Для canishelveticus :-))) после вчерашнего разговора :-)))))
Как известно в «Слове о полку Игореве» существуют т. наз. «темные места» (загадка которых совершенно очаровывала меня в институте :-). Сама рукопись утрачена, а при ее переписке – как выяснилось – в текст вкрались ошибки.
Например, первые издатели не поняли распространенного в славянских языках слова «къмети» (дружинники, воины). В тексте издания 1800 г. было напечатано: «къ мети» – т.е. слово прочитали как предлог «къ» и существительное «мета» (цель). После выхода в свет первого издания Н. М. Карамзин указал на ошибку.
Еще: в словах «карна» и «жля» ученые видели имена то языческих божеств, то половецких ханов. Напомню строчку:
За ним кликну Карна,
и Жля поскочи по Руской земли,
смагу людемъ мычючи въ пламяне розе
(у последних двух слов на конце ять 😉
Петербургский лингвист В. А. Козырев, будучи в студенческие годы на диалектологической практике, услышал, как крестьянка, тоскуя о погибшем брате, говорит: «У меня братец пагип… карна меня гладаеть по нем». Тоска гложет…
Между прочим у Лихачева это выглядит так:
По нем кликнула Карна,
и Желя поскакала по Русской земле,
огонь мыкая в пламенном роге.
Кажется, это называется, «переводить транслитом»? :-)))
Или еще пример. Знаменитый «босый волк», о котором так долго думали и тюркологи и русисты, «босый волк», которого рассматривали как тотемного животного, покровителя половецких племен ;-), знаком, как оказалось, жителям Брянщины, его часто упоминают в обиходной речи: «Как босый волк бегъить» (то есть очень быстро). «Босый» – это значит «беловатый», такими становятся волки во время весенней линьки.
Это тоже открытие Козырева. 🙂
Но главное впереди. В Комментах. Напишите мне, как убирать текст под кат. Пожалуйста.
Previous Entry · Leave a comment · Share · Flag · Next Entry
Плач Ярославны казался и так всем понятным и ясным. Ан нет! Вот оплакивая поражение русского войска на Путивльской городской стене, Ярославна говорит: Полечю, рече, зегзицею по Дунаеви, омочю бебрянъ рукавъ въ Каяле реце, утру князю кровавыя его раны на жестоцемъ его теле (ужас, сколько ерей пропустила 😉
В переводе Лихачева: «Полечу, – говорит, – кукушкою по Дунаю, омочу шелковый рукав в Каяле-реке, утру князю кровавые его раны на могучем его теле».
В переводе Жуковского: «Полечу, – говорит, – чечеткою по Дунаю, Омочу бобровый рукав в Каяле-реке, Оботру князю кровавые раны на отвердевшем теле его».
Оба перевода начисто разрушают бывший в оригинале образ, настолько цельный и красивый, что аж дух захватывает. «Бебрянъ рукавъ» до последнего времени не вызывал сомнений: «бебрянъ» – значит «бобровый»; бобровая шапка или шуба – обычные детали одежды русских бояр и князей, бобровый рукав – рукав с бобровой опушкой. Это значение – «бобровый рукав» – закреплено во всех переводах «Слова», начиная с первого издания памятника. Но русист проф. Н. А. Мещерский, занимаясь изучением перевода «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия на древнерусский язык (XI в.), обнаружил, что слово «бебрь» имело в древнерусском языке еще одно значение: оно обозначало белую шелковую драгоценную ткань, предназначавшуюся для парадной одежды воинов в Риме по время празднования триумфа имеператоров Веспасиана и Тита над побежденной Иудеей. Это вновь найденное значение слова «бебрь» было подтверждено другими памятниками. Таким образом, восстанавливается точный смысл фрагмента «Слова»: Ярославна хочет окунуть в Каялу белый шелковый рукав (кстати, Дмитрий Сергеевич свой перевод поправил – в более старых изданиях и в его переводе рукав был «бобровый»). Однако на этом дело не заканчивается. В этом же фрагменте плача Ярославны встречается слово «зегзица», перевод которого всегда вызывал большие затруднения. Северные русские говоры знают слово «Зогзица» – кукушка, но «зегзица» отсутствует и в говорах, и в старинных славянских текстах. Для перевода обычно выбирали предпоалагаемый русский эквивалент «кукушка», подменяя «зегзицу» «Слова» севернорусской «зогзицей». Однако киевский ученый Н. В. Шарлемань обратил внимание на то, что образ кукушки странен в тексте «Слова»: автор «Слова», прекрасно знающий повадки степных зверей и птиц, заставляет кукушку – лесную птицу лететь вдоль реки. Шарлемань (какая фамилия! 🙂 обнаружил в говорах северной Украины (на родине героев «Слова») слово «зiгiчка», которое означает степную чайку, действительно летающую вдоль рек.
Итак, чайкой хотела лететь Ярославна над Дунаем, белой чайкой, чей резкий горестный крик и неровный полет и навеяли, возможно, этот образ. Неизвестный автор «Слова» был большим поэтом. А что мы видели в переводе – неуклюжая птица кукушка да еще с бобровым рукавом. :-)))
Говорят еще, что в «Слове» две страницы перепутаны местами. 🙂
Примеры взяты из интереснейшей статьи К. В. Айвазяна. 🙂
Чистоты одеждю, св ѣ товидьне, омочену въ кръви мучения твоего, вьсечистая, од ѣ въши ся божиею благодатию добрыимь пременениемь премени ся. Мин. окт., 31 (1096 г.). 866: Цесарь же едва въ градъ вниде, и с патреярхомъ съ Фотьемъ къ сущей церкви свят ѣ й богородиц ѣ Влах ѣ рн ѣ всю нощь молитву створиша, та же божественую святы богородиця ризу съ п ѣ сними изнесъше в мори скут омочивше. Пов. врем. лет, 19 (1377 г.
Омочивыи съ мъною въ солило руку, тъ мя пр ѣ дасть. Остр. ев., 158 (1056—1057 гг.). Она (ласточка) бо гн ѣ здо начинающи . кала не могущи ногама възети, края крилома въ воду омочивши, таче въ прас ѣ земн ѣ мь повал ѣ въши, тако събираетъ калъ на граждение. Шест. Ио. екз., 179 (1263 г.). Колико хот ѣ ли быша насытити ся от листвия зелииного, пом ѣ таемаго от моея поварница; колико быша хот ѣ ли омочити свои хл ѣ бъ въ уху, юже проливать мои повари. Панд. Ник., 77 об. (1296 г.). Господь рече: Емуже азъ омочивъ хл ѣ бъ в солило дамъ, тотъ предасть мя. Сб. Толст., 125 об. (кон. XIV — нач. XV в.). И гонецъ, выневъ изъ ларца дв ѣ грамоты и, омочивъ въ воду, изодралъ. Римск. имп. д.-II, 120 (1595 г.).
Да не блудъмь ризы осяждявиши, ни лубод ѣ иствомь од ѣ ждя укаляи, ни клятвами истъли . и въ Еуномианьско несъличие омочи. Изб. Св. 1073 г., 59.
2. Облить, оросить (слезами).
Ту есть и домъ Симона прокаженаго былъ, ид ѣ же блудница на вечери омочи слезами ноз ѣ пречист ѣ и господа нашего Иисуса Христа. Хож. Дан. игум., 103—104 (1496 г.
1107 г.). Измыю на всяку нощь ложе мое, слезами моими постелю мою омочу. Яросл. сб., 133 (XIII в.).
Получился чувствительный романс для клавесина. Перевод так и называется: «Ярославна. Романс».
В ту же пору романтического культа старинной славянщины и восторженной реставрации фольклора переводу «Плача Ярославны» был придан такой архаический стиль:
В эпоху увлечения Гомером (вскоре после появления Гнедичевой «Илиады») Ярославна принуждена была плакать гекзаметром:
В эпоху распада той высокой поэтической культуры, которой была отмечена первая треть XIX века в России, «Плач Ярославны» снова зазвучал по-другому: ловким и звонким, но пустопорожним стихом, лишенным какой бы то ни было лирики:
Как всегда бывает в таких эпигонских стихах, их механический ритм нисколько не связан с их темой: вместо «Плача» получилась пляска.
В ту же эпигонскую эпоху, лет на восемь раньше, в самый разгар дилетантщины, появился еще один «Плач», такой же пустопорожний и ловкий, но вдобавок подслащеный отсебятинами сентиментального стиля. Про Ярославну там было сказано, будто она «головкой» (!) склонилась на «грудь белоснежную» (?). И пела эта Ярославна такое:
«Полечу – омочу – залечу» – эти три плясовые, залихватские «чу» меньше всего выражали тоску и рыдание. А так как в то время в модных журнальных стихах (например, в «Библиотеке для чтения») процветала мертвая экзотика орнаментального стиля, это тоже не могло не отразиться на тогдашнем «Плаче Ярославны»:
Эта цветистая отсебятина «раб аварской рати» кажется здесь особенно недопустимым уродством, так как в подлиннике это одно из самых простых, задушевных и потому не нуждающихся ни в какой орнаментации мест.
В эпоху модернизма «Плач Ярославны» зазвучал дешевым балалаечным модерном.
Полусон, в который погрузил плачущею Ярославну ее переводчик, чрезвычайно характерен для декадентской поэтики.
В тридцатых годах «Плач Ярославны» переводился так:
К Женским праздникам с удовлетворением хочу привести статью-исследование А.И.Агафонова по тексту «Слова о полку и горе Игоревом» (так Дед, меня научая, когда-то говаривал) с некоторыми несущественными сокращениями авторского материала.
Надеюсь, что читатели найдут в ней полезную информацию.
Во всяком случае у части Женщин появиться выбор между слезно-сопливым плачем, «ревом белуги» и… КЛИЧем Берегини.
«Сло́ва о полку́ И́гореве» (полное название «Слово о походе Игоревом, Игоря, сына Святославова, внука Олегова» …) — самый известный памятник древнерусской литературы. В основе сюжета — неудачный поход русских князей на половцев, предпринятый новгород-северским князем Игорем Святославичем в 1185 году. «Слово» было написано в конце XII века, вскоре после описываемого события (часто датируется тем же 1185 годом, реже 1-2 годами позже).
Проникнутое мотивами славянской народной поэзии с элементами языческой мифологии, по своему художественному языку и литературной значимости «Слово» стоит в ряду крупнейших достижений русского средневекового эпоса. В истории изучения памятника большой резонанс вызвала версия о «Слове» как фальсификации конца XVIII века (скептическая точка зрения), в настоящее время отвергнутая научным сообществом».
Насколько помню, употребление словосочетания «плач Ярославны» в качестве насмешки я уже встречал ранее, но вот припомнить конкретных «потребителей» и ситуации, в коих оное произошло, не сумел. Поэтому обратился к нашему нынешнему источнику самой разнообразной информации, Инету.
Напомню весьма широко распространённое сравнение всей России с женщиной и, паче того, именно с бабой (грешной, глупой, слабой),- мол, вечно она притесняема, угнетаема, вечно подвергается насилию и вечно жалуется на свою бабью долю (есть и такое выражение). Из сего сравнения-базиса, кстати, вытекают и нынешние терзания печальников о судьбе России – к кому бы нам прислониться.
Итак, вернусь к «плачу Ярославны» в Инете – в ироническом, насмешливом смысле.
Поиск (не очень продолжительный, отмечу) ничего не дал – именно в ироническом смысле сие выражение в сеть широко не проникло.
И тому подобное, и т.далее…
Вывод. Так или иначе, а взрощенным столетиями в библейской дурости российским бабам уготовлен один путь: не создав семьи и не родив, не воспитав детей, не дожив до старости, гнить под камешком.
Из переводов-переложений «Слова о полку Игореве» мне более по духу переложение Н.А.Заболоцкого, вот его «плач Ярославны»:
«Над широким берегом Дуная,
Над великой Галицкой землей
Плачет, из Путивля долетая.
«Обернусь я, бедная, кукушкой,
И рукав с бобровою опушкой,
Приоткроет очи Игорь-князь,
И утру кровавые я раны,
Над могучим телом наклонясь».
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Как кукушка, кличет на юру:
«Что ты, Ветер, злобно повеваешь,
Что клубишь туманы у реки,
Стрелы половецкие вздымаешь,
Мечешь их на русские полки?
Чем тебе не любо на просторе
Высоко под облаком летать,
Корабли лелеять в синем море,
За кормою волны колыхать?
Ты же, стрелы вражеские сея,
Только смертью веешь с высоты.
Ах, зачем, зачем мое веселье
В ковылях навек развеял ты?»
На заре в Путивле причитая,
Как кукушка раннею весной,
Ярославна кличет молодая,
На стене рыдая городской:
«Днепр мой славный! Каменные горы
В землях половецких ты пробил,
Святослава в дальние просторы
До полков Кобяковых носил.
Возлелей же князя, господине,
Сохрани на дальней стороне,
Чтоб забыла слезы я отныне,
Чтобы жив вернулся он ко мне!»
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Как кукушка, кличет на юру:
«Солнце трижды светлое! С тобою
Каждому приветно и тепло.
Что ж ты войско князя удалое
И зачем в пустыне ты безводной
Под ударом грозных половчан
Жаждою стянуло лук походный,
«Знакомство со «Словом о полку Игореве» для меня, как и для большинства граждан России, началось еще в школе.
Помню, как завороженный я слушал голос учительницы русского языка и литературы, который размеренно доносил до нас, учеников 9 класса, повествование о походе древнерусского князя Игоря на половцев и его пленении, а затем чудесном избавлении его от плена.
Нужно отметить, что к тому времени я уже знал и о военном походе Игоря на половцев, и о его результатах, т.к. начал по-взрослому интересоваться историей древней Руси. Я зачитывался литературными произведениями, сюжетом, которых служила языческая Русь, ее крещение и домоногольский период истории Руси.
Естественно, что «Повесть временных лет» была для меня настольной книгой. Поэтика «Слова» и неоднозначность описываемых событий не могли меня оставить равнодушным к излагаемому материалу. Однако я буквально вздрогнул, когда услышал, что жена князя Игоря Ярославна мечется по крепостной стене Путивля и «кукушечкой быстрой» собирается лететь к своему тяжело раненному мужу, чтобы омыть раны его. Я с юной непосредственностью, помню даже, кажется, прыснул со смеха, когда представил себе эту картину.
Был я тут же учительницей, оборвавшей свое чтение и мое веселье, приведен в чувство гневным окриком и награжден сразу двумя неудовлетворительными оценками: за литературу и поведение. После урока мне было предложено остаться. Я и остался с легким сердцем, благо речь о вызове родителей в школу не шла, а учительница была одной из моих самых любимых, как и ее предмет. Пришлось мне извиниться и выслушать ее гневную отповедь, что уж от кого, а от меня она этого не ожидала и попросила объяснить, что же мне показалось таким смешным.
— Не хватало еще, чтобы я в Африку съездила, чтобы узнать, как выглядит носорог,- с апломбом выдавила из себя она. – А ты что, собираешься спорить с такими маститыми академиками как Лихачев, такими поэтами как Жуковский, как Заболоцкий? Кто ты и кто они? …
Прошли годы. Я не стал филологом. Судьба распорядилась по-другому. Однако любовь к чтению книг, привитая с детства, осталась до сих пор, а желание докопаться до истины с годами возросло. Сейчас появилось времени больше. Есть возможность читать труды и поэтические переводы.
Как выяснилось, в древнерусских текстах, в т.ч. и летописях, лингвистических, топонимических и исторических загадок очень много. Недаром десятки ученых бились над их разрешением и благодаря их усилиям многие в настоящее время уже разгаданы.
Хотя во многих случаях происходит удивительная вещь. Особенно она характерна, по-моему, для филологов. Вот, что бросается в глаза. Часто, тщательно разбирая текст с различных сторон: идейно-образной, стилистической, фонетической и пр. авторы статьи переписывают друг у друга одни и те же выводы, уже сделанные до них маститыми профессорами и строят свою аналитическую новеллу, в целом не затрагивая общей картины анализа, сделанного до них. …
Фактически возможен филологический анализ какого-либо стихотворения начинающегося со слов «… с клена падают листья ясеня» и описанием картины глубокой осени, где-нибудь на юге России. Далее может быть дан поэтический анализ изображенной осени и ее глубины, а так же разобрана фонетика стиха. При этом, если это не заведомая пародия и не гротеск, то изначальная нелепица может быть оставлена вовсе без внимания. В других науках это почти не возможно. Хотя, конечно же, курьезы встречаются и там. Переписывали же в течение десятков лет из одного справочника в другой бешеное содержание витамина «С» в шпинате, хотя дело было в допущенной опечатке в первом издании при описании только что открытых витаминов.
Попытаемся понять: откуда взялась явная нелепица текста в самом, пожалуй, поэтическом разделе этого эпического произведения, который вошел в литературу как «Плач Ярославны».
С «Плачем» произошла именно та филологическая близорукость исследователей, которые в массе своей упорно именуют «зегзицу» кукушкой. Причем десятки исследователей на разные лады перепевают это слово, в большинстве случаев явно подгоняя под известные наименования. Уж на что далека по произношению от древнеславянской «зегзицы» нынешняя украинская «зозуля», так и ту умудряются объявить, чуть ли не калькой с «зегзицы», а в ряде случаев толкователи пишут, что это единственно возможный вариант.
В ряде случаев исследователи текста «Слова», отлично зная, что помощь Игорю нужна скорая, заменяют куличка или кукушку на чайку, горлицу, иволгу, ласточку-стрижа и др. более быстрых и внешне благородных птиц, при этом совершая, в общем-то, ту же ошибку, что и их предшественники.
Что это, незнание автором слова птиц, которые гнездились на землях русских? Отнюдь нет. Более того, он показывает незаурядные знания тех птиц и их особенностей, которые упомянуты в тексте «Слова». Орёл, ворон, галка, кречет, сокол, сорока, лебедь, соловей, гоголь, гусь, чернядь, чайка знакомы ему не понаслышке. Похоже, что автор был и хорошим охотником на птиц, знал соколиную охоту и отличал черных воронов от «вранов бусых» (т.е., от серых ворон), что вряд ли могут сделать и прежние, и нынешние филологи. Чайку он прямо называет чайкой, и нет ему нужды в «зегзицу» ее перекрашивать. Знает он и мир зверей. Великолепны его сравнения героев «Слова» с волком, лисицей, барсом, диким туром, горностаем.
Кто такая Ярославна? Вроде бы ясно. Это жена Игоря, дочь Ярослава Осмомысла, князя Галицкого и жены его Ольги, дочери Юрия Долгорукого. Т.е. корни у нее Рюриковы, а значит варяжские. … Будучи древнерусской княжной Ярославна безусловно помнит, откуда она корнями.
Не так уж много прошло времени со времени крещения Руси. О том, что славяне все еще Даждьбожьи внуки, упоминает и сам автор «Слова». Вспоминает он также и Хорса, и Велеса, и Стрибога. Использования автором-христианином языческих представлений и образности как поэтических средств сопоставляется с аналогичной ситуацией в скальдической поэзии: скальды, принявшие христианство, долго использовали художественные приемы старой, дохристианской поэтики, в том числе и мифологическую образность. Похоже, что и автор «Слова» был знаком с такими произведениями.
Почему же идет она туда тайно? К колдуньям во все века простой люд относился с предубеждением, а она является обладателем вести, которая станет явью для остальных значительно позднее. Не хочется ей, судя по всему, и вступать в конфликт с христианской церковью, которая осуждала волхвование. А было оно распространено.
Частенько славяне и дары старым Богам приносили, и потусторонние силы в нужных случаях призывали. Вспомните хотя бы князя Всеслава и что о нем в «Слове» говорится:
«Всеслав князь людям суд правил, князьям города рядил, а сам ночью волком рыскал; из Киева до петухов, великому Хорсу (Солнцу) волком путь перебегая, в Тмутаракань добирался. Ему в Полоцке звонили заутреню рано у святой Софии в колокола, а он звон тот в Киеве слышал».
Перейдем теперь к «зегзице». Что же это за чудо такое?
Совершенно ясно, что … автору было известно его значение. …Ярославна также употребляет данный термин как для нее привычный. В то же время и автор «Задонщины», и Даниил Заточник, также употребившие это слово, только пытаются по-своему неуклюже применять его в понятном им значении. Почему? Это объяснимо. Это не славянское слово, а они, будучи простого происхождения, с ним не сталкивались.
…С большой долей уверенности можно сказать, что Ярославна и автор «Слова» прекрасно представляют, что имеют в виду, употребляя слово «Зигзица», образованное по правилам русского языка из слова «зигзаг», что означает «двойная молния». Это то же, что СТРЕЛЫ ПЕРУНОВЫ.
Можно возразить: ведь в «Слове» написано «зегзица»! А точно ли так написано? А Вам довелось держать в руках изначальный текст «Слова»?)))
…Что же с ней творит Ярославна, как об этом пишет автор? Она «зегзицею кычеть». В большинстве поэтических переводов слово кычеть трактуется как: «кличет, горюет, горько плачет, умоляет, причитает» и т.д.
В общем-то, понятно, а что еще кукушка может делать? Но мы-то знаем, что речь идет не о кукушке и не птичке-пигалице. С молниями княгиня дело имеет. Обратимся … к словарям. Есть там весьма похожие однокоренные выражения, которые могут помочь понять древнерусский текст.
Что такое «кыча (кичка, кика)»? Это женский головной убор, самый высокий из тех, что были в старину в употреблении на Руси.
Какие еще есть понятия этого слова? Даль, Ефремова, Ожегов, Ушаков и др. приводят пример: высокая труба соляной варницы, кичка на русском речном судне – это также высокая надстройка.
И, кстати уж, об этой последней кичке. Там находилась каюта хозяина судна и кормчего, а также судовая казна. … Так что, когда на Волге раздавался клич Стеньки Разина и его удальцов: «Сарынь на кичку!», то они знали, что кричали и зачем туда шли.
Теперь мы уже знаем, что: «Полечу молнией по Дунаю», далее вместо запятой следовало бы поставить «и» при переводе на современный язык, тем более что в каноническом тексте запятой нет. Далее:«омочу бебрян рукав»,а вот после этих слов как раз запятая уместна. Скорее всего, в изначальном тексте было написано: «у Каялы реки(там, где произошла кровавая битва русских с половцами) утру князю кровавые его раны на жестоко раненном его теле».
…Почему все же «зигзица»? Почему бы автору прямо о стрелах Перуновых в Слове не написать? Попробуем мысленно окунуться в ситуацию тех лет, о которых идет речь в «Слове».
Каган (как написано у митрополита Илариона в «Слове о законе и благодати») или, как сейчас официально принято считать, князь Киевский Владимир, до того как стать Святым, велел Добрыне идола Перуна сотворить и в центре города поставить. Вот что писано в летописях о славянском Боге Перуне (соответствие скандинавского Тора) и его поклонниках:
«Ярославна молилась Перуну, она просила помощи у Стрибога и Хорса».
Христианская церковь в тот момент преследовала колдунов особенно жестоко, хотя двоеверие на Руси существовало еще долго…
По поводу Плача Ярославны написаны тысячи исследовательских работ.
…Большинство авторов мусолят на все лады, что Плач, это по сути своей народно-обрядовое действо.
Однако если мы обратимся к народным плачам, в них присутствуют иные мотивы и положения. Изучение мною множества ритуальных плачей Севера Руси (полагаю, что и южнорусские плачи в этом плане мало от них отличаются) показало, чтоПлач Ярославныявно выпадает из ряда этих плачей.
Что представляет из себя по сути, в самом кратком виде, народный плач по умирающему или по покойнику мужу? Это выражение горя, что не увидит он более «белого света», не сможет общаться с милыми его сердцу родичами, сожаление, что не будет более кормильца и защитника. Часто это извинения перед ним за то, что мало внимания и любви ему уделялось при жизни, испрошение совета как жить дальше. Иногда это и желание вернуть из потустороннего мира, или воображение, мечтание плачущей о том, а как бы было хорошо, если бы он вернулся.
Отвечает ли этим основным моментамПлач Ярославны? …Я бы сказал – весьма отдаленно.
Я не заметил, чтобы она обрыдалась.
…«О, ветре, ветрило! Чему, господине, насильно вееши! Чему мычеши хиновьскыя стрелкы на своею нетрудною крилцю на моея лады вои? Мало ли ти бяшет горе под облакы веяти, лелеючи корабли на сине море! Чему, господине, мое веселие по ковылию развея?»
Что это, слезы по мужу? Нет, это прямой упрек Даждьбогу, что не туда дует, что не помог ее мужу, что ее веселие развеял.
…«Светлое и тресветлое солнце! Всем тепло и красно еси. Чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладе вои? В поле безводне жаждею имь лучи съпряже, тугою им тули затче?»
Это что, стенания по поводу, уходящего к праотцам Игоря? Ничего подобного.
Это так же упрек Хорсу, что жажду напустил, что луки иссушил и колчаны со стрелами закрыл.
Т.о., это опять-таки ведовство и волхвование, а не обычный в народе плач.
Ну и как же может бытьПлачбез плача? Да очень просто. Это ведь не Ярославна говорит: «Я плачу по тебе Игорь, или я слёзы лью, только не умирай, только вернись!». Так должно было бы быть в народном плаче. Причина та же, что и в предыдущем разделе. Автор «Слова» колдовские заклинания Ярославны назвал плачем, чтобы отвести реальную беду от княгини.
Попробуем подытожить теперь написанное выше. Давайте сравним.
Вот один из вариантов общепринятого перевода из учебника русской литературы:
Ярославна утром плачет в Путивле на стене, причитая: «О ветр, ветрило! Зачем, господине, так сильно веешь! Зачем мчишь вражьи стрелы на своих легких крыльях на воинов моей лады?»
«На Дунай Ярославны голос долетает. Тайно, рано утром, молнии она призывает и заклинание кладет: «Полечу я молнией по Дунаю, омочу рукав тигровый. У Каялы реки князю утру его раны на теле жестоко израненном.
Ярославна рано утром на башне Путивля волхвует, Даждьбога упрекая: «Зачем, Господи, так сильно дуешь? Зачем стрелы вражьи направил на легких крыльях своих на воинов моего любимого?»
…Совсем по-другому воспринимается образ древнерусской княгини.
