Что нужно учитывать при интерпретации литературы
Интерпретация и постижение смысла текста
По М. М. Бахтину текст открыт для множества смыслов. Вообще, текст – это единство явных и неявных значений, буквальных и скрытых символов.
Бахтин отмечает наличие в тексте двух полюсов: общепонятную систему знаков, позволяющую идентифицировать текстовое значение, и индивидуальное, неповторимое смысловое содержание.
Следовательно, текст диалогичен, то есть предполагает, помимо автора, наличие второго субъекта, то есть читателя. Ему адресован текст, и он должен понять и ответить на него.
Но этот второй – не просто зеркало, и текст – не просто сообщение о предмете, но и катализатор собственной=читательской мысли.
Если уж совсем по простому, то работа автора – это родить идею и воплотить ее в некие знаки\символы. Далее мяч на стороне читателя. Его работа – считать эти самые знаки (то есть понять) и интерпретировать =истолковать – прежде всего, для самого себя – что же автор сказал и с какой целью?
Различают интерпретацию читательскую (первичную), научную и творчески-образную.
Первичная интерпретация базируется на общем впечатлении, которое получает читатель при прочтении художественного произведения.
Примечательно то, что первичная интерпретация не всегда оформляется в сознании читателя в логические конструкции, часто остается в виде переживания, настроения, чувства.
Знаете, бывают такие отзывы – «улыбнуло»? («потрясло», «потрясло до глубины души»). Как правило, их оставляют непродвинутые (назовем это так) читатели, которые в силу обстоятельств (недостаточное образование, узкий кругозор) не могут отрефлексировать свои чувства (=внятно их объяснить).
Помните, как в «Кавказской пленнице» Шурик навзрыд расплакался, прослушав притчу про маленькую, но гордую птичку?
На самом деле, в подобных реакциях ничего плохого нет, Шурик был вполне искренен, однако они (такие реакции) – показатель развитости читателя. Насколько вы умеете сформулировать свои впечатления от прочитанного?
Если не ошибаюсь, подобный навык начинают формировать еще в начальной школе. Давно дело было, понимаю… Сейчас самое время вдохнуть в него (навык) новую жизнь и рассматривать его сквозь призму «я не только писатель, стремящийся быть _хорошим_ писателем, но и тонко чувствующий читатель, который ориентируется не только на свой _примитивный_ опыт, но _включающий_ понимание (стремление понять?) замысел другого писателя».
Далее скажу банальность: всякая палка имеет два конца.
В нашем случае на одном конце – реакция «ой, как автор классно описал кошечку! У меня живет точь-в-точь такая же, и я ее тоже люблю. ».
На втором – сугубо научная интерпретация, когда читатель – уже и не читатель, а литературовед! – четко формулирует свои впечатления от теста, проверяет их анализом, приводит фактические, логические, эмоциональные доказательства своего мнения. Такая интерпретация – серьезная заявка на статус объективной истины.
Около какого полюса находитесь вы?
Вопрос не праздный, ибо умение подмечать в чужом тексте детали (и анализировать их!) напрямую связано с умением писать собственные тексты.
Третий тип интерпретации – это перевод литературного произведения на язык других искусств (экранизация, сценическая постановка и т.п.). Тема вполне себе обширная, но позвольте в данной статье ее не обсуждать.
А вернуться к первичной=читательской интерпретации текста.
Мы интерпретируем (=истолковываем) произведение для того, чтобы адекватно воспринять то содержание, которое в него вложено.
По-простому – чтобы верно понять его смысл (=совпасть с автором или, как минимум, не особо отдалиться от него).
Бахтин писал, что текст содержит не сообщение, хотя таковое и присутствует в нем, а ответ на поставленный самим же автором вопрос о смысле данного предмета и вопрос к «другому» о согласии/несогласии с высказыванием автора.
Разумеется, тут мы говорим о ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ТЕКСТАХ, а не о текстах на тему «Как я ездил на дачу копать картошку с тремя внуками». Если автор – сам себе! – не задал никакого вопроса, то что он может ожидать от читателя? Только реакции: «и я! И я тоже езжу на дачу. ». Такой текст начисто лишен смыслов и интерпретировать его – это себя не уважать, ага.
Смысл текста рождается «только при столкновении двух сознаний, двух субъектов» (с) М. Бахтин.
Бахтин рассматривал текст как пересечение двух автономных кругозоров, в результате чего раскрываются скрытые смыслы или же порождаются новые, не содержавшиеся в нем ранее. Иными словами, всякий текст существует как некая предрасположенность к диалогу. Диалогичен сам человек, который, общаясь с другими людьми, обращается и к другому своему «я». И наоборот, задавая себе вопросы и не находя на них ответа, человек спрашивает других, а если он сам пишет ответ, то все равно не успокоится до тех пор, пока не передаст его, сделав понятным кому-то другому (Бахтин, 1979: 312-313). Текст, являясь, по Бахтину, высказыванием, ждет ответного активного понимания, т. е. он есть «отражение отражения» (Бахтин, 1979: 291). Иными словами, он становится не только способом выражения мысли, но и самой жизнью.
И тут возникает засада…
И автор, и читатель, оба суверенны. Оба находятся в диалоге. Но очень часто бывает, что контекст автора и интерпретатора (=читателя) не совпадают.
В силу присущей художественному образу сложности, а иногда и многозначности многие художественные произведения могут порождать различные, зачастую прямо противоположные интерпретации, что вызывает критические дискуссии, вплоть до мордобоя и клятв «Я к вам на страницу больше ни ногой. » Помните, наверное, прецеденты.
Поэтому главная засада поиска смысла в произведении – это проблема адекватности интерпретации.
Нельзя подходить к тексту с желанием читательски самовыразиться за счет автора. Или с прокрустовой меркой личного опыта (типа, в моей жизни было все не так!). Или – со стремлением во что бы то ни стало дать оригинальное прочтение. Короче, не ловите кошек в темных комнатах, а читайте ТЕКСТ.
Это были, так сказать, претензии к читателям, ага.
А автор что же? Останется белым и пушистым? Счас прям!
В диалог (а любой текст – это диалог) каждый собеседник вкладывает свои пятьдесят процентов участия. Интерпретация смыслов произведения – это задачка для читателя, а вот вложить их (смыслы) – сфера ответственности автора.
Об этом тоже можно поговорить, если будет такое желание.
К2 готов рассмотреть эссе на тему «Что сделал автор для верной\неверной интерпретации своего текста?».
Дискуссия под данной статьей активно приветствуется.
Литературоведческие интепретации
Вы будете перенаправлены на Автор24
Понятие литературоведческой интерпретации
В обычных читательских, а также эссеистских и художественно-творческих постижениях литературного произведения могут преобладать интуиция и эмоции, не обосновываемые рационально. Литературоведческое освоение смысла произведения, в отличие от читательских, должно быть объективным и достоверным, а потому опирается на описание и анализ формы. Об это говорил неоднократно и ученые, и писатели. Г. Белль писал, что обсуждение содержания без обсуждения формы обеспечивает широкие возможности для мошенничества. Такого рода представления были обоснованы в одном из ранних трудов А. П. Скафтымова, в котором он подчеркивает, что для извлечения смысла из текста необходимо строгое и ответственное мышление. Он утверждал, что интерпретация должна быть неуклонно и последовательно аналитической и соответствовать составу и структуре произведения. Скафтымов отмечает, что только само произведение может рассказать о своих свойствах.
Литературная интерпретация возникла еще в эпоху античности. Согласно сведениям, дошедшим до современности, первым опытом литературной интерпретации были театральные постановки Древней Греции.
Историческая действительность всегда оказывала влияние на литературную интерпретацию. В периоды политической нестабильности, упадка экономики ил напротив, благополучия страны и расцвета экономики древнегреческие актеры в театральную игру стремились внести что-то новое, от себя. Театральная игра тогда состояла из двух жанров – комедии и трагедии. В зависимости от экономической и политической обстановки пьеса ими подавалась либо в трагичной форме, либо в комичной. Этого от актеров требовала публика, вкусы которой зависел от внутренней и внешней обстановки в стране.
Среди лучших произведений античной сцены труды Аристофана, «отца комедии» и известного древнегреческого комедиографа. До нас дошли его следующие пьесы:
Стоит отметить, что интерпретации подвергались не только пьесы Аристофана, но и сам автор нередко в свои произведения вставлял куски из чужих текстов и высмеивал быт героев, описанный в них.
Готовые работы на аналогичную тему
От древнегреческих театральных постановок интерпретация произведений литературы распространилась и на другие сферы искусства. Вдохновленные творениями писателей, люди стали создавать по их мотивам свои собственные шедевры. Так постепенно появились другие книги, спектакли, оперы, картины, фильмы.
Кроме театральной интерпретации, к современным видам интерпретации произведений литературы относятся музыкальная интерпретация, визуальная интерпретация, киноинтерпретация и фанфик.
Интерпретатор не является бесконтрольным. Сам состав произведения носить нормы его интерпретации. В произведении все его части находятся в некоторых формально-определенных отношениях. Элементы освещают друг друга, и через целостный охват, через сопоставление частей должны раскрываться эстетический смысл и центральная значимость и отдельных частей, и всего целого. При этом интерпретатор не отвергает роль субъективного начала в аналитическом прочтении художественной литературы, но определяет его границы. Художественное произведение для исследователя доступно в личном эстетическом опыте, и восприятие его в этом смысле субъективно. Однако субъективизм не является произволом. Для того, чтобы интерпретировать, необходимо уметь отдавать себя чужой точке зрения. Скафтымов подчеркивает, что нужно «честно читать». Он отмечает, что исследователь отдается художнику, повторяет его в эстетическом переживании, опознает факты духовно-эстетического опыта, которые в нем разворачивает автор.
Литературоведческие интерпретации не способны исчерпать содержания художественных творений, так как в них не все имеет полноту определенности и что-то неизменно остается тайной, побуждающей к инициативным и творческим интеллектуальным построениям.
Об этой черте деятельности интерпретации говорил М. М. Бахтин. По мнению ученого, интерпретации художественных произведений могут привносить в них что-то новое. При раскрытии смысла образа и его комментировании невозможно его растворить в понятиях. Здесь может быть или относительная рационализация смысла (научный анализ), или углубление с помощью иных смыслов (философско-художественная интерпретация).
Подходы к интерпретации текста
Взаимодействие разных видов интерпретации дает понимание. По мнению Дройзена, к интерпретации мы прибегаем лишь тогда, когда отсутствует непосредственный контакт с автором. Поэтому различают следующие виды интерпретации:
В античности возникло искусство толкования текстов и речей – герменевтика. В современном виде герменевтика изучает проблему понимания в целом и текста в частности.
Если бы читателю было известно все, что известно автору, то проблемы понимания не существовало бы. Понимание возникает в результате преодоления непонятного. Непонятным для читателя является общая идея, замысел. При попытке понять произведения автора читатель может думать о таких вещах, которые даже не могли прийти на ум их авторам. Интерпретации предшествует понимание по времени, в понимании же содержится интерпретация. Постепенно, в процессе интерпретации согласуются отдельные части в одно целое, им объясняются другие части, ранее не понятны. Так формируется герменевтический круг – круг понимания.
Основу семиотического подходов к интерпретации произведения составляют следующие положения:
Следующий подход к интерпретации текста – лингвистический. Задачей лингвистического анализа текста является комплексное многоаспектное филологическое изучение художественного произведения. Ключевой прием этого анализа – исследование текста посредством раскрытия его образной структуры в единстве с идейным содержанием, системой изобразительных средств. Категория образа автора находится в основе такого синтезирующего анализа.
Интерпретация литературного произведения
Описание и анализ являются начальными этапами освоения содержания литературного произведения.За анализом следует синтез – осмысление констатированных и проанализированных данных. Однако механическое соединение результатов анализа не может быть равно анализируемому произведению. Как писал Г.А. Гуковский, все «элементы произведения в целом составляют не арифметическую сумму, а органическую систему, составляют единство его значения»[13].
Условное выделение для анализа одной стороны (грани, элемента) целого и выявление его места и значения в системе художественного произведения позволяет по-новому понять его общий смысл, глубже проникнуть в замысел автора. Описание и анализ произведения являются предпосылкой для егоинтерпретации (истолкования, трактовки, прочтения). В этом смысле истолкование присуще всем этапам изучения произведения. В широком значении литературоведческая и литературно-критическая интерпретация – перевод с языка художественных образов на язык логических понятий, формулировка общего смысла, содержания произведения.
Понятие об интерпретации текста – сложный эстетико-философский вопрос. Искусство истолкования текстов развивается со времен античности. Одна из первых работ на эту тему – «Интерпретация» Аристотеля, который рассматривал интерпретацию как «овнешнение» внутреннего. Этому же вопросу посвящены труды западноевропейских и российских ученых Нового времени. Для философов интерпретация (понимание) является одновременно и непониманием (так как понимание всегда относительно) – в этом источник проблематики по данному вопросу. Однако, говоря об интерпретациях литературной классики в данном пособии, мы будем иметь в виду не философскую проблему понимания смысла высказывания, познания личности говорящего (того, что является основной задачей герменевтики), а выявление (с опорой на данные научного анализа) определенной константы в понимании выдающихся произведений прошлого и настоящего. В умелом показе устойчивого (традиционного) и изменчивого (нового, оригинального) в понимании литературного произведения состоит, на наш взгляд, мастерство «школьной» интерпретации.
Художественное произведение дает основания для широкого диапазона интерпретаций. По словам Ф. Шеллинга, художественный образ порождает различные толкования, как будто содержит бесконечное число замыслов, допуская тем самым бесконечное число толкований, причем никогда нельзя сказать, вложена ли эта бесконечность самим художником или раскрывается в произведении как таковом»[14]. О том, что даже самая талантливая интерпретация не может быть адекватной интерпретируемому произведению, неоднократно говорили и классики русской литературы.
Как показывает история, почти каждое литературное произведение, даже басню с четко сформулированной моралью можно понять по-разному.
Факт правомерности различных прочтений одного литературного произведения осмыслялся в отечественной науке еще в XIX в. в работах А.А. Потебни, изучавшего психологию творчества и восприятия: «Если же идея произведения в каждом понимающем другая, то полное соответствие образа и идеи невозможно»[15]. Его последователи утверждали, что классическое произведение таит в себе возможности, каких не имеет, например, развлекательная литература. Но все-таки возможности эти (потенциал прочтений) раскрываются лишь в длительной истории. Историко-функциональные исследования двадцатого века подтвердили эти предположения: в разные периоды своего бытования одно и то же произведение понимается по-разному. Да и в одну эпоху трактовки представителей различных течений не совпадают, а противоречат друг другу, создавая широкий диапазон прочтений одного произведения. Также и сумма всех известных в определенный момент интерпретаций не дает адекватного истолкования рассматриваемого произведения. Но может представлять собой логическое объяснение его отдельных аспектов.
Для научных, литературоведческих интерпретаций характерна направленность на выявление объективно существующего содержания. А.П. Скафтымов писал: «Состав произведения сам в себе носит нормы его истолкования … …только само произведение может свидетельствовать о своих свойствах», «сколько бы мы ни говорили о творчестве читателя в восприятии художественного произведения, мы все же знаем, что читательское творчество вторично, оно в своем направлении и гранях обусловлено объектом восприятия»[16]. Сложность понимания авторского замысла связана, во-первых, с тем, что мысль выражена образно, а значит, дает основания для различных толкований; во-вторых, с тем, что творческая идея содержит в себе разные потенциалы развития (автор, начиная работу, не всегда знает, как поведут себя персонажи в конце). В-третьих, субъективность читателя, обусловленная его жизненным (интеллектуальным и эмоциональным) и читательским опытом, психологическим настроем во время чтения и проч., заслоняет от читателя авторскую оценку.
Выявлениеотношения авторак тому, что он изображает, определяется в ходе анализа художественной речи, художественного мира, композиции. Формальные грани произведения представляют большие возможности для выявления и объяснения авторского замысла. Прочтения, в которых относительно точно воспроизводится объективная сторона содержания – не изменяющаяся со временем «программа» восприятия и понимания произведения, – близки интерпретациям «репродуктивного» типа. Их предпосылкой является не только данные имманентного рассмотрения, но и биографический, литературный и широкий историко-культурный контекст. Кроме того, привлекаются данные смежных наук (этики, философии, истории религии, психологии, искусствоведения и т.д.). Бахтин считал, что может быть либо «относительная рационализация смысла (обычный научный анализ), либо углубление его с помощью других смыслов (философско-художественная интерпретация)»[17]. Прибегая к реально-историческому комментированию, используя авторские высказывания, черновики, заметки, письма и т.д., связанные с замыслом и творческой историей анализируемого произведения, в ходе его анализа и истолкования, интерпретатор помогает читателю приобщиться к миросозерцанию писателя, понять систему его нравственных ориентаций. При этом авторские характеристики персонажей, варианты их поступков (вербальных и невербальных), изменения в системе персонажей влияют на отношение читателя к изображаемому, усиливают воздействие на него авторских интенций. Такие интерпретации имеют важное познавательное значение, расширяя представление об авторской концепции, раскрывая инвариантные элементы произведения.
Научные трактовки постоянно уточняются новыми исследованиями, с появлением новых материалов становятся более глубокими и более адекватными объективному содержанию художественного произведения. Одним из признаков объективности интерпретации иногда считают подчеркнуто отстраненную, как бы безучастную точку зрения литературоведа. Как пишут приверженцы этой идеи, ученый рассматривает произведение и его автора «с птичьего полета», «не навязываясь ему ни в учителя, ни в собеседники, ни в ученики»[18].
Ориентация интерпретатора на выявление авторской идеи может быть связана как с приятием ее, так и явным несогласием с автором. Однако, как показывает история критики и литературоведения, только сочувствие авторской идее и хотя бы относительное согласие с ней обеспечивает глубокое проникновение в замысел. Адекватное авторской концепции истолкование становится основой научных знаний о произведении.
Однако из всего сказанного об устойчивой стороне произведения и объективности интерпретации не следует, что возможно только одно-единственное «правильное», адекватное его прочтение. Особенности художественного изображения предполагают широкий диапазон корректных интерпретаций, которые скорее дополняют, чем опровергают друг друга.
Как мы отмечали в разделе об анализе произведения, ученые подчеркивают сложность, неоднозначность авторской позиции, что провоцирует противоречивые ее объяснения. Существует точка зрения, соответственно которой авторские интенции многозначны: «Иным предстает содержание произведения, понятое как взаимодействие его объективной и субъективной сторон. Методологический смысл выделения в содержании произведения этих разных сторон и заключается в их несовпадении, возможности (в подлинном, не «сделанном» искусстве) разных пониманий образа»[19].
Помимо того, что литературное произведение дает основания для различных прочтений, интерпретирующая деятельность по своей природе более субъективна, чем анализ. Несмотря на свою синтезирующую задачу – на языке логических понятий объединить данные описания и анализа, полученные максимально объективно, – интерпретация избирательна, субъективна, содержит элементы сотворчества. Формулируя в своей работе тему, авторский замысел, авторские намерения (постигаемые в разной степени глубоко), интерпретатор дает субъективный образ интерпретируемого произведения.
Этот образ складывается под влиянием таких факторов, как историческая ситуация, литературный контекст, личные пристрастия и т.д. При этом все, что очевидно идет от произведения, признается объективной стороной интерпретации, а обусловленное личностью и задачами интерпретатора – ее субъективной стороной. Относительная объективность научного анализа, на основе которого вырастает интерпретация, становится фактором, сдерживающим субъективность интерпретатора.
Называя главную тему произведения, формулируя так или иначе основные авторские мысли и эмоции, интерпретатор (хотя бы в косвенной форме) выражает свое отношение ко всему этому. Даже утверждение революционно-демократической критики, что ей дела нет до идей автора[20], свидетельствуют, скорее, о том, что авторские интенции известны и понятны, но оцениваются не высоко и просто игнорируются.
Трактовка в значительной степени зависит от того, какую позицию занимает интерпретатор: отстраняясь, максимально редуцируя все личное, или становясь участником «беседы». Более долгую историю имеет вторая из названных позиций. Известны многочисленные высказывания писателей о литературе как беседе, письме, послании, что само по себе предполагает ответную реакцию – эмоциональную или интеллектуальную, согласие или возражение. Творческое общение писателя и читателя М.М. Бахтин назвал диалогом. Хотя «разговор» писателя с читателем условный, в нем сохраняется главная ценность общения: в интерпретациях возникают новые смыслы, которые развиваются и обновляются, – так складывается диалог, продолжающийся в большом историческом времени. Интерпретации классических произведений обладают большим творческим потенциалом и сами становятся частью литературного процесса.
Наиболее субъективные интерпретации, как показывает история, характерны для литературной критики. Представитель психологической школы российского литературоведения, академик Д.Н. Овсянико-Куликовский писал: «Если критик только отражает и передает то, что дал художник, то его критическая работа – не нужна, бесплодна»[21]. Причины субъективности интерпретирующей деятельности скрыты в самой ее природе, связаны с установкой на самовыражение критика (в разной мере свойственное представителям разных направлений) и стремлением оценить произведение. Идеи философские, житейские, социально-политические, морально-нравственные и т.д. – обсуждаются (анализируются и интерпретируются) с разных точек зрения, с опорой на актуальные научные теории. Критическая оценка в большинстве случаев и является тем, что Гуковский назвал осознанием «своего отношения к отношению автора». Выдающиеся произведения литературы сопровождают интерпретации как близкие к авторской концепции, так и полемичные по отношению к ней. Литературно-критические трактовки ориентируются в большей степени на ту грань содержания, которая дает больший простор для домысливания. Это то, что «сказалось» как бы помимо воли автора, благодаря многозначности литературной образности. Именно критические интерпретации современных произведений, а также классики далекого прошлого часто оказываются актуальны и востребованы широким кругом читателей.
Обосновывая свою интерпретацию, критик постоянно обращается к тексту и художественному миру произведения. Однако, ограниченный рамками своих задач, он вынужден «сузить» мир произведения. Художественная речь приводится в виде кратких цитат, количество событий и персонажей значительно редуцируется, производятся различные перестановки в предметном мире, по-иному расставляются акценты. В результате в интерпретации формируется некое подобие мира произведения – «образ образа», которому и выносится оценка. Преимущественно в литературной критике, рассматривая художественное произведение, интерпретатор отвлекается от контекстуальных данных, сосредоточивается на тех аспектах произведения, которые находятся на «периферии» «программы воздействия». В истории изучения и истолкования произведений русской литературы известны случаи намеренного отхода от авторской концепции (например, революционно-демократическая критика Н.А. Добролюбова, Д.И. Писарева и их последователей). В таких интерпретациях особенно ярко выражена субъективность критика, его тенденция (или тенденциозность). Как показывает история русской литературы XIX в., часто критически переосмысливется основной конфликть и внутриличностной коллизии придается общественное звучание, психологический конфликт приобретает социально-политическое значение (хрестоматийный пример – истолкование Н.Г. Чернышевским повести И.С. Тургенева «Ася»), конкретно-историческая коллизия рассматривается как противостояние надысторических сил, свойств человеческой натуры. Соответственно, и проблематика художественного произведения приобретает иной смысл. Творческие интерпретации важны как этапы развития общественной мысли, представляют значительный интерес для историко-функционального литературоведения, расширяют и разнообразят «диапазон» интерпретаций изучаемого произведения.
Таким образом, в ходе анализа литературного произведения используется устоявшаяся, традиционная терминология и возникают новые понятия теоретической поэтики, связанные с обнаруживаемыми явлениями и закономерностями. Интерпретация литературного произведения, как правило, имеет определенную направленность (философскую, этическую, социально-политическую и др.), осмысляя авторские концепции, продолжая литературное освоение определенной области жизни.