не-римской традиции, а варварской, дикой, жестокой. Варварами, зачастую, называли народы Северной Европы, но существует близкий экзоним берберы для североафриканского европеоидного народа амазиг (по мнению ряда исследователей, некоторые мезолитические культуры Южной Европы, Дании и Германии имеют связи с капсийской культурой берберских племён).
Макс Фасмер в «Этимологическом словаре русского языка» (СПб: Азбука-Терра,1996 указывал на укр. бар «сырое место между холмами», русск.-цслав. бара «болото», брет. bеra «течь», др. инд. Barbara, Ваrbari «название реки», barburam «вода»). Топоним Барабара принадлежит группе пещер в индийском штате Бихар с вырубленными в скалах домами, напоминающими позднепалеолитические «бараки» и лонгхаузы (рис. 5). На острове Дильмун (Тилос, Бахрейн) имеется поселение Барбар с древним храмом,упоминаемым в месопотамских клинописных текстах и многочисленными курганными захоронениями округлой и удлиненной субовальной формы (культура Барбар» III тыс. до н.э.). Согласно шумерскому мифу, остров был безводен, но солнечный бог Уту добыл воду по приказанию Энки.
ВЕРСИЯ ВЕДИЧЕСКАЯ: БАБА РИГА
Что касается следующих оригинальных версий, то одна из них может связать статус бабы Бабарихи – царской сватьи с Ригведой, ведой гимнов и первым памятником индийской литературы (1700 г. – 1100 г. до н.э.), имеющим общие черты с Авестой. Возможно обращение к скандинавской «Песне о Риге», чьим героем является божество Риг («ороситель»; в версиях под именем Рига действовали, как считается, асс Хеймдалль или сам Один). Риг последовательно входил в дома предков, устраивался на ночлег вместе с брачными парами, и от него родоначальники чёрного (праотец и прабабка), красного (деды и бабки) и белого (отцы и матери) поколений зачинали своих потомков.
ВЕРСИЯ БОБОВАЯ: БАБА «БОБОРИГА»
В фамилии Боборыкин первой частью слова является Бобо-, что может послужить для возникновения «растительной» версии. Бобориха может быть парой «боборигу», а «бобориг» – это, условное здесь название персонажа народного праздника с запеканием в тесте боба, который ему доставался тому и он становился на время празднования бобовым королём и назначал свою королеву и придворных. Если боб доставался женщине, то она выбирала «короля». Этот праздник сохранялся в Северной Европе вплоть до XVII в. Празднества с запеканием в тесте боба соотносились с римскими Сатурналиями, отмечавшимися 17 декабря и продлёнными позже до 23 декабря. 17 декабря в России отмечался день Варвары Заварухи,считалось, что в этот праздник начинает увеличиваться «на куриный шаг» световой день. Шуточное выражение «варварить» у В.Даля в статье «Варвар» означало «праздновать, кутить, гулять, пить».
В историческом плане интересен запрет древнегреческого философа Пифагора (VI в. до н.э.) употребления в пищу бобов, поскольку по преданию бобы скрывали в себе души умерших. В связи с этим следует отметить, что боб (фасолина) являл в мифах форму территории, являвшейся прародиной. Форму боба или фасолины имела «нижняя земля» эвенков (рис. 3 ), некое изначальное местообитание предков, куда шаман препровождал души умерших вниз по родовой реке (В.Я. Петрухин «Загробный мир» (Мифы народов мира. М.: БРЭ Олимп, 1998). Форму боба или бобового стручка имели в плане позднепалеолитические длинные «бараки» (или длинные площадки) в местонахождении Костёнки (Воронежская область).
Неолитические длинные дома (лонгхаузы), вероятные наследники длинных «бараков» палеолита, населялись родовой общиной по женской линии, и женщиной-старейшиной выбирались вожди военного и мирного времён. В Сев. Америке лонгхаузы сохранялись еще в XIX в., в германских мифах владельцами мифических лонгхаузов, медовых или бражных залов павших воинов, были Один и Фрейя. Реконструкции реальных «длинных домов» эпохи викингов по археологическим остаткам произведены в Дании, Норвегии и Швеции (рис. 4, музей Лофотр). Финно-угорский эпос «Калевала» содержит песнь о чёрном змее, у которого голова из «боба дрянного вышла», что указывало на конфронтацию героев «Калевалы» с почитателями чёрного змея, созданного злым Хийси, лесным духом охоты, и злой волшебницей Сюэтар. Чёрный змей должен быть связан с «чёрной» рекой, за дельтой которой располагался некий остров, «нижняя земля» предков, имеющая на схемах родовых рек бобовидную форму, но в реальной географии образ мифической родовой реки мог прикрепляться к конкретной реке и конкретному острову региона.
Бобовое растение служило в некоторых мировых мифах вариацией лестницы или мирового древа, по которым мифические персонажи взбирались на небо. Вырезанные на фасоли знаки приобрели у индейцев мочика значение протописьменности (пальерография). Кстати, бобы, как и снадобья из тигриных и бобровых частей тела числились ранее имеющими афрозодиачные свойства, что касалось и некоторых рыб.
ВЕРСИЯ ШУМЕРСКАЯ: БАББАРИХА
ВЕРСИЯ: СОЛНЕЧНАЯ БАРБАЛЕ (БАБАР)
Следует признать, что сведения о бабе Бабарихе весьма скудны, и составить единый образ бабы Бабарихи на основании известных текстов русского заговора, стихотворения в записи Кирши Данилова и пушкинской сказки весьма затруднительно. Образы бабарих из русского заговора и старинного русского стихотворения, тем не менее, как-то складываются и сопоставляются сложным способом через образы различных мифов и сказаний, включая «Песнь о Божественном Кесси, отце гор». В плане сопоставления с древним хеттско-хурритским сказанием в пушкинской сказке можно отметить прощение Солнцем охотника Кесси с его супругой и её сестрами, поданое в сказке как прощение Салтаном бабы Барбарихи и её двух дочерей. Можно отметить также отсутствие в сказке супруга бабы Бабарихи, что сближает её с Синтальменой, Фрейей, Хоседэм и бабой-бабарихой из стихотворения «Про дурня», их мужья отсутствовали часто и подолгу (мотивы сказания о Кесси, прошедшие через время и пространство, использованы норвежским драматургом Генрихом Ибсеном в «Пер Гюнте», где Осе (Асе), имя матери поэта Пер Гюнта, напоминает имя Хоседэм). В плане сопоставления с историей Ориона и Хасын-гета бабариха, вероятный коррелят грузинской солнечной богини Барбале, находит соответствия в древнегреческой солярной богине Эос, одной из жён охотника Ориона, и невесте охотника Хасын-гета, укрытой на пне шкурами бобров (вероятный коррелят солнечной девы Аматэрасу из японской мифологии).
Сложно ответить, какой именно версии из перечисленных следует отдать предпочтение: ведь образы богинь, эволюционируя во времени и пространстве, могут включать, путаясь в поколениях, самые разные ипостаси, но на вопрос, была ли бабариха неким божеством приходится на мифологическом материале отвечать утвердительно. Чудный остров князя Гвидона в пушкинской сказке имел, по-видимому, плантации фисташек либо производил торговые операции с перепродажей орехов фисташек, считавшихся в те времена символом богатства («А орешки не простые, / Всё скорлупки золотые, / Ядра – чистый изумруд…). Между Чудным островом и царством Салтана в пушкинской сказке находился остров Буян, воспетый в русских сказаниях о кудесничестве (И.П.Сахаров. Сказания русского народа. Тула: Приокское книж. Изд-во, 2000). Образ коршуна, напавшего на Царевну-лебедь, мог быть связан с сыном коршунихи Хат: считается, что культ Исиды соперничал с культом раннего христианства. Имя царя Салтана могло быть перенесёно А.С.Пушкиным на русскую почву в связи с Sol Invictus, римским императорским культом «непобедимого солнца» (пушкинский текст не даёт оснований считать государство царя Салтана султанатом), но детальная разгадка замысла поэта и актуального для пушкинских времён контекста произведения, не входят в задачи настоящей работы.