Что призрак сказал гамлету
Глава 8. Что рассказал призрак Гамлету?
Около десяти лет назад американский писатель и издатель Алекс Джек обратил внимание на крохотное разночтение между первым, вторым и третьим изданием «Гамлета».
В первом издании 1602 года призрак описывал Гамлету своего убийцу так:
O wicked will and gifts! (О, порочная воля и дары!)
Через год, во втором издании, его слова звучали иначе:
O wicked wit, and giftes (О, порочная мудрость и дары)
И, наконец, в Первом Фолио строчные буквы превратись в прописные:
На первый взгляд, это не говорит ни о чем существенном — автор изменил одно слово, только и всего. Однако все выглядит гораздо серьезнее, если вспомнить, что фамилия зловещего архиепископа Кентерберийского, погрузившего Англию в кошмар, Whitgift.
В 1602 году, в момент первого издания «Гамлета», он был еще жив, поэтому у автора не было возможности открыто назвать его имя. Через несколько месяцев он умер — и после его смерти will превратилось в wit. А в Первом Фолио части его имени были написаны с заглавной буквы, чтобы сделать намек более ясным.
Далее Призрак рассказывает, как этот порочный человек соблазнил прежде добродетельную королеву. Он использует примерно те же слова, которые употребляли священники-реформисты, обвинявшие архиепископа в том, что он «соблазнил» Елизавету, подчинив ее своей власти.
Кто же был прототипом призрака?
И этот зловещий союз церкви и государства накрыл Англию черной тенью. Елизавета всегда подчеркивала, что не собирается лезть в умы и сердца своих подданных, чтобы проверять истинность и прочность их веры. Но Витжифт рассуждал иначе. Для него религия была неразрывно связана с властью, и он считал себя олицетворением того и другого. Любую критику в свой адрес он воспринимал как измену и святотатство, в борьбе с которыми все средства дозволены.
И вот англичане, еще вчера гордившиеся свободой, ради которых они сражались со всей Европой, в ужасе обнаружили, как возвращается призрак инквизиции, отравляя их души угрозами, страхом и ложью. В жуткой «Звездной Палате» вздергивали на дыбу, ломали кости, вырезали внутренности и сдирали кожу. Ибо обладателям уродливых мнений подобают изуродованные тела.
В пьесе сказано, что Гамлет-старший и Гертруда прожили вместе тридцать лет. Именно столько лет продолжались отношения Елизаветы с Робертом Дадли, графом Лейстером. Он умер внезапно и скоропостижно. Подозревали, что он был отравлен.
При жизни Лейстера Елизавета оставалась защитницей свобод, ради которых она в юности бросила вызов всей католической Европе и навлекла на себя бесчисленные заговоры и покушения неутомимых посланников Папы Римского, благословлявшего их на убийство «еретички».
Была ли между архиепископом и королевой не только духовная, но и физическая близость? Это неизвестно. Она называла его «своим маленьким черным мужем» и восхищалась его мудростью и святостью. Перед смертью она позвала его, и он оставался с ней до конца.
Сотни людей были замучены и казнены, брошены в тюрьмы и отправлены в изгнание. Великая хартия вольностей и свобода слова и диспутов стали воспоминанием. Шпионы Витжифта сновали повсюду, и никто не мог быть уверен, что его слова не подслушивают даже в собственном доме.
А что же королева? Она пыталась лавировать между двух огней, и никто не знает, что происходило в ее душе.
А что же Марло? Он верно служил королеве семь лет, прославляя ее на сцене и рискуя ради нее жизнью на тайной службе. Он был на вершине славы, его окружали друзья и поклонники, он был своим в мире литературы, театра, политики и науки.
И все это рухнуло в один миг. «Принц поэтов» и «Любимец муз» был объявлен мертвым и стал изгоем. Он не имел права написать ни строчки под своим именем. На него обрушилась бездна грязи и клеветы. Он был разлучен со всеми, кто был ему дорог. Лондонский театр был закрыт для него — может быть, навсегда.
Думал ли он о самоубийстве, когда на него внезапно обрушился выбор между пытками и казнью — и жизнью призрака? Судя по монологу Гамлета — да. И выбор между бытием и небытием оказался подобен узкой тропе меж двух пропастей — он продолжал быть, но в ином обличье и под иным именем. Как заметил могильщик: «Это моя могила, но я в ней не лежу».
Успела ли королева перед смертью прочитать сцену, в которой Гамлет пытается пробудить совесть Гертруды? Обратила ли она свои очи внутрь души и увидела ли там черные и красные пятна — призраки погибших, замученных с ее согласия и от ее имени?
Этого мы никогда не узнаем. Она умерла через несколько месяцев после первого издания «Гамлета». Вскоре умер и архиепископ. А в следующем издании Гамлета появилось его имя.
Дальнейшее — молчание.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
Copyright © Уильям Шекспир — материалы о жизни и творчестве 2005—2021.
Форум литературного общества Fabulae
Приглашаем литераторов и сочувствующих!
Навигация по сайту
Страниц: 1
#1 2015-07-18 14:36:13
Шекспир. Гамлет. Разговор с Призраком
ГАМЛЕТ
Куда ведёшь? Мне дальше нет пути.
ПРИЗРАК
ГАМЛЕТ
ПРИЗРАК
Приходит час:
В мучительное пламя преисподней
Я ввергну сам себя.
ГАМЛЕТ
ПРИЗРАК
Не надо сожалений; приготовься
Услышать то, что я тебе открою.
ГАМЛЕТ
Скорее говори – я весь вниманье.
ПРИЗРАК
И отомсти, когда ты всё узнаешь.
ГАМЛЕТ
ПРИЗРАК
Я ныне призрак, прежде – твой отец,
Я обречён бродить во мраке ночи,
А днём – томиться в пламени геенны,
Покуда от грехов моих земных
Им не очищусь. Если б не запрет
Рассказывать про тайны мира мёртвых,
То я тебе такое мог поведать –
Ты пал бы духом и застыл от страха,
Глаза бы прочь бежали из глазниц,
А спутанные волосы твои,
Мгновенно распрямясь, восстали дыбом,
Как иглы на спине у дикобраза;
Что знает вечность – знать живым не надо.
Запомни, затверди и заучи!
И если ты отца любил когда-то…
ГАМЛЕТ
ПРИЗРАК
Воздай за подлое его убийство.
ГАМЛЕТ
ПРИЗРАК
Подлейшее, гнуснейшее без меры,
Противное природе человека.
ГАМЛЕТ
Спеши открыться! Полечу на крыльях,
Быстрее мыслей и влечений страсти,
И отомщу.
ПРИЗРАК
Я вижу, ты готов.
Когда б ты был в плену травы забвенья
С летейских берегов, что в сон вгоняет,
То мигом пробудился бы. Внемли:
Толкуют, что в саду я в полудрёме
Укушен был змеёй; и все датчане
Поверили в отъявленную ложь
О смерти короля; узнай же, Гамлет –
Тот змей, чьим жалом был я умертвлён,
Украл мою корону.
ГАМЛЕТ
Душа вещала правду! Это Клавдий!
ПРИЗРАК
HAMLET
Where wilt thou lead me? speak; I’ll go no further.
GHOST
HAMLET
GHOST
My hour is almost come,
When I to sulphurous and tormenting flames
Must render up myself.
HAMLET
GHOST
Pity me not, but lend thy serious hearing
To what I shall unfold.
HAMLET
Speak; I am bound to hear.
GHOST
So art thou to revenge, when thou shalt hear.
HAMLET
GHOST
I am thy father’s spirit,
Doom’d for a certain term to walk the night,
And for the day confined to fast in fires,
Till the foul crimes done in my days of nature
Are burnt and purged away. But that I am forbid
To tell the secrets of my prison-house,
I could a tale unfold whose lightest word
Would harrow up thy soul, freeze thy young blood,
Make thy two eyes, like stars, start from their spheres,
Thy knotted and combined locks to part
And each particular hair to stand on end,
Like quills upon the fretful porpentine:
But this eternal blazon must not be
To ears of flesh and blood. List, list, o, list!
If thou didst ever thy dear father love…
HAMLET
CHOST
Revenge his foul and most unnatural murder.
HAMLET
GHOST
Murder most foul, as in the best it is;
But this most foul, strange and unnatural.
HAMLET
Haste me to know’t, that I, with wings as swift
As meditation or the thoughts of love,
May sweep to my revenge.
GHOST
I find thee apt;
And duller shouldst thou be than the fat weed
That roots itself in ease on Lethe wharf,
Wouldst thou not stir in this. Now, Hamlet, hear:
‘Tis given out that, sleeping in my orchard,
A serpent stung me; so the whole ear of Denmark
Is by a forged process of my death
Rankly abused: but know, thou noble youth,
The serpent that did sting thy father’s life
Now wears his crown.
HAMLET
O my prophetic soul! My uncle!
GHOST
Ay, that incestuous, that adulterate beast,
With witchcraft of his wit, with traitorous gifts, –
O wicked wit and gifts, that have the power
So to seduce! – won to his shameful lust
The will of my most seeming-virtuous queen:
O Hamlet, what a falling-off was there!
From me, whose love was of that dignity
That it went hand in hand even with the vow
I made to her in marriage, and to decline
Upon a wretch whose natural gifts were poor
To those of mine!
But virtue, as it never will be moved,
Though lewdness court it in a shape of heaven,
So lust, though to a radiant angel link’d,
Will sate itself in a celestial bed,
And prey on garbage.
But, soft! methinks I scent the morning air;
Brief let me be. Sleeping within my orchard,
My custom always of the afternoon,
Upon my secure hour thy uncle stole,
With juice of cursed hebenon in a vial,
And in the porches of my ears did pour
The leperous distilment; whose effect
Holds such an enmity with blood of man
That swift as quicksilver it courses through
The natural gates and alleys of the body,
And with a sudden vigour doth posset
And curd, like eager droppings into milk,
The thin and wholesome blood: so did it mine;
And a most instant tetter bark’d about,
Most lazar-like, with vile and loathsome crust,
All my smooth body.
Thus was I, sleeping, by a brother’s hand
Of life, of crown, of queen, at once dispatch’d:
Cut off even in the blossoms of my sin,
Unhousel’d, disappointed, unanel’d,
No reckoning made, but sent to my account
With all my imperfections on my head:
O, horrible! O, horrible! Most horrible!
If thou hast nature in thee, bear it not;
Let not the royal bed of Denmark be
A couch for luxury and damned incest.
But, howsoever thou pursuest this act,
Taint not thy mind, nor let thy soul contrive
Against thy mother aught: leave her to heaven
And to those thorns that in her bosom lodge,
To prick and sting her. Fare thee well at once!
The glow-worm shows the matin to be near,
And ‘gins to pale his uneffectual fire:
Adieu, adieu! Hamlet, remember me.
Встреча Гамлета с Призраком своего отца («Гамлет, принц датский») Уильям Шекспир
Встреча Гамлета с Призраком своего отца, описана в сценах 4 и 5 акта I трагедии «Гамлет, принц датский» (1601 г.) английского драматурга Уильяма Шекспира (1868 – 1936).
Король Дании (отец принца Гамлета) недавно умер. Гамлет опечален тем, что его мать (Королева Гертруда) вскоре вышла замуж за дядю Гамлета, Клавдия, который стал Королем Дании, после смерти отца. Гамлету сообщили, в городе появился Призрак, который очень похож на отца Гамлета. Гамлет решил встретиться и, если получится, поговорить с призраком.
Текст отрывка приводится в переводе (1933 г.) Михаила Лозинского.
Сцена 4
Входят Гамлет, Горацио и Марцелл [ 1 ]
Как воздух щиплется: большой мороз.
Жестокий и кусающий воздух.
Должно быть, скоро полночь.
Да? Я не слышал; значит, близко время,
Когда виденье примется бродить.
Трубные звуки и пушечный выстрел за сценой.
Что это значит, принц?
Король сегодня тешится и кутит,
За здравье пьет и кружит в бурном плясе;
И чуть он опорожнит кубок с рейнским,
Как гром литавр и труб разносит весть
По мне, однако, – хоть я здесь родился
И свыкся с нравами, – обычай этот
Похвальнее нарушить, чем блюсти.
Тупой разгул на запад и восток
Позорит нас среди других народов;
Нас называют пьяницами, клички
Дают нам свинские; да ведь и вправду –
Он наши высочайшие дела
Лишает самой сердцевины славы.
Бывает и с отдельными людьми,
Что если есть у них порок врожденный –
В чем нет вины, затем что естество
Своих истоков избирать не может, –
Иль перевес какого-нибудь свойства,
Сносящий прочь все крепости рассудка,
Или привычка слишком быть усердным
В старанье нравиться, то в этих людях,
Отмеченных хотя б одним изъяном,
Пятном природы иль клеймом судьбы,
Все их достоинства – пусть нет им счета
И пусть они, как совершенство, чисты, –
По мненью прочих, этим недостатком
Уже погублены: крупица зла
Все доброе проникнет подозреньем
Принц, смотрите: вот он!
Да охранят нас ангелы господни! –
Блаженный ты или проклятый дух,
Овеян небом иль геенной дышишь,
Злых или добрых умыслов исполнен, –
Твой образ так загадочен, что я
К тебе взываю: Гамлет, повелитель,
Отец, державный Датчанин, ответь мне!
Не дай сгореть в неведенье, скажи,
Зачем твои схороненные кости
Раздрали саван свой; зачем гробница,
В которой был ты мирно упокоен,
Разъяв свой тяжкий мраморный оскал,
Тебя извергла вновь? Что это значит,
Что ты, бездушный труп, во всем железе
Вступаешь вновь в мерцание луны,
Ночь исказив; и нам, шутам природы,
Так жутко потрясаешь естество
Мечтой, для наших душ недостижимой?
Скажи: зачем? К чему? И что нам делать?
Призрак манит Гамлета.
Он манит вас последовать за ним,
Как если бы хотел сказать вам что-то
Смотрите, как учтиво
Он вас зовет поодаль отойти;
Но вы с ним не идите.
Не отвечает; ну, так я иду.
Зачем? Чего бояться?
Мне жизнь моя дешевле, чем булавка,
А что он сделает моей душе,
Когда она бессмертна, как и он?
Меня он снова манит; я иду.
Что если вас он завлечет к волне
Иль на вершину грозного утеса,
Нависшего над морем, чтобы там
Принять какой-нибудь ужасный облик,
Который в вас низложит власть рассудка
И ввергнет вас в безумие? Останьтесь:
Там поневоле сами возникают
Отчаянные помыслы в мозгу
У тех, кто с этой кручи смотрит в море
И слышит, как оно ревет внизу.
Он манит вновь. – Иди; я за тобой.
Нет, принц, вы не пойдете.
И это тело в каждой малой жилке
Полно отваги, как Немейский лев.
Он все зовет? – Пустите. Я клянусь,
Сам станет тенью, кто меня удержит;
Прочь, говорю! – Иди, я за тобой.
Гамлет и Призрак уходят.
Он одержим своим воображеньем.
Идем за ним; нельзя оставить так.
Идем. – Чем может кончиться все это?
Подгнило что-то в Датском государстве.
Сцена 5
Другая часть площадки.
Входят Призрак и Гамлет.
Куда ведешь? Я дальше не пойду.
Когда в мучительный и серный пламень
Вернуться должен я.
Нет, не жалей меня, но всей душой
Говори, я буду слушать.
И должен отомстить, когда услышишь.
Приговоренный по ночам скитаться,
А днем томиться посреди огня,
Пока грехи моей земной природы [ 17 ]
Не выжгутся дотла. Когда б не тайна
Моей темницы, я бы мог поведать
Такую повесть, что малейший звук
Тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей,
Глаза, как звезды, вырвал из орбит,
Разъял твои заплетшиеся кудри
И каждый волос водрузил стоймя,
Как иглы на взъяренном дикобразе;
Но вечное должно быть недоступно
Плотским ушам. О, слушай, слушай, слушай!
Коль ты отца когда-нибудь любил…
Отомсти за гнусное его убийство.
Убийство гнусно по себе; но это
Гнуснее всех и всех бесчеловечней.
Скажи скорей, чтоб я на крыльях быстрых,
Как помысел, как страстные мечтанья,
Но даже будь ты вял, как тучный плевел,
Растущий мирно у летейских вод,
Ты бы теперь воспрянул. Слушай, Гамлет;
Идет молва, что я, уснув в саду,
Ужален был змеей; так ухо Дании
Поддельной басней о моей кончине
Обмануто; но знай, мой сын достойный:
Змей, поразивший твоего отца,
О вещая моя душа! Мой дядя?
Да, этот блудный зверь, кровосмеситель,
Волшбой ума, коварства черным даром –
О гнусный ум и гнусный дар, что властны
Так обольщать! – склонил к постыдным ласкам
Мою, казалось, чистую жену;
О Гамлет, это ль не было паденьем!
Меня, чья благородная любовь
Шла неизменно об руку с обетом,
Мной данным при венчанье, променять
На жалкое творенье, чьи дары
Но как вовек не дрогнет добродетель,
Хотя бы грех ей льстил в обличьях рая,
Так похоть, будь с ней ангел лучезарный,
Пресытится и на небесном ложе,
Тоскуя по отбросам.
Но тише! Я почуял воздух утра;
Дай кратким быть. Когда я спал в саду,
Как то обычно делал пополудни,
Мой мирный час твой дядя подстерег
С проклятым соком белены в сосудце
И тихо мне в преддверия ушей
Влил прокажающий настой, чье свойство
Так глубоко враждебно нашей крови,
Что, быстрый, словно ртуть, он проникает
В природные врата и ходы тела
И свертывает круто и внезапно,
Как если кислым капнуть в молоко,
Живую кровь; так было и с моею;
И мерзостные струпья облепили,
Как Лазарю, мгновенною коростой
Так я во сне от братственной руки
Утратил жизнь, венец и королеву;
Я скошен был в цвету моих грехов,
Врасплох, непричащен и непомазан;
Не сведши счетов, призван был к ответу
Под бременем моих несовершенств.
О ужас! Ужас! О великий ужас!
Не потерпи, коль есть в тебе природа:
Не дай постели датских королей
Стать ложем блуда и кровосмешенья.
Но, как бы это дело ни повел ты,
Не запятнай себя, не умышляй
На мать свою; с нее довольно неба
И терний, что в груди у ней живут,
Язвя и жаля. Но теперь прощай!
Уже светляк предвозвещает утро
И гасит свой ненужный огонек;
Прощай, прощай! И помни обо мне.
О рать небес! Земля! И что еще
Прибавить? Ад? – Тьфу, нет! – Стой, сердце, стой.
И не дряхлейте, мышцы, но меня
Несите твердо. – Помнить о тебе?
Да, бедный дух, пока гнездится память
В несчастном этом шаре. О тебе?
Ах, я с таблицы памяти моей
Все суетные записи сотру,
Все книжные слова, все отпечатки,
Что молодость и опыт сберегли;
И в книге мозга моего пребудет
Лишь твой завет, не смешанный ни с чем,
Что низменнее; да, клянуся небом!
О пагубная женщина! – Подлец,
Улыбчивый подлец, подлец проклятый! –
Мои таблички, – надо записать,
Что можно жить с улыбкой и с улыбкой
Быть подлецом; по крайней мере – в Дании.
Так, дядя, вот, вы здесь. – Мой клич отныне:
«Прощай, прощай! И помни обо мне».
Входят Горацио и Марцелл.
Да хранит вас небо!
Илло, хо-хо! Сюда, сюда, мой сокол!
Что нового, мой принц?
Нет; вы проговоритесь.
Не я, мой принц, клянусь вам.
Как вам покажется? Кто мог бы думать?
Но это будет тайной?
Нет в Датском королевстве подлеца,
Который не был бы отпетым плутом.
Не стоит призраку вставать из гроба,
Чтоб это нам поведать.
Поэтому без дальних слов давайте
Пожмем друг другу руки и пойдем:
Вы по своим делам или желаньям, –
Ведь есть у всех желанья и дела
Те иль другие; я же, в бедной доле,
Вот видите ль, пойду молиться.
То дикие, бессвязные слова.
Сердечно жаль, что вам они обидны;
Обида есть, клянусь святым Патрикием,
И тяжкая. А что до привиденья,
То это честный дух, скажу вам прямо;
Но узнавать, что между нами было,
Вы не пытайтесь. А теперь, друзья, –
Раз вы друзья, студенты и солдаты, –
Исполните мне просьбу.
Какую, принц? Мы рады.
Вовек не разглашать того, что было.
Принц, мы не станем.
Как должно, на моем мече, как должно.
А! Это ты сказал! Ты здесь, приятель? –
Вот, слышите его из подземелья?
Скажите клятву, принц.
Молчать о том, что видели вы здесь,
Моим мечом клянитесь.
Нic et ubique? Переменим место. –
Здесь станем, господа,
И вновь на меч мой возложите руки,
Что будете о слышанном молчать:
Моим мечом клянитесь.
Так, старый крот! Как ты проворно роешь!
Отличный землекоп! – Что ж, отойдем.
О день и ночь! Все это крайне странно!
Как странника и встретьте это с миром.
И в небе и в земле сокрыто больше,
Чем снится вашей мудрости, Горацио.
Клянитесь снова, – бог вам да поможет, –
Как странно бы себя я ни повел,
Затем что я сочту, быть может, нужным
В причуды облекаться иногда, –
Что вы не станете, со мною встретясь,
Ни скрещивать так руки, ни кивать,
Ни говорить двусмысленные речи,
Как: «Мы-то знаем», иль: «Когда б могли мы»,
Иль: «Если б мы хотели рассказать»,
Иль что-нибудь такое, намекая,
Что вам известно что-то; так не делать –
И в этом бог вам помоги в нужде –
Мир, мир, смятенный дух!
Я вам себя с любовью поручаю;
И все, чем только может бедный Гамлет
Вам выразить свою любовь и дружбу,
Даст бог, исполнится. Идемте вместе;
И пальцы на губах, я вас прошу.
Век расшатался – и скверней всего,
Что я рожден восстановить его!
Ну что ж, идемте вместе.
Примечания
— офицер, который один из первых увидел Призрака.
↑ 17) — В подлиннике говорится не о «грехах» (sins), а о «пороках», «злых проступках» (foul deeds), то есть о категории чисто этической, а не религиозной.
Что рассказал призрак Гамлету?
На первый взгляд, это не говорит ни о чем существенном – автор изменил одно слово, только и всего. Однако все выглядит гораздо серьезнее, если вспомнить, что фамилия зловещего архиепископа Кентерберийcкого, погрузившего Англию в кошмар, Whitgift.
В 1602 году, в момент первого издания «Гамлета», он был еще жив, поэтому у автора не было возможности открыто назвать его имя. Через несколько месяцев он умер – и после его смерти will превратилось в wit. А в Первом Фолио части его имени были написаны с заглавной буквы, чтобы сделать намек более ясным.
Далее Призрак рассказывает, как этот порочный человек соблазнил прежде добродетельную королеву. Он использует примерно те же слова, которые употребляли священники-реформисты, обвинявшие архиепископа в том, что он «соблазнил» Елизавету, подчинив ее своей власти.
Кто же был прототипом призрака?
В пьесе сказано, что Гамлет-старший и Гертруда прожили вместе тридцать лет. Именно столько лет продолжались отношения Елизаветы с Робертом Дадли, графом Лейстером. Он умер внезапно и скоропостижно. Подозревали, что он был отравлен.
При жизни Лейстера Елизавета оставалась защитницей свобод, ради которых она в юности бросила вызов всей католической Европе и навлекла на себя бесчисленные заговоры и покушения неутомимых посланников Папы Римского, благословлявшего их на убийство «еретички».
Была ли между архиепископом и королевой не только духовная, но и физическая близость? Это неизвестно. Она называла его «своим маленьким черным мужем» и восхищалась его мудростью и святостью. Перед смертью она позвала его, и он оставался с ней до конца.
И этот зловещий союз церкви и государства накрыл Англию черной тенью. Елизавета всегда подчеркивала, что не собирается лезть в умы и сердца своих подданных, чтобы проверять истинность и прочность их веры. Но Витжифт рассуждал иначе. Для него религия была неразрывно связана с властью, и он считал себя олицетворением того и другого. Любую критику в свой адрес он воспринимал как измену и святотатство, в борьбе с которыми все средства дозволены.
И вот англичане, еще вчера гордившиеся свободой, ради которых они сражались со всей Европой, в ужасе обнаружили, как возвращается призрак инквизиции, отравляя их души угрозами, страхом и ложью. В жуткой «Звездной Палате» вздергивали на дыбу, ломали кости, вырезали внутренности и сдирали кожу. Ибо обладателям уродливых мнений подобают изуродованные тела.
Сотни людей были замучены и казнены, брошены в тюрьмы и отправлены в изгнание. Великая хартия вольностей и свобода слова и диспутов стали воспоминанием. Шпионы Витжифта сновали повсюду, и никто не мог быть уверен, что его слова не подслушивают даже в собственном доме.
А что же королева? Она пыталась лавировать между двух огней, и никто не знает, что происходило в ее душе.
А что же Марло? Он верно служил королеве семь лет, прославляя ее на сцене и рискуя ради нее жизнью на тайной службе. Он был на вершине славы, его окружали друзья и поклонники, он был своим в мире литературы, театра, политики и науки.
И все это рухнуло в один миг. «Принц поэтов» и «Любимец муз» был объявлен мертвым и стал изгоем. Он не имел права написать ни строчки под своим именем. На него обрушилась бездна грязи и клеветы. Он был разлучен со всеми, кто был ему дорог. Лондонский театр был закрыт для него – может быть, навсегда.
Думал ли он о самоубийстве, когда на него внезапно обрушился выбор между пытками и казнью – и жизнью призрака? Судя по монологу Гамлета – да. И выбор между бытием и небытием оказался подобен узкой тропе меж двух пропастей – он продолжал быть, но в ином обличье и под иным именем. Как заметил могильщик: «Это моя могила, но я в ней не лежу».
Успела ли королева перед смертью прочитать сцену, в которой Гамлет пытается пробудить совесть Гертруды? Обратила ли она свои очи внутрь души и увидела ли там черные и красные пятна – призраки погибших, замученных с ее согласия и от ее имени?
Этого мы никогда не узнаем. Она умерла через несколько месяцев после первого издания «Гамлета». Вскоре умер и архиепископ. А в следующем издании Гамлета появилось его имя.