Что означает афоризм оккама получивший название бритва оккама
Что такое «Бритва Оккама» простым языком: примеры, значение
«Бритва Оккама» – один из философских принципов, который используется для упрощения принципов при подходе к суждению или объяснению конкретного явления, события или объекта. Данный подход был придуман еще в древности, однако продолжает сохранять свою актуальность в течение веков. В этой статье рассмотрим, как он используется в условиях современной жизни.
Что такое «Бритва Оккама»
«Бритва Оккама» — это философский принцип, в наиболее известной трактовке звучащий как: «не следует множить сущее без необходимости». Если говорить простым языком, то «Бритва Оккама» означает, что не следует преувеличивать или преумножать некоторые сущности или явления при объяснении конкретного события, явления или объекта, если в этом усложнении нет необходимости. То есть, проблему предлагается объяснять самым простым из имеющихся вариантов вместо того, чтобы создавать крайне сложные определения с привлечением дополнительных сущностей. При этом слово «бритва» подразумевает, что все дополнительные значения и усложнения будут срезаны.
Если же обратиться к практическому применению концепции, то она предельно проста. Допустим, у нас есть две подхода к определению какого либо в явления: в одном из них требуется использование некоторого набора фактов, определений и условий, то есть трех сущностей, а второй подход требует использование уже четырех сущностей, но при этом оба подхода приводят к одинаковому с качественной точки зрения результату. В таком случае требуется выбрать более простую формулировку, поскольку избыточная четвертая сущность не оказывает серьезного влияния на результат, а значит, в ее использовании нет нужды.
Здесь сразу хочется отметить, что «бритва Оккама» не является строгим правилом, обязательным к использованию и запрещающим внедрение сложных определений. Она всего лишь является рекомендацией, согласно которой все гипотезы предлагается подвергать тщательному анализу, поскольку возможно имеется более простой вариант решения проблемы.
Принцип «бритвы Оккама» был сформулирован и создан Уильямом Оккамом (1285-1347 гг.).
Уильям Оккам был францисканским монахом, который родился в Англии. Оккама можно считать одним из основных деятелей схоластики средневековья. Он был крайне образованным человеком — окончил Оксфордский университет.
Примеры использования «Бритвы Оккама»
Рассмотрим два ярких исторических примера. Первый из них связан с ситуацией, когда ученики Платона попросили своего учителя объяснить им, что такое человек. Платон ответил им, что человек является животным на двух ногах и без перьев. Диоген, который был современником Платона, возмутился такой формулировкой, принес ощипанную курицу и заявил, что тогда она является человеком, если верить Платону. Тогда Платон сделал незначительное замечание, сказав, что еще одним обязательным условием являются плоские ногти.
Вторым ярким примером является диалог между Наполеоном и математиком Лапласом. Наполеон, который большое внимание уделял науке, часто пересекался с учеными того времени, и его интересовало, почему итальянский математик и астроном Лаплас написал огромный труд о системе мира, но ни разу не упомянул о его творце. Когда Наполеон спросил Лапласа, почему, тот ответил: «Сэр, я не нуждаюсь в этой гипотезе».
Стоит отметить, что в последующие годы ученые и мыслители выдвигали различные мысли и варианты видоизменения определения бритвы Оккама. Так, например, Альберт Эйнштейн предложил пересмотреть принцип Оккама. Согласно формулировке Эйнштейна принцип должен был звучать следующим образом: «Все требуется упрощать до тех пор, пока это представляется возможным».
Также бритва Оккама была переделана под информационный язык в момент, когда информационные технологии стали развиваться все активнее и быстрее. Согласно этой версии бритвы Оккама, наиболее точным сообщением будет то сообщение, которое обладает минимальной длиной.
Как появился термин «бритва Оккама»
Как мы уже упомянули, появление данной гипотезы непосредственно связано с монахом и философом Уильямом Оккамом. Он постоянно указывал в своих работах, что если есть возможность описать конкретное явление или событие, исходя из меньшего количества определений и предположений, то не следует прибегать к большему количеству предположений. Однако справедливости ради, стоит отметить, что данная концепция принадлежит не ему, он лишь переформулировал и распространял ее, поскольку подобными же логическими размышлениями делился еще Аристотель.
Официально же термин «бритвы Оккама» появился значительно позже, и у священнослужителя не было и мысли, что ее назовут по его имени. Слово «бритва» в названии концепции выступает в качестве инструмента, который позволяет отсекать ненужные сущности и формулировки. К этой категории могли быть отнесены любые факты, теории или предположения, не доказанные эмпирическим способом, то есть на практике.
Существуют и альтернативные названия данного подхода, среди которых «лезвие Оккама», «Закон экономии».
Интересный факт заключается в том, что сам Уильям Оккам хотел использовать подобную концепцию, чтобы доказать существование Бога. По его мнению, ни одно из определений не имеет силы, если оно не было доказано на практике, не описывается в Библии или противоречит голосу здравого смысла. Однако он полагал, что нет причин сомневаться в существовании Бога, поскольку для него это был вопрос веры, который не стоило рассматривать с научной точки зрения.
Современный подход к «бритве Оккама»
С точки зрения современной науки «бритва Оккама» является некоторым принципом, который используется учеными при наличии большого количества теорий, не противоречащих друг другу по смыслу, но отличающихся сложностью формулировки. В таком случае предлагается использование наиболее простое объяснение явления или события. Также можно вывести и новую формулировку этого принципа: «Нет необходимости создавать новые правила или законы, которые будут описывать принцип работы новых событий или явлений, если они прекрасно описываются уже имеющимися правилами и законами».
Однако здесь следует сделать важную заметку. Данная философская концепция может использоваться только в том случае, если она не отсекает определенные логические утверждения, то есть не портит сути определения.
Определение, полученное за счет бритвы Оккама, должно настолько же исчерпывающе объяснять явление, как и более сложное определение.
Подобный вывод напрашивается и исходя из истории формирования термина, начиная от его введения Аристотелем в 4 веке до нашей эры и заканчивая современной формулировкой, созданной математиком Лейбницем. В таком случае становится понятно, что если простое объяснение способно полностью объяснить конкретное событие или явление, то нет необходимости вносить дополнительные факторы или объекты. Однако если же формулировка не является полной и исчерпывающей, то значит, что бритва Оккама не может быть использована, и требуется внедрение более сложного определения.
Заключение
Стоит отметить, что «бритва Оккама» несмотря на всю свою полезность, обладает некоторыми недостатками. Во многом они объясняются ограниченностью науки того времени. Современная же наука отлично осознает, что самое простое объяснение далеко не всегда является истинным.
А вот где точно полезна данная трактовка – повседневная жизнь, поскольку она позволяет нам понять, что не нужно усложнять свою жизнь при отсутствии необходимости в этом. Такому подходу даже посвящена целая концепция, под названием «Эссенциализм».
Бритва Оккама простым языком, примеры
«Бритва Оккама» – философский принцип, призывающий упрощать суждения, объяснения тех или иных явлений, объектов. Сформулирован еще древними мыслителями, но не утратил актуальности сегодня. Как его применяют в современной жизни?
Что это такое
Принцип «бритвы Оккама» простым языком (по-другому «лезвие Оккама») – это составляющая закона бережливости. Звучит выражение так: не используйте новые сущности, если на то нет веских причин. Его создателем, как кажется на первый взгляд, является не Уильям Оккам, монах и философ. Хотя он и сформулировал тезис в эпоху Проторенессанса. Подобные правила использовались еще при Аристотеле.
По сути «бритва Оккама» предлагает отказаться от третьего способа объяснения явления, если первые два объясняют его. Для примера возьмем ситуацию, когда для объяснения в первом случае используются факты и термины A, B, C. Во втором это A, B, C, D. И там, и там A, B, C полностью описывают явление или объект. Получается, нет необходимости использовать еще и D.
Стоит помнить, принцип «бритвы Оккама» — не аксиома. То есть, в его применении не должно быть никаких ограничений. Вы можете составлять и более пространные, объемные объяснения. Но приводите их в правильном порядке, который одинаково подходит практически для всех ситуаций.
Интересные данные
Существует несколько интерпретаций и формулировок правила «бритвы Оккама»:
Сам же Уильям Оккам этой теорией попытался доказать, что Бог существует. Он считал, что множественность при объяснениях не понадобится. Если что-то объясняется несколькими аргументами и доказательствами, то ему легко дать объяснение и одним аргументом.
«Бритва Оккама» сегодня
Сейчас философия «бритвы Оккама» заключается в следующем: если есть несколько доказательств и объяснений, логически связанных друг с другом, правильными считаются простейшие из них. «Бритва Оккама» содержание принципа можно озвучить и так: если только появившиеся объекты легко объясняются уже существовавшими ранее законами, нет необходимости придумывать новые законы или правила.
Метод «бритвы Оккама» рекомендует делать объяснение проще тогда, когда оно раскрывает суть так же полно, как и сложные доводы. При этом нужно пользоваться всей имеющейся на данный момент информацией. А еще стоит выяснить, действительно ли нет необходимости прибегать к упоминанию сложных пространных объяснений.
Фундаментом для создания «бритвы Оккама» стал принцип достаточного основания, введенный Аристотелем. Чуть позже его дополнил и перефразировал философ Готфрид Вильгельм Лейбниц. По его словам, о существовании чего-либо можно судить по наличию фактов, которые это подтверждают.
С позиции вышеописанного принципа можно рассматривать необходимость использования простых и сложных объяснений. Если простые доводы раскрывают суть, дают полный ответ на вопрос, сложные использовать не придется. Если причины введения таких объяснений все же найдутся, то простые аргументы уже не считаются подходящими.
Почему «бритва»
Бритва – инструмент, используемый для бритья. «Бритва Оккама» в философии по определению такой же инструмент. Здесь он используется для устранения, «сбривания» ненужных, лишних объяснений.
Наглядные примеры
Альберт Эйнштейн перефразировал принцип «бритвы Оккама». Он призывал упрощать, пока есть такая возможность.
Существует и более современная версия: самым точным является сообщение минимальной длины.
Приведем примеры действия «бритвы Оккама». У мыслителя Платона спросили, кто такой человек. Ответ был более, чем интересным: человек – это животное с двумя ногами, но без перьев. Диоген после такого объяснения принес в Академию ощипанного петуха. Он заявил, что это — человек, о котором упоминал Платон. Последний исправил свое описание, добавив лишь одну фразу: «С плоскими ногтями».
Еще один пример «бритвы Оккама» в действии показал математик Лаплас. Наполеон заинтересовался, почему Ланграж (известный французский ученый) не упоминает в трудах часто используемое в разговоре слово «Бог». Лаплас сказал: «Это потому, что я в этой гипотезе не нуждался».
Заключение
Что такое «бритва Оккама» или «лезвие Оккама»? Если сказать кратко, это логическое правило, принцип поиска объяснений того или иного явления, объекта. Если их можно описать, используя традиционные, всем известные факты или законы, смысла искать другие нет. Проще говоря, эта теория советует не усложнять жизнь.
Бритва Оккама
С точки зрения философии, понятие «бритва» интерпретируется как некий инструмент, предназначенный для отбрасывания (сбривания) маловероятных и/или неправдоподобных объяснений. Основное содержание принципа бритвы Оккама — это «Не следует множить сущее без необходимости». Не зря мы говорим «Всё гениальное просто».
С древнейших времён человечеству известно поистине неисчисляемое количество всевозможных философских изречений, раскрывающих особенности человеческой природы и направляющих его поведение, можно сказать, облегчающих жизнь, в различных жизненных ситуациях.
Назначание Бритвы Оккама
На подобные темы высказывались такие великие мыслители как Сократ, Платон, Аристотель, Демосфен, Ксенофонт, Пифагор и многие другие. Да и в нашу современность можно найти немало интересных мыслей, например, особый методологический принцип под названием «Бритва Оккама», который получил своё название в честь английского философа и францисканского монаха Уильяма Оккама. Давайте же и побеседуем по поводу этой самой Бритвы Оккама.
Что такое Бритва Оккама?
Если выразить рассматриваемый нами принцип коротко, то звучать он будет следующим образом: «Не следует множить сущее без необходимости».
Говоря о Бритве Оккама, очень важно сказать о том, что основное содержание этого принципа было создано не самим Уильямом Оккамом. Да, на предшествующем эпохе Возрождения этапе, называемом Проторенессанс, принцип сформулировал Оккам, но его суть была известна человечеству ещё очень давно — с того времени, когда жил Аристотель.
Суть принципа Оккама можно выразить так: в том случае, если какое-либо явление может быть объяснено при помощи двух разных способов, к примеру, первого, привлекающего термины, факты, факторы и т. д., т. е. сущности A, B и C, и второго, привлекающего сущности A, B, C и D, и оба объяснения приводят к одному и тому же результату, наиболее верным нужно считать именно первое объяснение, т. к. привлекаемая вторым объяснением сущность D в предложенном примере является избыточной, и привлекать её нет никакой нужды.
Но здесь важно уточнить, что Бритва Оккама является отнюдь не аксиомой, а презумпцией, другими словами, они не ставит никаких запретов на боле сложные варианты объяснений, но рекомендует прибегать к особому порядку рассмотрения гипотез, являющемуся наиболее оптимальным в большинстве ситуаций.
Интересные факты о Бритве Оккама
Исследователь философии средних веков Филотеус Бёнер в работе 1957 года под названием «Ockam. Philosophical Writings. A Selection Edited and Translated by Philotheus Boehner» говорит о том, что в большинстве случаев Бритва Оккама приводится самим Уильямом Оккамом в следующей форме: «Без необходимости не следует утверждать многое». А если рассмотреть более конкретное объяснение этого принципа, то Оккам говорил, что к множественности не нужно прибегать, если на то нет необходимости, и любое явление (или факт), которое может быть объяснено при помощи некоторого ряда оснований, может также быть объяснено, причём, даже гораздо лучше, посредством всего одного основания.
Кроме того, иногда Бритва Оккама формулируется и так: «То, что можно объяснить посредством меньшего, не следует выражать посредством большего». А наиболее часто встречающиеся формулировки, такие как, например, «Сущности не следует множить без необходимости», в работах Уильяма Оккама найдены не были. Первая же формулировка была впервые зарегистрирована в комментариях к работе шотландского теолога и философа Дунса Скота «Opus Oxoniense» 1639 года, данных францисканцем Джоном Понсом. А вторая формулировка была представлена в 1654 году немецким философом Иоганном Клаубергом. Самим же Уильямом Оккамом данный принцип был сформулирован, главным образом, в качестве подтверждения существования Бога.
Но по прошествии уже не одного десятка лет Бритва Оккама, так сказать, обросла новыми интерпретация и трактовками.
Как понимается принцип «Бритва Оккама» сегодня?
Современные исследователи понимают под Бритвой Оккама некий общий принцип, который указывает на то, что если имеется некоторое количество объяснений чего-либо, которые друг другу логически не противоречат, и которые интерпретируют это что-либо в одинаковой мере хорошо, то лучше всего, при наличии прочих одинаковых условий, верным считать то объяснение, которое является самым простым. А содержание принципа сводится ещё к более простому утверждению: не нужно вводить какие-то новые законы для объяснения каких-либо новых явлений, если эти новые явления прекрасно объясняются при помощи уже существующих старых законов.
Однако и здесь следует сделать уточнение: Бритва Оккама предлагает прибегнуть к более простому объяснению только тогда, когда оно может объяснить какое-то явление исчерпывающе, т. е. ни в коей мере не меньше, чем его может объяснить более сложное объяснение. При этом очень важно учитывать всю известную на текущий момент времени информацию, а также обращать внимание на то, что для использования более сложного объяснения нет никаких веских и объективных оснований.
Если посмотреть на Бритву Оккама с точки зрения логики, то она основывается на принципе достаточного основания, который ввёл Аристотель ещё в IV веке до нашей эры, а после уже в современном виде сформулировал немецкий философ Готфрид Вильгельм Лейбниц. Трактовка его такова: говорить о существовании объектов, явлений, связей, закономерностей и т. д. актуально только в том случае, если для этого есть основания, иначе говоря, факты или определённые выводы из этих фактов, которые подтверждают рассматриваемое суждение.
Если рассматривать простые и сложные объяснения с позиции только что упомянутого принципа достаточного основания, то можно без труда заметить, что, если более простое объяснение само по себе является исчерпывающим и полным, то для того чтобы вводить в процесс обсуждения какие-либо новые компоненты, просто нет никаких причин. Но с другой стороны, если такие причины всё же имеются, это означает, что более простое объяснение уже нельзя считать в достаточной степени исчерпывающим и полным, т. к. оно не будет охватывать собой эти причины. Таким образом, ситуация не соответствует условиям для применения Бритвы Оккама.
Теперь же давайте вкратце коснёмся того, что вообще представляет собой в рамках нашей темы термин «бритва».
Что значит «бритва»?
С философской точки зрения, понятие «бритва» интерпретируется как особый инструмент, предназначенный для отбрасывания (сбривания) маловероятных и/или неправдоподобных объяснений. А учитывая то, что бритва — это и есть инструмент для бритья, то и к инструменту, помогающему установить истину, было применено это же название.
Не будет лишним заметить, что помимо Бритвы Оккама, существуют и другие, например Бритва Хитченса, Бритва Хэнлона, Принцип фальсифицируемости Поппера и другие.
И для того чтобы объяснить, как применяется Бритва Оккама на практике, приведём несколько интересных примеров.
Примеры применения Бритвы Оккама
Альберт Эйнштейн немного переформулировал принцип Оккама, после чего он стал выглядеть так: «Всё следует упрощать до тех пор, пока это возможно, но не более того».
Бритва Оккама была переформулирована и информационным языком. Согласно информационной теории, Бритва Оккама говорит о том, что сообщением наибольше точности будет сообщение, имеющее минимальную длину.
После того как ученики мыслителя Платона попросили его объяснить, что такое человек, Платон ответил, что человек представляет собой животное, имеющее две ноги и не имеющее перьев. Современник Платона Диоген, услышав это объяснение, нашёл петуха, поймал его, ощипал и принёс в Академию, где были философы и их ученики, а затем показал этого петуха, во всеуслышание объявив, что это и есть тот самый «платоновский человек». Реагируя на всё это, Платон лишь дополнил своё первоначальное определение и сказал: «И с плоскими ногтями!».
И ещё один пример, который считается одним из самых известных — это ответ, данный физиком и математиком Лапласом (создателем первой теории возникновения Солнечной системы) императору Наполеону. Когда Наполеон спросил Лапласа, почему слово «Бог», которое постоянно повторяет Лагранж (итальянский математик и астроном французского происхождения), ни разу не фигурирует в его работах, Лаплас просто ответил, что он в данной гипотезе не имел никакой нужды.
Пожалуй, и мы не станем искать никаких новых гипотез и трактовок Бритвы Оккама, и закончим нашу статью на этой интересной и остроумной ноте.
Бритва Оккама и «щетина Эпштейна». Аксиоматика человеческого опыта
Обоюдоострая бритва Оккама
«Бритва Оккама» — известный принцип экономии мышления, который формулируется так: «Сущности не следует умножать сверх необходимости».[1] Если какое-либо явление можно объяснить одной или несколькими причинами, то следует предпочесть самое простое объяснение. Сведение многого к одному, сложного к простому – вот самый надежный путь к истине. На этом основании, например, Лаплас на вопрос Наполеона, почему в его системе мира ни разу не упомянут Бог, ответил, что он не нуждается в этой гипотезе. «Бог» – та «излишняя» сущность, которая не требуется для объяснения физических или астрономических явлений, выводимых из естественных причин.
Но полезно вспомнить, что для самого английского философа Уильяма Оккама (1285-1347) и других средневековых мыслителей «бритва» как раз служила инструментом «отрезания» всех других сущностей, кроме Бога. Зачем нужны специфические причины для объяснения тех или иных явлений, если все они могут быть выведены из воли и промысла Бога? Единственной необходимой первосущностью и был Бог, a все остальное в мироздании полностью производно от нее. И если впоследствии, с развитием эмпирической науки, принцип «экономии мышления» стал обращаться против сверхъестественных сущностей, то не следует ли критически отнестись к самому этому принципу? Ведь «бритва» Оккама — обоюдоострая и при объяснении мира может отрезать и объявлять излишним как Бога, так и всё, кроме Бога.
Уильям Оккам, английский философ, францискианский монах (1285-1347)
На разных этапах развития науки бритва Оккама, выпрямляя логику доказательства, в то же время вела к редукционизму. Например, велик соблазн свести биологические явления к физическим и химическим, т.е. сократить «живое» как самостоятельную сущность, редуцировать организм к тем же законам, что управляют неорганической природой.
В «Критике чистого разума» Иммануил Кант скептически отзывается о презумпции сокращения сущностей до единого: «Тем самым утверждается, что сама природа вещей дает материал для достигаемого разумом единства. Хотя это единство есть только идея, его всегда искали столь ревностно, что есть больше оснований сдерживать эту страсть, чем поощрять ее».[2] Сам Кант утверждает: «Entium varietates non temere esse minuendas». («Многообразие сущностей не следует опрометчиво сокращать», или «Различие между сущностями не следует необдуманно уменьшать»). Кант выступает за принцип потенциально бесконечной спецификации, т.е. перехода от родов к видам и далее подвидам и все более мелким разрядам явлений. «Познание явлений в их полном определении. требует безостановочно продолжающейся спецификации наших понятий и продвижения к все еще остающимся различиям, от которых видовое понятие и еще в большей мере родовое понятие отвлекаются».
Однако кантовская критика Оккамовой бритвы мне представляется ограниченной. Предлагая последовательную спецификацию явлений, Кант не настаивает на ее необратимом характере. Если свести все соли к двум видам, кислым и щелочным (его собственный пример), то позволительно ли сущность кислого и щелочного свести обратно к общей сущности соли? Или «кислость » и «щелочность» суть самостоятельные, хотя и соотносимые сущности? Иными словами, сокращает ли их бритва Оккама, приводя к единосущию соли или даже к единосущию соли и земли, а дальше — к единосущию всей физической материи? Очевидно, что Кант не одобряет подобной редукции, но и решительных доводов против генерализации не приводит, лишь предлагая дополнять ее спецификацией.
Мне представляется, что между сущностями разных уровней: рода, видов, подвидов и т.д. — нет полной сводимости ни в ту, ни в другую сторону. Общее несводимо к своим разновидностям, а разновидности — к общему. Индивиды несводимы к универсалиям, а универсалии — к индивидам. После выхода моей книги «Философия возможного» (2001), где выдвинут этот принцип взаимной несводимости[3], он получил название «щетины Эпштейна» — как образная антитеза «бритве Оккама», как утверждение многосущности бытия. Принцип гласит: «сущности можно умножать по мере необходимости». Не сверх, но по мере. Но чем определяется эта мера?
Оккамово число. Код и тексты.
Обычно считается, что сущностей должно быть намного меньше, чем явлений, поскольку в этом и состоит необходимость познания — объяснения одного другим. Но возьмем такой наглядный предмет, как яблоко, — есть ли у него своя особая сущность, которая присутствует в огромном множестве предметов, именуемых «яблоками», и выделяет их в более общей категории «фрукты»? По мысли Сета Ллойда, профессора механики Массачусеттского технологического института и научного руководителя Исследовательской лаборатории электроники, информационная насыщенность яблока чрезвычайно велика. «Вселенная, в сущности, является гигантским компьютером, в котором каждый атом и каждая элементарная частица содержат биты информации… Битов в яблоке всего в несколько раз больше, чем атомов, – несколько миллионов миллиардов миллиардов нулей и единиц». [4] В свете современной теории информации трудно говорить о том, что некий индивидуальный объект можно без остатка свести к некоей «родовой» сущности, например, яблоко — к общей сущности плодов. В конце концов, каждая вещь вполне объяснима только из нее самой и в этом смысле представляет собой особую, ни к чему несводимую сущность. Ошибочность редукционизма особенно наглядна сейчас, когда явления открываются нам во всей своей информационной сложности.
Принцип экономии мышления гласит: простое и краткое описание следует предпочесть длинному и сложному. Но можно ли описать яблоко, как единицу человеческого опыта, проще и короче, чем словом «яблоко»?
Введем условно такой параметр: Оккамово число — число универсалий, деленное на число индивидов (реалий), которые ими описываются. Чем меньше Оккамово число, тем меньше сущностей, необходимых для объяснения вещей, и тем экономнее язык их описания.
На языке теории информации Оккамово число – это соотношение знаков кода и длины описания. Обычно, чем больше знаков в коде, тем короче описание, и наоборот, чем проще код, тем сложнее описание тех же самых вещей. Например, если в коде есть только общие понятия, типа «растения», «животные», то описание яблока становится очень длинным, поскольку приходится вводить все характеристики, отличающие его не только от других плодов, но и от других явлений растительного царства. Если же свести описание к минимуму, например, к понятию «яблока», то, наоборот, код станет очень длинным, включая названия всех растений, плодов.
Вопрос в том, на каком уровне лучше экономить, т.е. уменьшать Оккамово число: на уровне кода или дескрипций? Есть разные подходы. Я предпочитаю увеличивать словарь (код), чтобы уменьшать длину описания. Но тогда возрастает число терминов и их дефиниций в словаре. Что выгоднее, «оккамнее»: минимализация или максимализация словаря и соответственно максимализация или минимизация текстов?
Словарь (код) – лишь один из множества текстов, на которых описывается многообразие мировых явлений, в том числе «яблок». Текстов-дескрипций — огромное множество, а метатекст, код, словарь, на основе которого производится все это множество описаний, — только один. Поэтому в принципе выгоднее, экономнее увеличивать длину этого мета-текста, словаря, т.е. до разумного предела множить число сущностей, что позволяет сократить огромное число текстов, повторяющих те же дефиниции при описании тех же объектов. Бритва Оккама — это принцип не экономии, а напротив, расточительства, поскольку, утверждая лишь одну сущность (Бога, материю или какую-либо другую), она предполагает бесконечно длинные описания конкретных явлений. Поэтому для мышления выгоднее увеличивать число знаков кода, попутно снижая длину множества текстов. Например, введя в код понятие «яблоко», мы с его помощью описываем множество яблок, экономя на определении этого термина внутри каждого текста. Так с целью упрощения текстов усложняется код.
Но до разумного предела. Чем же он определяется? Я полагаю, что объемом естественного языка — во всяком случае, для философии и вообще гуманитарных наук. Естественный язык, во всей совокупности своих знаков (слов, понятий), выработанных естественным разумом человечества, — это и есть разумный предел того словаря (кода), которым может оперировать гуманистика.[5] Не больше, но и не меньше. Не обязательно расширять этот словарь введением десятков тысяч специальных терминов, скажем, из ботаники или астрономии. Но и не следует сокращать этот словарь до самых общих категорий, таких, как «материя», «идея», «форма», «единство», «противоречие». Слово «яблоко» вполне легитимно входит в философский код, в разряд сущностей, которыми оперируют гуманитарные науки, поскольку само человечество в коллективном акте мышления выделило этот предмет и наделило его особым знаком в языке.[6]
Можно также представить подвижную шкалу, на которой Оккамово число меняется в зависимости от избранной рамки объяснения (фрейма): то заостряется бритва, то отращивается щетина. Можно избирательно «выстригать», сущностно сокращать определенные области бытия, например, те, что изучаются физикой; а другие предоставлять плюралистическому росту, например, те, что рассматриваются гуманитарными науками. Если продолжить метафору «бритва Оккама», то позволительно говорить о философии как о «парикмахерском» искусстве. Разные «прически» — разные модели мироздания: от «стрижки наголо» до «буйных кудрей». Одна из задач философии — исследовать применимость подвижной Оккамовой шкалы к разным областям бытия и дискурсивным стратегиям.
Редукция и эмерджентность.
Сказанное выше o бритве Оккама имеет прямое отношение к центральным философским вопросам современности. Какова природа первичной реальности и годится ли естественный язык для ее описания?
С прогрессом биохимии и нейропсихологии за последние десятилетия усилилась уже доминирующая с середины 19-го века тенденция объяснять душевные состояния человека воздействием химических веществ. Нобелевский лауреат биохимик Фрэнсис Крик, сооткрыватель (с Дж. Уотсоном) двойной спирали ДНК, так начал свою книгу «Поразительная гипотеза: Научный поиск души»: «Поразительная Гипотеза состоит в том, что “Вы”, ваши радости и печали, ваша память и устремления, ваше чувство собственной личности и свободной воли, – все это фактически не более чем способ действия обширного собрания нервных клеток и их ассоциированных молекул. Как сказала бы Алиса у Льюиса Кэррола, “Вы не что иное, как пачка нейронов”»[7].
Иными словами, вся этика и психология, все, что мы называем душой и духом, гармонией и гением, отрезается от реальности бритвой Оккама и выступает лишь как эманация нейронов, субъективное переживание химической и физической реальности. Ф. Крик противопоставляет свою научную теорию души как «пачки нейронов» и даже «электронных проводящих путей» религиозному и психологическому ее пониманию. Книга завершается критикой строки из Псалмов: «Славлю Тебя, потому что я дивно устроен» (Пс. 138:14) – биохимик полагает, что псалмопевец «имел только косвенный взгляд на тонкую и изощренную природу нашего молекулярного устройства».
Френсис Коллинз (FrancisCollins) — американский генетик, ставший известным как руководитель проекта по расшифровке человеческого генома, но при этом открыто исповедующий свои религиозные взгляды, — так ответил на вопросы журналиста Джона Хоргана:
«Хорган: Что вы думаете о нейротеологии, которая пытается идентифицировать нейронную основу религиозных переживаний?
Коллинз: Я думаю, что это увлекательно, но не особенно удивительно. Мы, люди, состоим из плоти и крови. Поэтому меня не обеспокоило бы, если бы при переживании какого-то мистического опыта обнаружилось, что моя височная доля была возбуждена. Это не означает, что подлинноe духовноe здесь отсутствует. Те, кто подходит к этому вопросу с презумпцией, что нет ничего вне естественного мира, посмотрят на эти данные и скажут: «Ну вот, видите?» А те, кто считает людей духовными созданиями, скажут: «Круто! У этого мистического опыта есть корреляция в природе! Разве не так?!»[8]
Это одна линия аргумента: если у психических состояний есть мозговые, физические корреляты, то это означает, что у физических процессов могут быть какие-то неизвестные нам психические предпосылки — точнее, известные, но лишь по нашему внутреннему опыту.
Возможна и другая линия аргументации. «Души нет», есть только нейроны. Ну а плоть есть? Если рассматривать плоть в электронный микроскоп, добираясь до отдельных молекул и атомов, то ничего осязаемо-плотского вообще в природе не обнаружится. Есть только частицы, волны, кванты, вероятности, импульсы, в которых не остается ничего, порождающего желание, любовь, восхищение. «Плотское» – это свойство определенных молекулярно-клеточных скоплений взаимодействовать с другими молекулярно-клеточными скоплениями на определенном уровне их физико-биологической организации. «Плоть» – условное словесное допущение, которым мы обмениваемся, чтобы понимать и чувствовать друг друга, ибо оно соответствует нашему опыту живых существ, наделенных особым полем восприятия. В этом человеческом диапазоне и образуются понятия «плоти» и «души»; здесь они такая же реальность, как молекулы и атомы в поле наблюдения микроскопа или синхрофазотрона.
Понятие эмерджентности, введенное в философию в 1875 г. Дж. Г. Льюисом в книге «Проблемы жизни и духа» и далее развитое в философии процесса у А. Н. Уайтхеда и С. Александера, представляется самым радикальным вызовом редукционизму и вообще «бритвенному» мышлению. Приведу суждение известного американского теоретического физика Гаррета Лиси, автора «Исключительно простой теории всего», о том, что верхние уровни бытия человека несводимы к физическим и химическим элементам природы, даже если возникли из них посредством самоорганизации. Английский термин «emergence», весьма значимый в философии и науке, означает возникновение новых свойств при переходе с одного на другой уровень бытия.
«Мы знаем, что волшебство жизни происходит от возникновения новых свойств (emergence). Только невероятно большое количество взаимодействий делает эту магию возможной. Описывать романтическую любовь как одновременный взаимный укол и вливание окситоцина — значит вульгаризировать согласованный танец огромного числа молекул, которых больше, чем звезд в наблюдаемой вселенной. Числа находятся за пределами астрономических. В каждой клетке человека содержится около 100 триллионов атомов, и около 100 триллионов клеток — в каждом человеке. Число возможных взаимодействий экспоненциально возрастает с числом атомов. Именно эмержентные (emergent) качества этого огромного космоса взаимодействующих сущностей делают нас тем, кто мы есть. Таковы триумф и трагедия нашего самого древнего и мощного метода науки: анализа — понимания вещи как суммы ее частей и их действий. Мы изучили и извлекли пользу из этого метода, но мы также узнали его пределы. Когда количество частей становится огромным, например, у атомов, составляющих человека, анализ практически бесполезен для понимания системы, даже если система возникает (emerge) из своих частей и их взаимодействий. Мы можем эффективнее понимать сущность, используя принципы, выведенные из экспериментов на уровне ее собственного или ближайшего масштаба, на ее собственном уровне».[9]
Эмерджентность — это возникновение новых сущностей, несводимых к тому, из чего они возникли.[10] Это означает, в частности, что феномен любви более точно описывается не с нижних уровней — физических, химических, клеточных, нейронных — а в ряду феноменов того же уровня: нежность, вдохновение, желание, соблазн, ревность. Или даже в контексте более высокого уровня эмерджентности: платоническая любовь, Афродита Урания, любовь человека к Богу и Бога к человеку.
Человеческая реальность и естественный язык
Как известно, даже свойство такого простейшего химического соединения, как вода, не определяются свойствами входящих в него молекул водорода и кислорода. Тем более душевные состояния, не фиксируемые приборами, но воспринимаемые во внутреннем опыте человека, несводимы к химическим веществам: фенилэтиленамину, окситоцину и пр., — наблюдение за которыми в микроскоп или описание которых формулами их молекулярного состава не имеет ни малейшего сходства с той любовью, которую мы переживаем. Конечно, в результате обработки данных о триллионах химических взаимодействий, возможно, и удастся составить информационную карту некоего мгновенного всплеска эмоций у любящего. Но одно слово «любовь», знак естественного языка, дает гораздо более краткое и точное обозначение этого феномена, чем петабайты цифровой информации. Преимущество естественного, «аналогового» языка не только в его краткости по сравнению с триллионными рядами цифр, но и в том, что он уникально точен при обозначении тех состояний, которые переживаются субъектом и мгновенно узнаются им как свои, как первичные аксиомы опыта.
Ни о душе, ни о плоти нельзя говорить точнее, чем говорит наш человеческий язык, поскольку для языка химических или математических формул их просто не существуют. Точно так же лицо человека исчезает, если рассматривать его в микроскоп. Видны крупные поры, шелушинки кожи, потом, при резком увеличении, какие-то орнаменты, структура тканей, а дальше клетки, молекулы, атомы. Но лица уже нет. Как же мы способны воспринимать человеческую личность, ее красоту, обаяние, если даже лицо – только иллюзия? На самом деле, то, что составляет человеческий мир и обозначается словами «лицо», «плоть», «душа», «личность», «красота», «любовь», – это и есть первичная, соразмерная человеку реальность. А реальность, которую мы рассматриваем в микроскоп или телескоп и описываем языком точных наук, вторична по отношению к человеку и его «неточному» языку. Конечно, нас искушает представление о том, что микроскоп знает истину лучше, чем человеческий глаз. Но ведь и микроскоп создан человеком для человеческого глаза, он тоже гуманитарный прибор по своим истокам и параметрам, хотя в нем человеческое и выходит за границы себя, что тоже в высшей степени человечно.
Таков ответ самого языка на вопрос, какая реальность первична: человеческая – или микроскопная, телескопная, орудийная, сотворенная нами самими? Реальность самого человека не исключает других полей восприятия (микро-, мега-), напротив, сама их технически учреждает. Но человеческая реальность остается общим знаменателем всех этих полей, созданных на ее основе и расходящихся в пространства микромира и мегамира. И как бы ни декодировались и ни критиковались расплывчатые понятия «плоть» и «душа» в других дисциплинарных языках, они остаются полнозначными и неделимыми в том первичном языке, на котором выражается наша человечность. Мы так же не можем выйти за реальность этого языка, как не можем сами себя родить. Мы можем творить – но не себя, а лишь из себя, то есть исходя из своей, уже сотворенной, человеческой данности.
Аксиоматика опыта. Возвращение к субъекту как первоначалу.
Все научные исследования объективной реальности в конце концов упираются в самого исследующего субъекта, его оптику, психику, призмы и горизонты восприятия — не в индивида, а в человечество как интегрального субъекта. Об этом предупреждал, опираясь на парадоксы новейшей физики, еще П. Валери в эссе «Наша судьба и литература» (1937):
«— Нужно предвидеть, — говорил я им [физикам], — что в самое ближайшее время вам придется заняться исследованиями чувствительности и органов чувств. Именно здесь кроются ваши главные приборы. Все измерения, которые осуществляете вы, физики, выявляют осязание, зрение, мускульное чувство… Промежуточные посредники бесконечно удаляют вас от крохотного луча, в котором все эти чувства с чем-то соединяются. Вы начали с того, что вообразили себе то, что, как вам кажется, существовало ниже уровня чувств, по образу того, что ими воспринимается; но теперь вы достигли допустимого предела этих образов и аналогий. Нужно вернуться к первоначалу, к этим так малоизученным чувствам, с помощью которых мы познаем окружающее».[11]
Валери по сути говорит об аксиоматике человеческого опыта, которая предшествует всем теоретическим аксиомам. Новая в эпоху Валери квантовая физика, дойдя до пределов в изучении материального микромира, сама потребовала «вернуться к первоначалу» — к наблюдателю, к органам чувств как к главным приборам. И если гуманитарные науки выражают интерес человека к самому себе, то это не знак видового эгоизма или нарциссизма, а единственно надежная предпосылка всех других способов научного познания. Мы такие, какие есть, и такими вынуждены принимать себя на веру. «Я» — это аксиома нашего опыта, которая лежит в основании любых теорем научного знания. Мы даны себе как условие всяких дальнейших экспериментов, которые проводятся человеком на основе данных ему способов восприятия и мышления. Даже если мы глядим в микроскоп или телескоп, мы не можем «выпрыгнуть» из своих зрачков, из своих нервов, из своего мозга. Эта аксиоматика опыта и есть исходный акт любого научного познания: признание себя, познающего, отправной точкой всех дальнейших исследований.
По мысли современного голландского философа и компьютерного инженера Бернардо Каструпа, самая экономная онтология из всех возможных — это идеализм.[12] Материализм, отдающий первенство материи, — это вторичная, искусственная конструкция, не отвечающая принципу экономии (parsimony) мышления, которое всегда и повсюду должно опираться прежде всего на свои собственные данные, на реальность самого сознания. Мы не знаем того, что называем «материей», мы только строим косвенные предположения о некоей субстанции, лежащей в основе наблюдаемого мира; мы напрямую знаем лишь сознание, поскольку оно само знает и объясняет себя. Постулирование материи, внеположной сознанию, в качестве первичной реальности, — это абстракция, выводящая за пределы достоверного опыта. Известно, что Сэмюэл Джонсон в ответ на солипсический аргумент своего старшего современника епископа Беркли о том, что мир — это лишь наши ощущения, с силой ударил ногой о камень — и воскликнул: «Вот как я это опровергаю». Конкретность, твердость, осязаемость, непроницаемость физических объектов — вот причина, по которой большинство людей отвергает идеализм. На это Каструп возражает, что сама осязаемость, непроницаемость и т.д. — это тоже качества нашего опыта, проекция ощущений, которые и знакомят нас с миром. Камень сам по себе, вне наших зрительных и осязательных ощущений,— это пустая абстракция и не имеет никаких качеств.[13]
Итак, сознание, по Каструпу, есть первичная реальность, которая сама объясняет себя. Тем самым, снимается «трудная проблема сознания«, как ее назвал австралийский философ Дэвид Чалмерс (Chalmers), — проблема выведения бесспорного, самоочевидного опыта сознания из материального устройства мозга и всего мироздания. Точнее, эта проблема даже не возникает, поскольку сознание выводится из самого себя, это бытийный примитив, не сводимый ни к чему иному.
Идеалистический монизм Каструпа вызывает у меня сильные возражения, поскольку при устранении проблемы сознания встречно возникает «трудная проблема материи»: как вывести ее существование из первичности ментальных структур? [14] Я исхожу из другого философского принципа, который можно обозначить как «дуомонизм». Бытие, как лента Мёбиуса, постоянно переворачивается с одной стороны на другую: ментальность оборачивается материальностью (мозг), а материальность — ментальностью (сознание). Лента одна, но ее главное свойство — обратимость. Если на одной стороне ленты написать «ментальность», а на другой — «материя», то, двигаясь вдоль одной стороны, приходим к другой. Инверсия лежит в основе универсума как своего рода инверсума. Universum is inversum.
Инверсия — это не редукция к одному, это именно двусторонность, само свойство обратимости как первичное по отношению и к материальному, и к ментальному. Сознание всегда пребывает (находит себя) в мире, в той же степени, в какой мир пребывает (обнаруживает себя) в сознании. Что общего между этими двумя способами бытия, материальным и ментальным? — Предлог «в», указывающий на взаимовключенность сознания и мира: одно в другом. Ср. у Ф. Тютчева: «Всё во мне, и я во всем!» Первично не ментальное или материальное, а сама их способность пребывать друг в друге, обращаться друг в друга. Это не дуализм двух субстанций в декартовском смысле, а монизм обратимости, что эмблематически выражено в самом понятии «универсум», буквально — «единовращение» (от лат. unus, один, и versus, причастие от глагола vertere, вращать/ся). Вращение предполагает наличие по крайней мере двух сторон у того, что вращается.
Реальность как интерсубъективность. От сущностей к существам.
Вопреки тривиальному представлению о торжестве материализма в методологии современной науки, на данном витке ее развития мы находимся скорее на ментальной стороне ленты Мебиуса. Именно сознание все более обнаруживает свойства бытийного примитива. Природа реальности резко меняется с изобретением новых технологий, способных воспроизводить материальные свойства предметов. Раньше реальное отождествлялось с объективным, доступным для наблюдения и для регистрации приборами. Напротив, субъективное, т.е. сознание, воля, чувства, считались скорее ирреальными, относились к сфере воображения. Однако реальность быстрее всего теряет свою опору именно в области объективного. Между реальным предметом и точной его копией, создаваемой нанотехнологиями на атомарном уровне или средствами трехмерной печати, уже нет никакой принципиальной разницы. Подделка материального объекта неотличима от него самого. Симулякр успешно вытесняет любой оригинал, точнее, отменяет сам статус оригинала. Все предметы в принципе виртуально воспроизводимы. Голография создает полную оптическую иллюзию объекта, а нанотехнологии будущего смогут строить из элементарных частиц точные копии любых объектов, воспроизводя их тактильные свойства, запахи и пр.
И тогда именно субъективное оказывается гораздо более надежной опорой реального. Все можно подделать — только не состояние субъекта, его мысль, волю и желание. Безупречно подделанный предмет — это тот же предмет. Подделанная воля – это уже не воля, а отсутствие таковой. Притворнaя любовь – это уже не любовь, а всего лишь притворство. Невозможно подделать веру, страх или радость, поскольку они переживаются субъектом изнутри и их подделка означает их отсутствие.
И чем глубже мы погружаемся в области ментального, тем достовернее реальность и меньше риск ее подделки. Самая затаенная мысль реальнее, чем выразившее ее слово («мысль изреченная есть ложь» — Ф. Тютчев). В самом начале только что вышедшего фильма «Я думаю, как всё закончить» Чарли Кауфмана (2020) звучит такая максима: «Иногда мысль ближе к истине, к реальности, чем действие. Вы можете сказать что угодно, сделать что угодно, но вы не можете подделать мысль».[15] Сила разума и воли становится решающей в формировании реальности: то, чего мы хотим, на чем настаиваем, во что верим. «Я» или «мы» своим сознательным усилием определяем то, чему быть, что войдет в наличный состав бытия. Таков один из главных парадоксов современной «материалистической» цивилизации. Именно благодаря новейшим научным технологиям и искусству «симуляции», значение человеческого и даже сугубо личного не падает, а возрастает. Реальность — не «мир как он есть», не «совокупность материальных явлений», не «объективная реальность, данная нам в ощущениях» — такой материализм все больше воспринимается как философский «отстой». Объективное отступает перед субъективным. Уже не «что», а «кто» лежит в основании вещей, так сказать, вещающих, несущих весть, голос, интенцию субъекта.
Конечно, «бритва Оккама» может вторгаться и в область «кто-онтологии», способствуя солипсизму, отсекая все, что расположено за пределом моего «я» и очерченного им субъективного мира. Однако вернее было бы сказать, что принцип Оккама: «не умножать сущности сверх необходимости» — оказывается неприменимым в кто-онтологии, поскольку речь идет уже вообще не о сущностях, а о существах. Существо — это особая категория бытия, глубоко отличная от сущности, как, впрочем, и от существования, —несводимая к эссенциализму и экзистенциализму. Существо «самосущностно» и уникально, оно само задает формы своего существования. Существо — это самодействующее «некто», бытие которого определяется его собственной волей, интенциями, потребностями, автономными по отношению к среде обитания. Существо — то, что может себя вести, т.е. быть субъектом желания и действия. Возвратное местоимение «себя» появляется в языке как особая логико-грамматическая категория, центральная для кто-онтологии.
Вот это и есть новый критерий реальности — не материальность предмета, а наличие мысли и воли, которая встречает меня извне — другие существа в их обращенности на меня. Моя хотимость, волимость, желанность, любимость – или, напротив, нежеланность, неприемлемость, отверженность. Действительность охватывает бытие всех вещей, поскольку они тоже участники и посредники во взаимодействии сознаний. Именно всемогущество техники, овладевающей материальным миром и свободно строящей его из себя, переносит атрибуты первичной реальности в сферу интерсубъектного опыта.
Опубликовано: Бритва Оккама и аксиоматика человеческого опыта. Проблема сокращения/умножения сущностей в современном контексте. Философский полилог. Журнал международного центра изучения русской философии, СПБ университет. Санкт-Петербург, 2020 (июнь 5), выпуск 2 (8) 129-142.
[1] «Non sunt multiplicanda entia sine necessitate». У самого английского философа и монаха Уильяма Оккама (1285-1347) встречается несколько другая формулировка: «Множество не следует утверждать без необходимости». Нынешняя появилась значительно позднее, в 17 в.
[2] И. Кант. «О регулятивном применении идей чистого разума». http://psylib.ukrweb.net/books/kanti02/txt21.htm Все дальнейшие цитаты из Канта — по этой же публикации.
[3] Эпштейн М.Н. Философия возможного. СПб.: Алетейя (серия «Тела мысли»), 2001, С 126-137. Расширенная версия книги на английском: Mikhail Epstein. A Philosophy of the Possible: Modalities in Thought and Culture. Transl. by Vern W. McGee and Marina Eskina.Boston, Leiden et al: Brill Academic Publishers / Rodopi (Value Inquiry Book Series 333), 2019, pp. 117–129.
[4] Ллойд С. Программируя Вселенную. Квантовый компьютер и будущее науки. Москва: АНФ, 2013, с. 7, 10. Ллойд по сути подтверждает известное суждение Демокрита, что сущность вещи неотделима от самой вещи и производна от тех атомов, из которых она составлена. По Аристотелю, «Демокрит считает природой вечного малые сущности, бесконечные по числу.» http://www.mgl.ru/library/24/Demokrit_Barnes.html
[5] О значении естественного языка и частотного словаря в формировании философских категорий см. «Предлог «в» как понятие. Частотный словарь и философская картина мира». В кн. Эпштейн М. Н. Знак пробела. О будущем гуманитарных наук. М.: Новое литературное обозрение, 2004, С.228-253.
[6] Подробнее см. Личный код. Индивиды и универсалии в гуманитарных науках, в кн. Эпштейн М. Н. От знания — к творчеству. Как гуманитарные науки могут изменять мир. М.- СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016, С. 429-443. https://imwerden.de/pdf/epstein_ot_znaniya_k_tvorchestvu_2016.pdf
[7]Crick F. Astonishing Hypothesis: The Scientific Search for Soul. – Nеw York: Charles Scribner’s Sons, 1994. – Р. 3.
[8] «Ученый как верующий (Дж. Хорган взял интервью у Фрэнсиса Коллинза)». National Geographic Magazine, February 2009. http://inters.org/Collins-Scientist-Believer
[9] Lisi, Antony Garrett. Emergence, in This Idea Is Brilliant. Lost, Overlooked, and Underappreciated Scientific Concepts Everyone Should Know. Ed. by John Brockman: New York et al. Harper Perennial, 2018. Р. 21–22.
[10] Переход от редукционистского к эмерджентному подходу рассматривается на материале аналитической философии и ее конвертации в философию синтеза в моей статье «От анализа к синтезу. О призвании философии в XXI веке» // Вопросы философии. 2019, № 7. С. 52-63.
[11] Валери Поль. Эстетическая бесконечность. Эссеистика. Пер. с французского М. Таймановой. СПб.: Азбука, 2020, С.263.
[12] Kastrup Bernardo. The Idea of the World: A Multi-Disciplinary Argument for the Mental Nature of Reality. Winchester, UK; Washington, USA: Iff Books, 2019, 312 pp. Далее все ссылки на эту книгу приводятся в тексте статьи.
[13] Kastrup Bernardo, op. cit., p. 131.
[14] См. мою полемику с монизмом Касторпа в статье «Всё – из вращения! Ментальность оборачивается материальностью (мозг), а материальность – ментальностью (сознание)»//Независимая газета (Приложение «Наука»). 2019, 8 октября, С. 9, 12. http://www.ng.ru/science/2019-10-08/9_7696_rotation.html
[15] Это высказывание из одноименного романа канадского писателя Йена Рейда, по которому снят фильм (Iain Reid, I’mThinkingofEndingThings, 2016; буквально — «Я думаю об окончании вещей»). Кстати, это заглавие поддается и метафизической интерпретации: если мысль — единственная реальность, то она кладет конец всем вещам
[16] В частности, понятие «кто» сближает онтологию с теологией, поскольку свойство «быть существом» человек разделяет с Богом. Не случайно, что самая принципиальная критика понятия «сущности» пришла из богословия Григория Паламы, различающего непознаваемую сущность (эссенцию) и проявляемую энергию Бога. Сущность извечно предопределена и самотождественна, а энергия — это спонтанное волеизъявление Бога и проявляется как благодать, а в человеке — как свободная воля принять или отвергнуть эту благодать. Энергийная ветвь современного православного богословия развивается более динамично, чем эссенциалистская, во многом благодаря работам Сергея Хоружего (см., напр., его книгу «Очерки синергийной антропологии». — М.: 2005).