Чем кормят в дурке
«Чтобы не беспокоился, кормят галоперидолом». Как в России помогают людям с деменцией
Чем выше продолжительность жизни в стране, тем больше там людей с деменцией. Деменция – болезнь пожилого возраста, при которой у человека разрушаются клетки головного мозга, отвечающие за социальные навыки и память. Процесс этот необратим. Чтобы жизнь пожилого человека с деменцией не превратилась в простое ожидание смерти, ему нужен правильный уход и забота. Настоящее Время рассказывает, как в России живут люди с дементными расстройствами, с какими трудностями сталкиваются, кто и как им помогает.
Информационный дефицит
В России о деменции знают немногие. Поэтому в 80% случаев первые признаки заболевания у себя или у своих близких люди просто не замечают. А когда замечают, то часто не понимают, что с этим делать. Многие думают: «Старость» – и не делают ничего.
Чтобы люди понимали, когда стоит обратиться за помощью, им нужно рассказывать о том, что такое деменция. «У людей информационный дефицит. У нас нет социального института по работе с дементными больными, целью которого было бы распространение информации о работе с ними и профилактика заболевания. В Европе, например, ведется целенаправленная работа в этом направлении. О том, что такое деменция, там знают не только медицинские работники, но и представители профессий, работающих с пожилыми людьми», – рассказал клинический тренер Senior Group Игорь Полубоярцев.
Senior Group – организация, которая занимается созданием и содержанием домов престарелых, в том числе для пожилых людей с деменцией. Сотрудники компании много лет работают с дементными пациентами и знают о заболевании не понаслышке.
Осенью Senior Group организовала Memory Club – школу для родственников людей, у которых диагностирована болезнь Альцгеймера или дементные нарушения. На встречах специалисты будут рассказывать, как правильно общаться с дементными больными, как за ними ухаживать. В планах – занятия для самих пожилых людей: музыкальная и арт-терапия, просмотр кино, разговорный клуб.
Встречи клуба проходят в SMART-библиотеке в Крылатском. Здесь практически нет лестниц и порогов, раздражающих ярких цветов, есть лифт. Так что библиотека будет удобна не только для здоровых посетителей школы, но и для самих дементных больных.
На первую лекцию Memory Club пришло около 20 человек. Большинство – женщины. Мужчины приходили за компанию с женами и в основном молчали. На вопрос лектора о том, чего они ожидают от встречи, слушатели отвечали похоже: «Проблемы в общении с бабушкой. Хочу понять, как выстроить с ней коммуникацию». Или: «После 90 лет мама стала вести себя странно. Как с ней общаться?»
У многих нет денег, чтобы оплатить пребывание пожилого человека в хорошем доме престарелых. Поэтому люди и приходят в Memory Club: они надеются, что здесь им дадут те навыки и знания, которые помогут сделать жизнь человека с деменцией лучше и комфортнее.
В России практически отсутствует доступная среда для людей, столкнувшихся с деменцией. А им нужно общаться, встречаться, делиться опытом. В Москве таким местом может стать Memory Club, считают организаторы.
Маленькие странности
Лариса – одна из посетительниц Memory Club. На встречу она пришла одной из первых и поначалу разговаривать с корреспондентом Настоящего Времени не хотела. Женщина говорила, что ничего особенного в ее истории нет.
Матери Ларисы 86 лет, отца нет в живых – умер восемь лет назад. С тех пор Лариса и ее сестры стали замечать за мамой «странности». «Мы первое время не понимали, что с ней происходит. Думали, мама шутит. Она стала забывать то, что ей сказали буквально десять минут назад», – говорит Лариса. При этом мама запросто могла рассказывать о событиях, которые происходили во времена ее молодости.
Фотопроект Ильи Нодиа «Улыбка не стареет». Реализован в 2016 году вместе с компанией Senior Group
Клинический тренер Игорь Полубоярцев говорит, что нарушение краткосрочной памяти может быть одним из первых поводов заподозрить у пожилого человека деменцию. «Если я помню, что делал десять лет назад, но часто не могу вспомнить, что делал 15 минут назад, то это начало дементного расстройства», – рассказал Полубоярцев. Еще один тревожный знак – утрата социальных навыков, навыков самообслуживания и умений, которыми человек обладал всю свою жизнь. Дементный больной может забыть, как использовать самые обычные вещи: ключи, зонтик или ложку.
Раньше мама Ларисы замечательно вязала крючком, а сейчас совсем разучилась. Делать записи в дневник, который вела больше 40 лет, женщина тоже отказывается. Лариса говорит, что физически мама чувствует себя хорошо. Она сама о себе заботится, ведет хозяйство, работает в огороде и сажает овощи. Правда, забывает, что где посадила.
Деменция и психиатрия
«Со стороны не скажешь, что мама – больной человек», – признается Лариса. Она и ее сестры регулярно навещают мать, но стоит им выйти за дверь, как у женщины начинается паника. «Мама всем звонит и спрашивает, почему ее все бросили, почему несколько дней никто не приходил», – говорит Лариса. Соседи уже давно знают о маминой болезни. Кто-то говорит мягко: ухудшилась память. А кто-то – что бабка «съехала с катушек».
По словам Игоря Полубоярцева, людей с дементными нарушениями в России часто воспринимают как психически больных и потому боятся. Диагноз «деменция» действительно ставит психиатр. Однако дементные больные – это не умственно отсталые люди с недоразвитой психикой. Деменция – это разрушение здоровой мозговой ткани, которое происходит из-за поражений головного мозга, например, болезни Альцгеймера. Этот диагноз, кстати, ставит невролог.
«У человека могут быть здоровы все органы, но из-за того, что разрушаются клетки мозга, страдают социальные функции, в том числе самообслуживание. Такие люди перестают вписываться в общепринятые социальные нормы. А те, кто отличается, всегда вызывают у нас подозрение и страх», – говорит Полубоярцев. Из-за этого о деменции в России говорят очень мало: люди опасаются столкнуться с общественным непониманием или даже отторжением.
Фотопроект Ильи Нодиа «Улыбка не стареет». Реализован в 2016 году вместе с компанией Senior Group
Руководитель проекта «Мемини» Александр Сонин соглашается с тем, что дементное расстройство в нашей стране чаще всего замалчивается. «Диагноза стыдятся, это очевидно. Человек может спокойно говорить о том, что у него артроз или мигрень. А про старческое слабоумие обычно известно только узкому кругу близких родственников. При этом если вы спросите у американца или у европейца, сталкивался ли он когда-то с дементным больным, большинство ответят утвердительно», – говорит Сонин.
«Соцзащита предлагала запихнуть бабушку в дурку»
Когда Анне (имя героини изменено по ее просьбе – НВ) предложили поместить 83-летнюю бабушку в психоневрологический интернат, девушка наотрез отказалась. «Соцзащита предлагала запихнуть бабушку в ПНИ. Да, у нее деменция, но у нее же с головой все нормально! И вы мне предлагаете ее в дурку положить? Да она мне скажет: я недельку полежу и сама помру с голоду», – рассказала Анна. Девушка пришла на лекцию Memory Club, чтобы понять, как она сама может помочь бабушке, когда соцзащита и медработники делать этого не хотят.
Бабушка Анны уже три года прикована к постели из-за травмы ноги, поэтому заботиться о себе и даже самостоятельно принимать пищу не может. С ней живет сиделка, на зарплату которой уходит вся бабушкина пенсия и еще немного денег от родственников. Анна считает, что изоляция бабушки и ее обездвиженность ускорили развитие деменции. «Иногда бабушка спрашивает, когда к ней придет внук. А этот внук уже умер», – рассказала Анна.
Реагировать правильно
Клинический тренер Игорь Полубоярцев в таких случаях, как у Анны, советует не говорить дементному больному, что кого-то уже нет в живых. Это может нарушить равновесие в том хрупком мире, в котором живут такие люди, и привести к тревожности или даже панике. Лучше отвлечь внимание бабушки. Например, дать ей предмет, который вызовет положительные эмоции, или попросить рассказать историю из прошлого.
Реагировать раздражением на людей с деменцией тоже категорически нельзя. «Родственникам обычно хватает практических знаний: как искупать, накормить, погулять. Но не хватает именно навыков общения. Пожилому человеку в таком состоянии нужны забота и понимание. Ведь он не виноват, что с ним такое случилось», – рассказал Полубоярцев.
В то же время клинический тренер признает: каждые 15 минут напоминать старику о том, что вы – его дочь, по-человечески утомляет. Анне, например, бабушка постоянно рассказывает одни и те же истории. «Она потрясающе интересный человек, но нам с сиделкой уже трудно реагировать на ее рассказы, как раньше. В дома престарелых и даже в хосписы приезжают волонтеры, артисты. У нас ничего этого нет, а общения бабушке хочется», – рассказывает Анна.
«Улыбка не стареет» – фотопроект Ильи Нодиа
Болезнь, которой нет
Помогать дементным пациентам государство не спешит. «Официальной статистики по деменции нет, но есть данные по болезни Альцгеймера. Она является основной причиной дементных нарушений. Пациентов с Альцгеймером примерно восемь тысяч, по официальным данным за 2014 год. Что такое восемь тысяч в масштабе нашей страны? Согласитесь, цифра смешная. Чиновники не будут заниматься этой проблемой всерьез», – говорит руководитель «Мемини» Александр Сонин. По данным специалистов, которые были опубликованы в 2017 году в «Журнале неврологии и психиатрии» профессором Олегом Левиным, деменцией страдают около 1 700 000 россиян.
Алексей Сиднев из Senior Group также уверен, что реальность сильно отличается от цифр на бумаге. «Диагностировать Альцгеймер у нас умеют, но почему-то этого не делают. Ведь если диагностируешь, нужно помогать», – говорит Сиднев. Похожая ситуация и с домами престарелых. «Вам скажут, что пансионатов достаточно, потому что нет очереди. А ее нет, потому что в нее просто не ставят. Было поручение президента ликвидировать очереди, и вот таким образом оно исполняется», – рассказал Сиднев.
Врачей-гериатров, которые занимаются болезнями пожилого возраста, в России тоже не хватает. «Их сейчас стали готовить, но процесс это небыстрый. За последние годы подготовили около ста специалистов», – добавляет Алексей Сиднев. Так что чаще всего проблемами пожилых людей занимаются терапевты или неврологи.
Мать Ларисы живет в Саранской области, и в больнице ей говорят, что проблемы с памятью – естественный процесс, с которым ничего поделать нельзя. «С ней постоянно нужно быть, она этого просит. Это единственная помощь, которая ей нужна. Я думаю переехать к ней и быть с ней все время», – рассказала Лариса. На встречах Memory Club она надеется научиться, как правильно ухаживать за мамой. У Анны ситуация сложнее. Поскольку ее бабушка прикована к постели, домой к ним приходит медсестра, которая говорит: «Бабушка старенькая, поэтому все забывает». Купить лекарства, которые могли бы замедлить дементные изменения, Анна не может без рецепта врача. Приехать на дом невролог или психиатр не может – не положено.
Александр Сонин говорит, что врачи к противодементной терапии относятся скептически. «Мы ведь знаем, что болезнь Альцгеймера на сегодняшний день неизлечима, поэтому доктора, у которых нет специального образования, не верят в эффект медикаментов. Часто они так и говорят родственникам: «У вас что, деньги лишние?» – и ничего не выписывают. Они убеждены, что поступают правильно», – говорит Александр Сонин. Однако исследования показывают, что медикаменты замедляют развитие болезни и помогают отсрочить прогрессию дементных нарушений.
Дома престарелых сегодня
Фактически деменции в России как бы не существует. Семьям, которые столкнулись с болезнью, социальные службы практически ничем помочь не могут. Максимум – принесут пожилому человеку продукты несколько раз в неделю. Но реальность такова, что дементных больных часто бывает просто опасно оставлять в одиночестве. В таких случаях выходом может стать пансионат, где специально обученный персонал способен дать пациенту правильный уход. Удовольствие это недешевое – хороший негосударственный дом престарелых стоит четыре-пять тысяч в сутки.
В гериатрическом центре «Малаховка»
«В государственных домах престарелых люди живут по пять-шесть человек в комнате, туалеты и ванные на этаже. Постояльцы принимают душ раз в неделю или реже. К тому же, все подобные заведения построены для людей более-менее самостоятельных. Тем, у кого диагностирована деменция, кому трудно передвигаться самостоятельно из-за травмы, нужен совершенно иной уход», – рассказал Алексей Сиднев.
Иногда родственникам заболевших приходится просто бросать работу и полностью посвящать себя уходу за пожилым человеком.
В России появится национальный план помощи дементным больным
Сегодня в России нет плана по защите пациентов с деменцией и их семей, говорит Александр Сонин. «Два года назад ВОЗ призвала все страны принять такой план, и Россия откликнулась одной из первых. Была создана рабочая группа, они уже составили свою программу. Но пока что инициатива эта обсуждается с определенной долей скептицизма», – говорит Сонин. Ведь на все это нужны деньги.
Настоящее Время обратилось за комментарием к главному гериатру Минздрава России Ольге Ткачевой. В составе экспертной группы она работает над созданием национального плана помощи людям с дементными нарушениями.
«План уже фактически разработан, и окончательный его вариант будет подписан Минздравом в декабре в рамках национального проекта «Демография». Затем его разошлют в регионы, опубликуют в медицинских журналах, на сайте самого Минздрава. Начнется активное внедрение плана в работу медицинских и социальных служб», – сказала Ткачева.
В документе прописана система долговременной помощи людям с деменцией. Приведены инструменты, которые помогут выявить когнитивное нарушение у пожилого человека. Сказано, к какому врачу обратиться в случае заболевания и какую помощь этот врач должен оказывать.
По мнению гериатра, в строительстве новых специализированных пансионатов и домов престарелых нет необходимости. «Изобретать новые сущности совершенно не нужно. Система, о которой мы говорим, должна внедряться в работу всех поликлиник и больниц. Везде, где лечатся пожилые пациенты, должны выявлять эти проблемы и уметь их решать», – рассказала Ткачева.
Также, считает она, тема деменции должна быть актуализирована в сознании людей и в образовании.
В гериатрическом центре «Малаховка»
Что еще может сделать государство?
По мнению руководителя «Мемини», государство вообще мало что может делать хорошо. Поэтому его задача – дать свободу бизнесменам, способным предложить семьям с дементными больными услуги по уходу, и просто контролировать их деятельность. А также материально поддерживать тех людей, которые не могут сами оплатить свое лечение или пребывание в пансионате.
Алексей Сиднев из Senior Group говорит, что государство сегодня действительно берет часть расходов по содержанию дементного больного в пансионате на себя. Но чтобы получить эту субсидию, нужно хорошо постараться: даже у опытных юристов на это уходит до четырех месяцев. «В среднем государство платит 2300 рублей в день за человека. Себестоимость качественного оказания услуг в специальном центре для тяжелых людей – не меньше 4500-5000 рублей в день. А ведь еще нужно заработать», – говорит Сиднев.
По его словам, предоставление услуг пожилым людям – бизнес непростой и низкоприбыльный, а потому непопулярный. Однако потребность в нем колоссальная. Пожилых людей в России становится с каждым годом все больше, а значит, и количество дементных больных будет расти. Задача государства – создать такую систему пансионатов, за пребывание в которых люди платили бы 45 000 рублей в месяц и получали хороший правильный уход, считает Сиднев.
В гериатрическом центре «Малаховка»
Информационная работа тоже важна, говорит клинический тренер Игорь Полубоярцев. Если люди будут знать, что такое деменция, они будут раньше замечать ее проявления, а значит, вовремя обращаться за помощью. «В европейских странах есть программы профилактики деменции у людей старше 65 лет. Также там проводится скрининг на вероятность заболевания. Если диагноз подтверждается, начинается работа специалистов – врачей, социальных работников, гериатрических медсестер и психологов. Деменция – проблема, которую решает целая команда специалистов, только врач здесь мало чем поможет», – говорит Полубоярцев.
«Если о деменции будут говорить, то люди хотя бы перестанут этого стыдиться, – говорит Лариса. – Надо говорить именно об этом. А то по телевизору постоянно показывают: смотрите, какие бодрые старички, как они прекрасно себя чувствуют. Но в реальности все по-другому. Если бабушка куда-то идет, это еще не значит, что она знает, куда идти».
Вместо щей с мясом – «жидкая консистенция с присутствием жира». Чем кормят пациентов психиатрической больницы
О несовершенстве российской системы госзакупок говорят немало. В погоне за государственными контрактами коммерческие структуры идут на различные ухищрения, позволяющие снизить стоимость выполняемых работ и оказываемых услуг. Вот только жертвами этой системы становятся не коммерсанты и чиновники, а конечные потребители – мы с вами. Свежий пример – организация питания в Ульяновской областной психиатрической больнице. Недобросовестный подрядчик поставляет туда несвежие продукты и кормит пациентов всего на 96 рублей в сутки – (цитируем результаты проверки) «жидкой консистенцией с присутствием жира» вместо щей с мясом, положенных больным по нормативам.
Руководство больницы определило максимальную стоимость услуг по организации питания одного пациента в размере 118,25 рублей в круглосуточном и 102,10 рублей в дневном стационаре. Критически мало, тем более, что в эту сумму входят и продукты питания, и коммунальные платежи, и зарплаты сотрудников пищеблока, и прочие расходы… Исходя из этих скромных цифр была рассчитана максимальная стоимость госконтракта – 23 564 851 рубль. Госзаказ был размещен на сайте госзакупок. Как вы знаете, согласно 94 федеральному закону, госконтракт заключается с той организацией, которая в ходе электронных торгов предложит наименьшую стоимость услуги. В нашем случае торги выиграло иногороднее ООО «ГАЛЕАС», снизившее стоимость контракта более чем на 4,5 миллиона рублей, тем самым только официально снизив суточные затраты на питание одного «круглосуточного» больного со 118 до 96 рублей! (учитываем, что часть этой скромной суммы уходит на прибыль ООО – бесплатно никто не работает). Последствия такой экономии были предсказуемы и не заставили себя ждать.
Главный врач больницы Франц Пионтковский регулярно выставляет официальные претензии в адрес подрядчика. Вот только некоторые из выявленных нарушений норм организации питания больных (приводим согласно текстам официальных претензий):
– сопроводительные документы к поставляемому в больницу мясу не содержат сведений, подтверждающих соответствие продукта ГОСТу, часть поставляемого мяса имеет нехарактерный, специфический запах, бледный цвет, пористую структуру и легко расслаивается, а в одном из кусков сотрудники больницы и вовсе обнаружили гнойник. Претензии к качеству мяса выставлялись неоднократно;
– на пищеблоках отсутствует уксус, который, согласно СанПиН, необходим для обработки хлебных полок;
– куриные яйца установленным образом не дезинфицируются, специальный дезраствор на пищеблоках отсутствует;
– окна одного из пищеблоков не засетчены, в результате чего по пищеблоку летают мухи;
– в период с 1 по 10 июля в больницу недопоставлено 160 кг сыра, 120 кг сливочного масла, 55 кг консервированных огурцов.
А вот выдержка из заключения больничной комиссии по итогам проверки качества одного из больничных обедов: «второе блюдо (макароны с фаршем) имеют специфический запах, несвойственный свежим и качественным продуктам. Источник запаха – фарш мясной. Первое блюдо представляет собой жидкую консистенцию с присутствием жира».
На прошлой неделе больницу с проверкой посетила комиссия вновь созданной областной Палаты справедливости. Она выявила ряд других нарушений санитарных норм: стены пищеблоков поражены грибком, кровля протекает. Согласитесь, недочеты более чем серьезные и странно, что никто до сих пор не забил тревогу. Специалисты опасаются, что столь некачественная организация питания в медучреждении станет причиной вспышки острой кишечной инфекции среди пациентов (ситуация в лагере «Факел» еще свежа в нашей памяти).
В этой истории много странностей. Главный врач Пионтковский засыпает подрядчика претензиями, но в Роспотребнадзор до сих пор не обратился. Получается, что он в курсе плачевного положения дел, но реальных действий к тому, чтобы изменить ситуацию не предпринимает? Подрядчик, невзирая на претензии, продолжает кормить пациентов некачественными продуктами, хотя по правилам медики должны запрещать выдачу пищи при наличии малейших подозрений на несоответствие ее санитарным нормам. Мы дозвонились до главного врача больницы Франца Пионтковского, но он категорически отказался комментировать ситуацию. Возникает вопрос, почему он не хочет выносить сор из избы? Создается впечатление, что и руководство больницы и подрядчики действуют в общих интересах (не путать с интересами больных), а претензионные письма составляются главврачом скорее для вида (никаких реальных правовых последствий они не несут).
О сложившейся ситуации мы уведомили руководство регионального минздрава. Прокомментировать ее там обещали в ближайшие дни. Мы продолжаем следить за развитием событий.
UPD: Скан-копии претензий, о которых идет речь в материале: 
Так ли страшно лечиться в психоневрологическом диспансере? Развеиваю мифы личным опытом
Сегодня я хочу рассказать о своем опыте хождения на дневной стационар психоневрологического диспансера (ПНД), а также развеять мифы об этом. Нет, я не псих, просто у меня органическая бессонница уже 12 лет – последствие аутоимунного заболевания.
Про миф
И прежде всего хочу развеять миф о том, как страшно попадать в психушку и что вообще это клеймо на всю жизнь.
Во-первых, никому вообще до этого нет дела. Я являлся свидетелем по уголовному делу, выступал на суде, и мне необходимо было при подписи своих показаний указывать, состою ли я на учете в ПНД. Я честно говорил, что состою, но не по месту регистрации (а по месту жительства). Однако же все три следователя махали рукой на указание этого немаловажного факта и – если говорить проще – попросту на это забили.
Возможно, в госучреждениях справка из ПНД по месту регистрации и сыграет какую-то роковую роль, но никто вам не запрещает самому выбрать себе ПНД и наблюдаться там – это нигде не фиксируется. Такой вот лайфхак.
Во-вторых, в ПНД как таковом в принципе нет ничего страшного. В различных фильмах (наподобие «Полета над гнездом кукушки» или «Колодца смерти») для большего накала показывают психушки со всякими страшными психбольными, которые чуть ли не набросятся на вас и станут жрать. Да, в полноценной дурке, то есть именно клинике, не стационаре, да, там бывают буйные больные. Но их держат на галоперидоле и прочих сильнодействующих лекарствах, чтобы они не буйствовали и становились как зомби.
Да, вы будете встречать таковых и в дневном стационаре ПНД изредка – но они абсолютно безобидны. В какой-то степени благодаря этому самому галоперидолу. И да, в ПНД в больничную робу никого не переодевают – это никому не надо опять же. В клинике есть отдельные отделения для буйных и для реабилитационных.
Что же касается полноценных клиник, то там все немного наоборот. Там достаточно много молодых людей возраста 20-25, и попадают они туда с серьезными диагнозами. Никто просто так вас туда не засунет. Моя бывшая жена попала в двухтысячные в первый раз с обострением маниакально-депрессивного психоза в 21 год, девушка Л. того же возраста в наши дни, о которой я только что сказал, лежала там с шизофренией, и третья, распространенная среди молодых людей, болезнь – это биполярное аффективное расстройство (он же БАР), чем сейчас часто подменяют маниакально-депрессивный психоз, что не есть корректно, но я не буду углубляться. Сейчас, к примеру, обе девушки, которые ходят в ПНД одновременно со мной, страдают от биполярки.
Пенсионеры там тоже есть, но их меньше, чем молодых людей (а среднего возраста так вообще почти нет). Их обычно сдают родственники, которым лень возиться с теми заболеваниями, которые у них есть – начиная с той же деменции. В клинике есть библиотека, для ходячих проводятся различные мероприятия, например, дискотеки, есть и кружки по интересам.
Почему я говорю «ходят в ПНД»? Потому что это и правда хождение как на работу, ты приходишь туда к 10 часам на завтрак (обычно это несладкая каша или творожная запеканка от «Севера») + йогурт + чай или какао). Затем все идут получать дневные лекарства + вечерние выдают на руки, строго дозу на сегодняшний день, а в пятницу – дозы всех лекарств на выходные. После чего у тебя есть свободное время до обеда в час дня. Обед, честно скажу, не пять звезд, поэтому на него остаются не все.
Два с половиной часа с момент завтрака и до обеда – это свободное время, больные общаются со своим психиатром, рассказывают, как у них дела, как спали, что было накануне вечером; посещают, если нужно, психолога, либо идут на уколы или иные процедуры. Есть также отдельная группа человек в 10–15, которые находятся на так называемой реабилитации – это те, за кем нужен круглосуточный уход, но они содержатся отдельно от других, и они с ними пересекаются только в столовой на завтрак или обед.
После обеда все идут домой. Я обычно завтракал, принимал лекарства, общался со своим психиатром, а потом шёл домой. Поскольку я там второй раз был из-за обострения бессонницы, мне можно было иметь такой свободный график. Но, помимо меня, так уходить можно разве что 2-3 человекам, и я встретил примерно 10 знакомых лиц, которые были пару лет назад. То есть постоянные клиенты, так сказать.
Одним словом, подводя итоги, хочу сказать, что ничего страшного в дневных стационарах для душевнобольных людей нету, и если вы замечаете за собой какие-нибудь проблемы, то обратиться к психиатру ничего страшного с собой не принесет.
«Нормальные сюда не попадают»: как я провела пять дней в психбольнице
Объективно я психически здорова — и это не моё мнение, хотя, наверное, и мою оценку можно учитывать: я биолог по образованию, интересуюсь нейрофизиологией, психологией и психиатрией и сейчас изучаю их дистанционно. Здоровой меня считает специалистка, к которой я обращалась, — психотерапевт, психиатр и доктор наук. В психотерапии я пять лет, причин хватает — у меня в анамнезе и изнасилования в несовершеннолетнем возрасте, и жизнь с маленькой дочкой в ситуации постоянного домашнего насилия.
Год назад психиатр, выписывающая мне медикаменты, уехала. Город у нас небольшой – 100 тысяч человек, найти нового врача не так просто, и я решила обратиться за очередным рецептом на антидепрессанты в наш психоневрологический диспансер. Пришла в диспансерное отделение, которое в городе (сам ПНД гораздо дальше) — и в первый раз стало понятно, что бесполезно объяснять, почему необходимы и транквилизаторы, и антидепрессанты. Выписали только первые, а при повторном посещении поставили на учёт с диагнозом «тревожно-депрессивное расстройство».
Незадолго до карантина я пришла за очередным рецептом, но мне отказали. Сказали: «Пейте травки». На остатках психических сил я просидела два с половиной месяца взаперти с детьми, которые болели, потом ко всему этому добавилось несколько трагических событий, итог оказался закономерен: я провалилась в депрессивный эпизод с суицидальными мыслями, которые, впрочем, реализовывать не собиралась, но симптомы и тяжесть ситуации могла оценить. Жить дальше без лекарств было нельзя, и я снова отправилась к врачу в надежде выбить рецепт на антидепрессанты.
Вот тогда-то всё и закрутилось. Стоило мне сказать, что смертельно устала, у меня кончились силы и жить больше не хочется, как моментально вызывали скорую: мы-де не готовы нести за вас ответственность. То, что я приехала сама на машине, нормально отвечаю на вопросы и адекватно себя веду, никто уже не учитывал. Меня не осматривал психолог, а ведь есть методики определения и степени депрессивного состояния, и реальности суицида — я о них знаю. Фактически не было никакой диагностики — только испуг дежурного психиатра и заведующей.
Приехала скорая. Не то чтобы меня в неё затолкали, но и не уговаривали — просто поставили перед фактом: «Надо ехать». Сил сопротивляться не было: я была измотана, а прессовали меня несколько человек — тут и не всякий здоровый сможет отбиться. К тому же я думала, что в больнице разберутся, что я не суицидница, и на этом всё закончится. Наивная!
В машине мне сунули какие-то документы на подпись — я даже не успела толком их прочитать. Пока ехали, успела написать своей психологине и мужу, что меня везут в психоневрологический диспансер.
Диагностики не было и в приёмном покое. Лечащего врача — а видела я его только один раз при поступлении — больше интересовало моё мировоззрение, чем симптомы: например, он подробно расспрашивал, почему я собираюсь поехать учиться за границу.
Мне сказали, что если я не подпишу согласие на госпитализацию, то его получат через суд — а он всегда становится на сторону больницы — и меня запрут на полгода. Я спросила врача, а есть ли у него какие-то другие способы убеждения, кроме угроз, и тогда он начал рассказывать, что ничего страшного, всё будет хорошо. Мол, в отделении мне будет удобно, я смогу остаться в своей одежде, выходить курить, в выходные приедут родственники. Когда я спросила, а чем меня, собственно, будут лечить, ответил: «Давайте, вы у нас хотя бы одну ночь проведёте. Я выпишу феназепам, чтобы вы выспались, а завтра вы напишите отказ от лечения и просьбу перевести в дневной стационар». Это было как раз то, чего мне хотелось, и я всё подписала.
Как живут в психиатрическом стационаре Приговорённый к принудительному лечению за беспорядки на Болотной площади Михаил Косенко рассказал The Village о том, в каких условиях содержат признанных невменяемыми преступников
Михаил Косенко был одним из первых задержанных по «Болотному делу». Он мог бы быть амнистирован в конце прошлого года, если бы не состояние здоровья. Институт Сербского провёл психиатрическую экспертизу и признал Михаила невменяемым в момент совершения преступления. Поэтому обвинители запросили для него не срок в колонии, а принудительное лечение в психиатрической больнице. Дожидаться решения суда Косенко отправился из СИЗО «Медведково» в стационар при Бутырской тюрьме.
Через полтора года суд согласился с выводами Института Сербского и после апелляции в марте 2014 года отправил Косенко на бессрочное лечение в психиатрический стационар закрытого типа № 5 в Чеховском районе Московской области. Тогда никто не знал, сколько ему придётся пробыть на принудительном лечении. Многие правозащитники предполагали, что Косенко выйдет на свободу позже других осуждённых по «Болотному делу». Но уже через два с половиной месяца Михаила отпустили на амбулаторный режим. The Village встретился с Михаилом Косенко и узнал, как работает «карательная психиатрия» в современной России.
Михаил Косенко
Инвалид II группы, безработный.
В июне 2012 года был задержан по подозрению в участии в массовых беспорядках в ходе акции 6 мая.
В октябре 2013 года его признали виновным и приговорили к принудительному лечению в «психиатрическом стационаре закрытого типа».
В июне 2014-го суд разрешил отпустить его на амбулаторное лечение.
Болезнь
Когда мы начинаем разговор, Михаил будто чем-то недоволен. Он объясняет: не хочет говорить про личное и рассказывать историю своей болезни, давайте только про больницу. Но всё же рассказывает, что заболел ещё перед армией. Его всё равно призвали: в военкомате нормального психиатрического обследования не было. Во время службы болезнь обострилась, но не в результате контузии, как пишут в справках о Косенко.
Диагноз у Михаила страшный — «шизофрения». Хотя, по словам президента Независимой психиатрической ассоциации России Юрия Савенко, на Западе диагноз звучал бы по-другому — «шизотипическое расстройство личности». У Косенко вторая группа инвалидности. «С болезнью жить тяжело, но я стараюсь как-то справляться», — делится Косенко. Ему приходится ежедневно принимать лекарства.
Болезнь выделила Косенко среди других «болотников». Институт Сербского на основе двадцатипятиминутного разговора с больным, по записям в медкарте из диспансера и материалам уголовного дела признал Косенко невменяемым и склонным к диссимуляции — преуменьшению собственной болезни. Признанный невменяемым в момент совершения преступления обычно освобождается от уголовной ответственности. После проведения экспертизы Косенко перевели из обычного СИЗО в стационар при Бутырской тюрьме. Там он провёл полтора года.
«Кошкин дом»
Это место называют «Кошкин дом», «КД», «Кошка» или «Кот». Раньше здесь был корпус Бутырки для женщин, которых в этом мире называют «кошками». Потом для них построили отдельный СИЗО, но название осталось.
В «КД» пять этажей. Первый — для персонала. На втором — тяжёлые больные. На третьем — «транзитники», те, кого постоянно возят в Институт Сербского и обратно. На четвёртом — обвиняемые, которых признали невменяемыми в момент совершения преступления. Пятый этаж недавно отремонтировали. Там находится «отделение медико-социальной реабилитации», содержат в нём наркоманов. По словам Косенко, условия там лучше всего: удобные кровати и даже есть спортзал. Жителей других этажей туда не пускают.
На всех остальных этажах условия такие же, как в тюрьме. Вместо палат — камеры. Врачи появляются нерегулярно, даже обход делают не каждое утро. К просьбам пациентов относятся равнодушно — могут удовлетворить, а могут просто забыть. Лекарства то появляются, то исчезают. Михаилу, которого в основном держали на четвёртом этаже, таблетки привозила сестра Ксения. Если они заканчивались, приходилось ждать неделю-другую, когда она снова их доставит.
В камерах живут от двух до восьми человек. Распорядок дня тюремный. Подъём в шесть утра, но он необязательный. При желании можно поспать подольше. Дальше завтрак. Кормят в тюремном стационаре отвратительно. Норма еды ограничена, все держатся на передачах родственников или том, что передают сокамерникам. От тюремной еда в местном стационаре отличается только тем, что изредка дают яйца, масло и молоко.
Медсестёр и санитаров почти не бывает видно, причём даже те санитары, что есть, — это заключённые, оставшиеся отбывать срок в тюрьме
Прогулка раз в день. Инфраструктуры для спортивных упражнений нет. Медсестёр и санитаров почти не бывает видно, причём даже те санитары, что есть, — это заключённые, оставшиеся отбывать срок в тюрьме. За порядком следят надзиратели, не прикреплённые к стационару. Они работают и в основной части СИЗО. Задачи вылечить пациентов здесь ни у кого нет. К больным относятся как к временным постояльцам, которые скоро покинут стационар. Доступа к психологу, по сути, нет. К нему надо записываться, а потом, если повезёт, он вызовет к себе. В тюрьмах психолог часто просто приходит к камере, открывает окошко и пытается разговаривать с человеком при остальных сокамерниках. Заключённые делиться своими проблемами в таких условиях отказываются.
«По ощущениям стационар больше похож на тюрьму, чем на больницу», — вспоминает Косенко. Если кому-то плохо, нужно стучать в дверь камеры, чтобы надзиратели позвали врача. Часто никто не реагирует. «При мне одного такого пациента пристегнули наручниками к кровати, чтобы не шумел», — рассказал Михаил. Говорят, что иногда пристёгивают особо буйных или совершивших попытку самоубийства и держат по несколько суток. Руководство больницы, конечно, такие факты отрицает.
При этом, по словам Михаила, большинство пациентов — адекватные, вменяемые люди. Все общаются друг с другом, шутят. У многих диагнозы не соответствуют действительности. Есть люди, которые попали туда по сфальсифицированным делам. Преступления они совершили самые разные: и кражи, и убийства, и контрабанда. В соседней с Косенко камере сидел Сергей Гордеев, в феврале расстрелявший учеников 263-й школы Москвы. Но ничем особенным там не отметился.
Один надзиратель рассказывал Михаилу, что в 1990-е там всех пациентов держали голыми без постельного белья
Тем не менее раньше в «Кошкином доме» было ещё хуже. Один надзиратель рассказывал Михаилу, что в 1990-е там всех пациентов держали голыми без постельного белья.
Стационар в Чеховском районе
Михаилу удалось покинуть «Кошкин дом» после вынесения приговора. Суд согласился с выводами Института Сербского и отправил Косенко на принудительное лечение в психиатрический стационар закрытого типа № 5 в Чеховском районе Подмосковья. Двухэтажные кирпичные строения, построенные ещё до революции, — не тюремная больница. Но основные её постояльцы — люди, признанные невменяемыми в момент совершения преступления. Даже если они после этого вышли из неадекватного состояния, их всё равно отправят на лечение. Поэтому почти все, с кем общался Михаил, — нормальные люди. В больнице есть и обычные пациенты, не преступники, но Михаил с ними не пересекался.
Всего в чеховском стационаре 30 отделений. Они отличаются режимами содержания больных: общий или специальный — для более тяжёлых. В других больницах есть ещё отделение специнтенсива. В чеховском стационаре его функцию фактически выполняет 12-е отделение. Туда попадают за различные проступки. Людей там держат взаперти в боксах по два человека. Иногда в 12-е отделение попадают не слишком заслуженно. Одного знакомого Михаила поместили туда за то, что он помогал другим пациентам писать жалобы. Врачи посчитали его «негативным лидером» и решили проучить.
Волю пациентов подавляют, чтобы они не были способны на преступление или самоубийство. Если больной выйдет из больницы и вновь совершит преступление, его лечащего врача упрекнут в непрофессионализме. «Я в специнтенсивах не был, но общался с вышедшими оттуда больными, — рассказал Косенко. — Это не какие-то деградировавшие люди, но все они предпочли бы туда не попадать».
Волю пациентов подавляют, чтобы они не были способны на преступление или самоубийство
Сам Косенко был в общем отделении. Атмосфера там гораздо лучше, чем в тюремном стационаре. Вместо камер — палаты, из которых можно выходить. Правда, в каждой по 15−20 человек, а туалет всего один на отделение. Зато нормальные кровати, более человечное отношение персонала. Надзирателей нет — вместо них санитары и медсёстры. Обращаются по имени. Охранники, к помощи которых иногда приходится прибегать, тоже не из системы ФСИН. Смущает главное: никто из пациентов этой больницы не знает, когда он сможет её покинуть.
На еду в чеховском стационаре Косенко не жаловался. По его словам, она вполне добротная и точно лучше тюремной. Кроме того, продукты можно получать от родственников.
Распорядок дня в больнице жёсткий, но даже при строгой дисциплине и надзоре люди чувствуют себя свободнее, чем в тюрьме. После завтрака обязательный обход. Врачи держатся достаточно отстранённо. Обычно пациенты им говорят, что у них всё нормально. Если есть какие-то вопросы или жалобы, врачи или их помощники всё старательно записывают.
Гулять выводят дважды в день в определённые часы под надзором санитаров. Летом прогулки продолжительные — до трёх часов. На прогулочном дворе есть стол для настольного тенниса и волейбольная площадка. Но играть на ней было некому, так что она пришла в негодность. Михаил видел, как играли в соседнем дворе, но пациентам его отделения доступ туда был запрещён. С ними можно было поговорить только через сетку, огораживающую двор.
Официально заниматься физкультурой, отжиматься в стационаре запрещено. Причина очень странная — тем самым вы можете подавить других пациентов, а также использовать свои навыки для побега. Персонал относится к отжиманиям снисходительно, но иногда пресекает. Зато в отделении есть те же игры, что и в тюрьме: нарды, домино, шашки и шахматы. Карты запрещены.
Также запрещены компьютеры и мобильные телефоны. Можно иметь плеер без диктофона, радио, электронную книгу или игрушку типа «Тетрис». Но их надо сдавать на ночь. О том, что происходит в мире, пациенты узнают из газет, которые привозят родственники, и телевизора, установленного в столовой. В палатах, в отличие от тюрьмы, телеприёмников нет. Что смотреть, выбирают сами пациенты. Обычно это новости, фильмы или спорт. В исключительных случаях позволяют посмотреть телевизор после отбоя.
Пациентам можно передавать бумажные книги. Но не все. «Я посоветовал своему приятелю книгу Джона Кехо „Подсознание может всё“, а её не разрешили, — удивляется Косенко. — Видимо, посчитали вредной».
Письма врачи тоже проверяют. Как они объяснили Михаилу, пациентам неоднократно присылали план побега. В тюрьме письма правили — вычёркивали ручкой или фломастером то, что не нравилось цензору. В письмах, которые присылали Косенко, вычёркивали электронные адреса, прозвища и пассажи против власти.
Два раза в неделю пациентам позволяли бриться. Один раз в неделю — душ. В жару можно было попросить помыться днём. В тюрьме такой роскоши не было. Зато в тюрьме можно при себе держать бритву, а в больнице её отнимают, чтобы пресечь попытку самоубийства.
Также нельзя держать при себе сигареты. В отделении Косенко их выдавали по десять штук в день. Выносят ящик с подписанными пачками — каждый берёт по одной и идёт в туалет курить. Многие из-за этого любили прогулки: там ящик стоит постоянно и курить можно сколько угодно.
Посещения разрешены каждый день. Но пускают только родственников, и разговор слушает кто-нибудь из персонала. К Михаилу однажды приехала сестра вместе с другом. Друга не пустили. Зато один раз в стационаре устроили концерт. Приехавшие артисты читали стихи, посвящённые Первой мировой войне, и пели песни из кинофильмов. На мероприятие позвали пациентов всех отделений, но захотели посетить его далеко не все. По информации Косенко, такие мероприятия проходят в стационаре раз в несколько месяцев.
Также нельзя держать при себе сигареты. В отделении Косенко их выдавали по десять штук в день
Если человек совершает какой-то серьёзный проступок, его переводят в другое отделение. Если не слушает персонал, хранит чай или сигареты, проявляет агрессию, дерётся, даже в шутку, — переводят в надзорную палату. Это комната с несколькими кроватями, без тумбочек. Выходить из неё нельзя. Одежда её обитателей отличается от формы остальных больных, чтобы сразу было видно, кто есть кто. Из комнаты выводят только на прогулку и в туалет. Иногда выпускают в столовую, но чаще еду приносят прямо в надзорную палату. Находиться в ней неприятно.
Через надзорную палату проходят все пациенты. Сразу после приезда их помещают именно туда. Могут на следующий день перевести в обычную, а могут задержать надолго. Михаилу пришлось провести там несколько недель, так как мест в других палатах не было.
Для пациентов есть три режима наблюдения. На одном записи про больного делают каждый день. На другом — раз в неделю, на третьем — раз в месяц. Записи порой бывают очень странные: «Смотрел в окно и думал о побеге» или «Зверски ел пряник».
Раньше пациенты работали в лечебно-трудовых мастерских. Но несколько лет назад их закрыли. Теперь вместо них — обязательные дежурства по уборке палат, коридора и столовой. Михаил не знает, разрешено ли это. В столовой — точно запрещено санитарно-эпидемиологическими нормами. Однако в больнице на нарушения закрывают глаза. Врачи говорят, что это трудотерапия. Кроме того, многие пациенты устраиваются убирать другие помещения и в пищеблок. Уборщиков в штате больницы нет — всё делается силами самих пациентов. Их никто не заставляет, но тех, кто работает, быстрее выписывают. На комиссии по выписке одного пациента спросили: «Вы чем в больнице занимаетесь?» Тот ответил: «Играю». — «Ну продолжайте играть».
Лечат в чеховском стационаре так же, как и везде: уколы, таблетки. Правда, от одного из этих лекарств у Михаила дрожали руки. От тремора он избавился уже после перехода на амбулаторный режим. Из процедур делают только энцефалограмму — проверяют, нет ли нарушений в работе мозга. Эту процедуру называют «шапка», потому что к голове прикрепляют несколько электродов.
Выписка
В среднем в чеховской больнице пациенты проводят от двух с половиной до четырёх с половиной лет. Но есть люди, которых там держат практически пожизненно. Никто не обязан тебя выписывать. Если человек по-прежнему представляет угрозу для себя или окружающих, его оставят в стационаре. В этом — коренное отличие больницы от лагеря. Заключённый может уклоняться от работы, не слушаться — ему срок за это не добавят. В крайнем случае не отпустят по условно-досрочному.
Но Михаил был «особенным больным», о чём ему сразу сказал один из врачей. Все вокруг знали, что Косенко проходит по громкому политическому делу. По его словам, на бытовых условиях и отношении других пациентов это почти не сказывалось. Тем более врачи всё равно считали его больным.
Ярче всего своеобразное положение Косенко проявилось на его первой комиссии по выписке. Она проходит раз в полгода для каждого пациента, а входят в неё лечащий врач и другие врачи больницы. В первый раз обычно никого не выписывают, Михаилу рассказывали только про один такой случай. Поэтому врач даже не интересовалась состоянием здоровья Косенко. Вместо этого она обсудила с ним политику, пытаясь защитить российскую власть.
После такой комиссии Михаил, конечно, не ждал освобождения. Но неожиданно его вызвали на расширенную комиссию. Обычно о ней просит больной, если считает, что регулярная комиссия прошла с нарушениями. Михаил ничего такого не просил. На расширенной комиссии речь о политике уже не шла. Члены комиссии обещали выпустить Михаила через несколько месяцев. И действительно, вскоре суд постановил перевести Косенко на амбулаторный режим.
Сам Михаил уверен, что его отпустили благодаря резонансу вокруг политического дела. Он убеждён, что решение о его освобождении принимали не в больнице.
Что делает сейчас
Сейчас Михаил на амбулаторном режиме. Раз в месяц ему нужно посещать психиатрический диспансер в Южном округе Москвы, показываться врачу и получать рецепт на лекарства. Если он совершит правонарушение или пропустит дату посещения, может снова попасть в больницу. С ним в стационаре находился пациент, который однажды не пришёл к врачу по болезни, за что снова загремел в больницу.
Лечения от шизофрении до сих пор не придумано. Лекарства помогают только окончательно не сойти с ума
«Я не чувствую себя сломленным, но жить тяжело, — рассказывает Косенко. — Многие врачи считают, что шизофрения сильнее других болезней влияет на качество жизни. Ни на что не хватает энергии. Тяжело контактировать с вещами и предметами». Лечения от шизофрении до сих пор не придумано. Лекарства помогают только окончательно не сойти с ума. «В нашей стране больные шизофренией находятся в тени», — сетует Косенко. Хотя, по данным врачей, этой болезни подвержены около 1 % россиян. По оценкам Всемирной организации здравоохранения, к 2020 году шизофрения станет пятой по распространённости болезнью в мире.
Вместо щей с мясом – «жидкая консистенция с присутствием жира». Чем кормят пациентов психиатрической больницы
О несовершенстве российской системы госзакупок говорят немало. В погоне за государственными контрактами коммерческие структуры идут на различные ухищрения, позволяющие снизить стоимость выполняемых работ и оказываемых услуг. Вот только жертвами этой системы становятся не коммерсанты и чиновники, а конечные потребители – мы с вами. Свежий пример – организация питания в Ульяновской областной психиатрической больнице. Недобросовестный подрядчик поставляет туда несвежие продукты и кормит пациентов всего на 96 рублей в сутки – (цитируем результаты проверки) «жидкой консистенцией с присутствием жира» вместо щей с мясом, положенных больным по нормативам.
Руководство больницы определило максимальную стоимость услуг по организации питания одного пациента в размере 118,25 рублей в круглосуточном и 102,10 рублей в дневном стационаре. Критически мало, тем более, что в эту сумму входят и продукты питания, и коммунальные платежи, и зарплаты сотрудников пищеблока, и прочие расходы… Исходя из этих скромных цифр была рассчитана максимальная стоимость госконтракта – 23 564 851 рубль. Госзаказ был размещен на сайте госзакупок. Как вы знаете, согласно 94 федеральному закону, госконтракт заключается с той организацией, которая в ходе электронных торгов предложит наименьшую стоимость услуги. В нашем случае торги выиграло иногороднее ООО «ГАЛЕАС», снизившее стоимость контракта более чем на 4,5 миллиона рублей, тем самым только официально снизив суточные затраты на питание одного «круглосуточного» больного со 118 до 96 рублей! (учитываем, что часть этой скромной суммы уходит на прибыль ООО – бесплатно никто не работает). Последствия такой экономии были предсказуемы и не заставили себя ждать.
Главный врач больницы Франц Пионтковский регулярно выставляет официальные претензии в адрес подрядчика. Вот только некоторые из выявленных нарушений норм организации питания больных (приводим согласно текстам официальных претензий):
– сопроводительные документы к поставляемому в больницу мясу не содержат сведений, подтверждающих соответствие продукта ГОСТу, часть поставляемого мяса имеет нехарактерный, специфический запах, бледный цвет, пористую структуру и легко расслаивается, а в одном из кусков сотрудники больницы и вовсе обнаружили гнойник. Претензии к качеству мяса выставлялись неоднократно;
– на пищеблоках отсутствует уксус, который, согласно СанПиН, необходим для обработки хлебных полок;
– куриные яйца установленным образом не дезинфицируются, специальный дезраствор на пищеблоках отсутствует;
– окна одного из пищеблоков не засетчены, в результате чего по пищеблоку летают мухи;
– в период с 1 по 10 июля в больницу недопоставлено 160 кг сыра, 120 кг сливочного масла, 55 кг консервированных огурцов.
А вот выдержка из заключения больничной комиссии по итогам проверки качества одного из больничных обедов: «второе блюдо (макароны с фаршем) имеют специфический запах, несвойственный свежим и качественным продуктам. Источник запаха – фарш мясной. Первое блюдо представляет собой жидкую консистенцию с присутствием жира».
На прошлой неделе больницу с проверкой посетила комиссия вновь созданной областной Палаты справедливости. Она выявила ряд других нарушений санитарных норм: стены пищеблоков поражены грибком, кровля протекает. Согласитесь, недочеты более чем серьезные и странно, что никто до сих пор не забил тревогу. Специалисты опасаются, что столь некачественная организация питания в медучреждении станет причиной вспышки острой кишечной инфекции среди пациентов (ситуация в лагере «Факел» еще свежа в нашей памяти).
В этой истории много странностей. Главный врач Пионтковский засыпает подрядчика претензиями, но в Роспотребнадзор до сих пор не обратился. Получается, что он в курсе плачевного положения дел, но реальных действий к тому, чтобы изменить ситуацию не предпринимает? Подрядчик, невзирая на претензии, продолжает кормить пациентов некачественными продуктами, хотя по правилам медики должны запрещать выдачу пищи при наличии малейших подозрений на несоответствие ее санитарным нормам. Мы дозвонились до главного врача больницы Франца Пионтковского, но он категорически отказался комментировать ситуацию. Возникает вопрос, почему он не хочет выносить сор из избы? Создается впечатление, что и руководство больницы и подрядчики действуют в общих интересах (не путать с интересами больных), а претензионные письма составляются главврачом скорее для вида (никаких реальных правовых последствий они не несут).
О сложившейся ситуации мы уведомили руководство регионального минздрава. Прокомментировать ее там обещали в ближайшие дни. Мы продолжаем следить за развитием событий.
UPD: Скан-копии претензий, о которых идет речь в материале: