Что означает конверсия военно промышленных предприятий предложенная горбачевым
Конверсии Горбачева
Слово «конверсия», имевшее большое значение в публичном дискурсе перестройки, подразумевало тогда переориентацию советской военной промышленности на мирное производство потребительских товаров. У этого латинизма есть еще два значения, которые не менее подходят к анализу горбачевской политики. Во-первых, конверсия первоначально означала обращение в иную веру. Во-вторых, на социологическом языке это конверсия одних видов капитала в другие, например, экономической прибыли в символическое потребление, или конверсия геополитической мощи в членство в экономической и политической элите мира.
За бесстрастным фасадом сверхдержавы скрывалось глубокое беспокойство правящей элиты СССР. Ставшие недавно доступными мемуары и документы номенклатуры из прежде закрытых архивов подтверждают наличие подобных настроений. Однако укоренившаяся практика цензурирования и имитации общественной вовлеченности в политические процессы лишали советский бюрократический аппарат возможности обсуждения альтернативной политики и вынуждали его действовать по инерции, нарушаемой случайным импровизированием. Внутри номенклатуры в самые «застойные» времена оставались реформаторы. В основном они принадлежали к более молодому образованному поколению, высшим управляющим ведущих областей экономики и элите КГБ, особенно из действовавших за рубежом офицеров ПГУ Всех их объединяло прагматическое стремление к более рациональному, активному, централизованному государству. Их целью была отнюдь не демократизация – скорее, последняя была лишь инструментом в межфракционной борьбе реформаторов и консерваторов внутри элиты.
Первые попытки преодолеть бюрократическую закостенелость и экономический застой семидесятых оказались, вполне ожидаемо, неосталинистскими. В краткий период свого правления в 1982–1983 гг. Юрий Андропов развернул репрессивную борьбу с коррупцией в сочетании с кампанией коммунистического морализаторства[116]. Немедленно его усилия столкнулись с препятствиями, задолго до этого предсказанными Исааком Дойчером и Баррингтоном Муром[117]. Бюрократия уже прочно вросла в свои позиции и могла совместно противостоять чисткам, хотя и не могла спасти наиболее коррумпированных чиновников от показательного наказания. В то же время большинство населения СССР, не слишком сочувствовавшее корыстным и косным чиновникам, тем не менее давно привыкло к нормальному существованию – гарантированной занятости, общей безопасности жизни и достигнутым уровням потребления. Такое население уже трудно было побудить на самопожертвование в новой штурмовой кампании и поддержку деспотического культа. Как бы то ни было, Андропов правил слишком недолго.
Горбачев, в прошлом считавшийся протеже Андропова, вышел из реформистского течения в советском руководстве, противопоставившего себя консервативным бюрократическим рантье. Истоками это течение уходило в ранние шестидесятые, и его представители олицетворяли габитус управленческих и интеллектуальных активистов, созданный молодыми и мобильными кадрами в экспансивный период хрущевской «оттепели». Номер два в Политбюро эпохи перестройки и вскоре главный оппонент Горбачева Егор Лигачев в своих воспоминаниях на редкость емко описывает конфликт габитусов в предполитическом группировании высших административных и промышленных руководителей Союза: «Разделение возникало как-то само по себе. Мы просто знали, кто чего стоил, кто действительно делал дело, а кто делал себе карьеру благодаря связям, лозунговщине и лести»[118].
Габитус менеджеров-активистов был сосредоточен в управленческой элите стратегических предприятий, сконцентрированных на Урале и в Сибири (откуда вышли члены Политбюро Лигачев, Ельцин и глава Совмина Рыжков), а также в элите зарубежных управлений КГБ (наиболее известными примерами служат Юрий Андропов и в следующем поколении Владимир Путин). Перед лицом встающих перед СССР все более серьезных проблем эти уверенные в себе руководители, которые привыкли к напряженному трудовому распорядку, огромной ответственности, распоряжению мощными ресурсами и каждодневному разрешению масштабных проблем, чувствовали себя просто обязанными предпринять какие-то действия. И в то же время не могли иметь ясно выраженной программы.
С уходом Андропова демократизация «сверху» виделась единственно жизнеспособной стратегией. Ее основным достоинством была прочная легитимность социалистическо-демократической риторики, которую Горбачев позаимствовал непосредственно из диссидентского катехизиса 1968 г. (на такое вряд ли мог решиться Андропов, служивший советским послом в Венгрии в период подавления восстания 1956 г.). Подобно Андропову, Горбачев чувствовал, что бюрократический аппарат следовало очистить и привести в повиновение, прежде чем приступить некоей системной реформе. Ранняя перестройка стала по сути «бархатной чисткой». Поощряя общественное обсуждение проблем, гласность служила двоякой цели обеспечения пропагандистской поддержки в борьбе с консервативным крылом партии, а также поощрению контролируемого спектра лояльных предложений со стороны экспертов и интеллигенции. Функционально, гласность должна была действовать подобно тому институционализированной на Западе среде аналитических центров (think tanks), университетских экспертов и влиятельных периодических изданий, поставляющих достаточно оформеленные конкретные предложения политической элите. Гласность также способствовала поколенческой ротации номенклатуры среднего звена, обеспечивая их публичную критику и со временем соревновательные выборы. Горбачевская внутриполитическая стратегия напрямую взывала к образованным специалистам – средним слоям общества, по данным переписи 1989 г., составлявшим 28 % трудоспособного населения России[120]. Перед образованными специалистами вдруг открылась возможность перепрыгнуть через головы вросшего в служебное кресло начальства. Реформисты из правящей элиты совершенно искренне рассчитывали остаться при этом у власти, лишь пополнив и качественно улучшив свою патронажную поддержку за счет технократов и интеллектуалов. Наконец, частичная демократизация должна была послужить осознаваемой необходимости соответствовать нормам «цивилизованного мира». Горбачевская перестройка неотделима от политики активного умиротворения на западном фронте. Это было не временной дипломатической уступкой, а основной стратегической целью. Истощив экономический и идеологический потенциал антисистемного девелопментализма, советское руководство в итоге решилось пойти на реинтеграцию в капиталистическую мировую экономику.
По всей видимости, горбачевская фракция реформаторов предполагала достичь своего рода расширенной версии разрядки и потепления середины 1970-х гг. Дело шло к Ospolitik в обратном направлении, в которой Москва перехватывала инициативу в торговом и культурном сближении с ФРГ и другими капиталистическими странами Западной Европы, которые виделись более предпочтительными партнерами, нежели удаленные и идейно бескомпромиссные Соединенные Штаты. В Москве ожидали восстановить и расширить экономическое сотрудничество с ведущими французскими, западногерманскими и итальянскими предпринимателями, имевшее прецедентом заключенные государством в 1960-1970-х мегаконтракты по строительству «Фиатом» автозавода в Тольятти или обмена тюменского природного газа на западногерманские технологии и товары народного потребления.
Загадка, почему же Горбачев попытался вначале провести политические реформы, а не постепенную рыночную либерализацию, и почему он затем воздерживался применить аппарат государственных репрессий для подавления национальных и революционных волнений, в основном снимается, если мы принимаем конечной целью перестройки то, что ему виделось присоединение к капиталистическому ядру на достойных условиях. Исторический социолог Джефф Гудвин так подытоживает четыре политических условия, столь неожиданно приведших к мирной капитуляции коммунистических режимов: «горбачевский фактор» дозволенности; превалировавшее в среде образованной номенклатуры убеждение, что поражение на соревновательных выборах будет носить временный характер; отсутствие физической угрозы со стороны оппонентов и, наконец, «обуржуазивание» номенклатуры к концу 1980-x[121]. Четыре гудвиновских фактора плюс стратегия переговоров предоставили элите, казалось, наименее разрушительный и выгодный переход от одного девелопменталистского проекта к другому – от изоляционистской импортозамещающей и военизированной экономики к бюрократически регулируемому рыночному благополучию в расширенной Европе.
Стратегические цели Горбачева могут быть охарактеризованы как три конверсии. Первое – преобразование давно утратившей действенность коммунистической идеологии в расплывчато либеральные, бесконфронтационные «общечеловеческие ценности». Второй конверсией должно было стать превращение коммунистической номенклатуры в технократических менеджеров и корпоративных владельцев экономического капитала. Наконец, в-третьих, и самое главное – предлагался размен геополитической мощи и ресурсов СССР на почетный партнерский доступ в европейскую часть ядра капиталистической миросистемы, впрочем, при сохранении особых статусных взаимоотношений с США.
Однако на субъективном уровне, вероятно, и сам Горбачев не мог допустить, что его целью было возвращение советского общества в лоно мирового капитализма. Его родители были крестьянами. Как и большинство сверстников, Горбачев вырос в атмосфере необычайной социальной мобильности и роста материального благополучия послевоенных десятилетий. Для большинства советских людей того поколения идея социализма имела непосредственную, доказанную опытом личной и коллективной траектории ценность. Выступая против брежневского застоя, они желали вовсе не построения капиталистического будущего, а возвращения к атмосфере оптимизма времен своей молодости. Более того, интуитивно они осознавали силу и ценность советского эгалитаризма. Вероятно, по этой причине Горбачев и не сумел, вернее, не предусмотрел создать механизмы управления, которые позволили бы ему в период кризиса вырулить между упразднением старых командных структур и намечаемой институционализацией представительской демократии и капиталистического рынка. Проблема заключается не только в том, что Горбачев действовал без подробного плана, интуитивно импровизируя на ходу. Габитус коммунистов-реформаторов не позволял «горбачевцам» рационально осмысливать последствия их собственных устремлений. Вот в чем заключалось трагическое противоречие.
Какими бы ни были социальные ограничители в головах Горбачева и его последователей, надо признать, учились они довольно быстро. Но время в периоды революций бежит еще быстрее. Стратегические уступки Горбачева Западу были не столько наивными, сколько отчаянно поспешными. То же самое отчаянное желание быть приглашенным в «клуб» либерального Запада объясняет загадочную нерешительность в применении репрессивного аппарата государства для подавления революционных выступлений 1989 г. в Восточной Европе. Советское руководство ожидало реинтеграции в капиталистическую мировую экономику на почетных условиях, в качестве равного, и эта надежда наилучшим образом выражена в типично горбачевских призывах к интеграции в «общеевропейский дом». Впрочем, достигнутый в ходе XX в. статус сверхдержавы не позволял ничего меньшего.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
КОНВЕРСИЯ ОБОРОННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ
КОНВЕРСИЯ ОБОРОННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ (от лат. conversio – превращение, изменение), перевод военно-промышленного комплекса (ВПК/ОПК) на выпуск гражд. продукции. Согласно рос. законодат-ву, под конверсией оборонной пром-ти в части, касающейся пром. произв-ва, понимаются: 1) частичная или полная переориентация высвобождаемых производств. мощностей, науч.-техн. потенциала и труд. ресурсов оборонных и сопряженных с ними предприятий, объединений и орг-ций с военных на гражд. нужды; 2) прекращение деят-ти или ликвидация предприятий оборон. пром-ти из-за технико-экон. нецелесообразности их перепрофилирования.
Различают конверсию на макроуровне (экономика страны в целом) и на микроуровне (отд. предприятия и орг-ции). На макроуровне конверсия означает перелив мат. и труд. ресурсов из воен. сферы в гражд. произв-во; на микроуровне – перепрофилирование производств. мощностей предприятия, позволяющее использовать в произв-ве гражд. продукции оборудование, ранее занятое в произв-ве воен. продукции.
Для СССР традиционно выделяют 3 периода проведения процесса конверсии. В 1946–50 осуществлялась т. н. реконверсия – обратное перепрофилирование (как правило, частичное) пром. предприятий, временно работавших по воен. заказам, а до этого выпускавших изделия гражд. назначения.
Осн. целью конверсии 1955–65 можно считать попытку переориентировать весь воен.-пром. потенциал на совр. высокие технологии, используя достижения в электронике и создании новых взрывчатых веществ. На деле лишь были снижены воен. расходы за счет сокращения Вооруженных сил, а в пром. произв-ве произошла замена в выпуске устаревших видов вооружений на более современные. Реально же конверсия в оборонной пром-ти не была осуществлена.
Конверсия 1988–91 проводилась как одна из составляющих общей экон. политики и продолжилась с 1992 как реструктуризация ОПК России. Она имела 2 цели: 1) снизить воен. нагрузку на бюджет страны в условиях непомерной стоимости «гонки вооружений»; 2) увеличить произв-во дефицит. гражд. продукции, а также наладить выпуск новых высокотехнологичных гражд. товаров.
С кон. 1980-х гг. объем ресурсов, задействованных в разработке и произв-ве вооружений, действительно сокращался. В 1991 объем произв-ва воен. продукции в СССР уменьшился по сравнению с 1989 на 37 %. Почти полуторное преобладание числ. занятых в произв-ве воен. продукции в ВПК сменилось преобладанием занятых в гражд. произв-ве. Низшей точки падение достигло в 1997: произв-во воен. продукции по сравнению с 1991 снизилось более чем в 10 раз. Числ. занятых в ОПК РФ (в целом, без деления на занятых в произв-ве военной и произв-ве гражд. продукции) к 1997 уменьшилась в 2,5 раза. В теч. 1990-х гг. и в 1-й пол. 2000-х гг. фактически не выделялись средства на проведение НИОКР и обновление производств. мощностей. Так что цель экономии ресурсов страны за счет снижения их потребления в воен. произв-ве к кон. 1990-х гг. можно считать достигнутой.
Однако высвобожденные ресурсы не нашли эффективного применения. Одна из причин – то, что разработка и произв-во практически всей наукоемкой продукции, в т. ч. гражданской, исторически оказались сосредоточены именно в ОПК. Эффективно использовать высвобожденные ресурсы можно было только в рамках этого же комплекса (его гражд. составляющей), и степень эффективности существенно зависела от результатов конверсии на микроуровне. Последняя же затруднялась тем, что производств. мощности, используемые в произв-ве воен. продукции, как правило, узкоспециализированы и их перепрофилирование зачастую оказывается либо нерентабельным, либо вообще невозможным.
Одним из ключевых направлений конверсии считается эффективное использование двойных технологий (т. е. применимых для произв-ва как военной, так и гражд. продукции). Опыт реструктуризации рос. оборонной пром-ти показал, что успеха в произв-ве новой гражд. продукции добивались в осн. те отрасли, для к-рых подобные направления гражд. произв-ва являлись традиционными. Напр., НПК «Иркут» (куда входит Иркутский авиазавод) разработал гидросамолет Бе-200; ряд рос. авиац. предприятий (в частн., Улан-Удэнский авиационный з-д) стал выпускать вертолет Ми-28. Успешный пример принципиально нового гражд. произв-ва на основе воен. технологий – орг-ция выпуска газоперекачивающих станций и установок для нужд «Газпрома» предприятиями, ранее выпускавшими газотурбин. авиадвигатели. Однако роль таких произв-в в развитии «оборонки» невелика.
В целом последняя конверсия не достигла своих целей. Не удалось обеспечить финанс. эффективности ОПК, в т. ч. из-за высоких затрат на открытие непрофильных для «оборонки» произв-в и переобучение персонала. Не удалось добиться кардинал. техн. перевооружения пром-ти и качеств. скачка в развитии наукоемких произв-в. Отсутствовал эффективный механизм передачи передовых технологий из воен. произв-ва в гражданское, прежде всего из-за долгих сроков рассекречивания двойных технологий (часто – 10–15 лет против 2–5 лет в зап. странах). Высокий уровень монополизма в сов. ВПК не создавал у предприятий стимула к актив. освоению выпуска принципиально новой гражд. продукции.
В нач. XXI в. при обсуждении путей развития ОПК либо рассматривается развитие наукоемкого произв-ва в целом (без деления на выпуск воен. и гражд. продукции), либо делается акцент на необходимости обеспечения безопасности страны. Вопросы конверсии оборонного произв-ва, заявленные в кон. 1980-х – 1-й пол. 1990-х гг., с сер. 1990-х гг. фактически с повестки дня сняты.
Лит.: Мелман С. Конверсия и разоружение. Демилитаризированное общество. М., 1990; Российская газета. 1992. 27 апр. (Закон РФ «О конверсии оборонной промышленности в Российской Федерации»); Оборонная промышленность России: конверсия или реконструкция? М., 1996; Рассадин В.Н. Оборонно-промышленный комплекс. Генезис. Конверсия. М., 2002; Соколов А.В. Оборонная промышленность России: состояние и тенденции развития. Новосибирск, 2003.
Реформы российского ВПК в 90-е годы: конверсия или диверсия?
На сказанные в свое время Владимиром Путиным слова о «недопустимости выпуска сковородок на ракетных заводах», помнится, очень обиделся Михаил Горбачев, тут же принявшийся доказывать, что ничего такого на самом деле не было. Он утверждал, что попытка «перековать мечи на орала», начатая им в СССР и «творчески развитая» последователями-«перестройщиками» уже в России, «обороноспособности страны никакого ущерба не нанесла». Более того, она еще и «полностью соответствовала нуждам граждан в эпоху дефицита». Оставим в стороне тот момент, что упомянутый дефицит как раз Михаилом Сергеевичем и его командой и был создан. Попробуем выяснить, сколько правды в остальных его словах.
Скажем прямо – немного. Практически нет совсем. Можно ли считать «отсутствием урона обороноспособности» падение объемов производства ВПК с 1992 по 1996 год почти на 78%? А полное сворачивание целых кластеров перспективных оружейных программ — например, разработки и производства ракет класса «воздух-воздух», систем РЭБ и прочего? Распил (в самом буквальном смысле слова – на металлолом) недостроенных танков, боевых самолетов и кораблей? Уход на протяжении нескольких лет из штатов оборонных заводов, КБ и НИИ двух с половиной миллионов специалистов? Вопросы, думается, риторические. Но это только полбеды.
Акционирование к 1997 году половины предприятий российского ВПК, их выход из-под государственного контроля, переход 30% военных предприятий в частные руки и «заход» на многие из них иностранных представителей, сумевших сполна воспользоваться предоставившимися возможностями по овладению технологиями и производственными секретами, об ознакомлении с которыми еще не так давно они не могли и мечтать, – это «конверсия» или все-таки чистейшей воды диверсия? Целенаправленное разрушение военно-промышленного комплекса едва не отбросило в «каменный век» не только отечественные вооруженные силы, но и всю страну.
Теперь, собственно, о сковородках. А также кастрюлях, мясорубках и прочем дешевом ширпотребе, выпуск которого на военных заводах навеки стал частью отечественного народного фольклора. Да, делали! Однако вовсе не потому, что директора соответствующих предприятий были круглыми идиотами или вредителями. Имелись на то причины – весьма серьезные и конкретные. Начать тут следует с того, что выпуск не просто гражданской продукции, а товаров народного потребления осуществлялся предприятиями советского ВПК еще до прихода к власти Горбачева и его опричников.
Мало кто сейчас об этом знает и помнит, но именно в этой сфере к концу 80-х годов производилось до 2 тысяч различных изделий, имевших никак не военное, а сугубо хозяйственное или даже, как тогда говорили, «культурно-бытовое назначение». И вот тут речь шла как раз не о примитивных сковородках. Из цехов предприятий каждый год выходило почти 100% радиоприемников, 95% холодильников, 69% пылесосов, 66% стиральных машин и так далее.
Помимо этого, там же изготавливалось вычислительной техники на 5 миллиардов рублей, оборудования для предприятий легкой промышленности – на 3 с лишним миллиарда. Полновесных, заметьте, еще вполне советских рубликов. Также можно вспомнить всенародно любимые ижевские мотоциклы, фотоаппараты ленинградского ЛОМО и киевского «Арсенала» и много чего еще. Казалось бы, в условиях конверсии для всех этих производителей должны были настать прямо-таки райские времена. Не тут-то было…
Падение выпуска гражданской продукции ВПК (на 71%) мало чем уступало уменьшению производства традиционной и основной военной продукции на 88%. Отчего так? Да потому, что своей безумной либерализацией внешней торговли тогдашние реформаторы открыли широкую дорогу на отечественный рынок импортному ширпотребу, который был, чего греха таить, как правило, качественнее отечественных образцов, а главное – в разы дешевле. Особенно – ввезенный контрабандно или полулегально. Такой конкуренции выдержать наша промышленность не смогла.
Свою роль сыграло и то, что любая гражданская продукция, производившаяся на предприятиях ВПК, была существенно дороже своих же гражданских аналогов. Насколько? Приведу лишь один конкретный пример: насос для перекачки сырого зерна производительностью 2500 литров в час, произведенный на обычном заводе, стоил 180 рублей, а такой же точно агрегат в «военном» исполнении — уже 3 с половиной тысячи рублей. И дело тут было вовсе не в «рвачестве» — на предприятиях ВПК использовались (и по сей день используются) гораздо более дорогостоящее оборудование, материалы, полуфабрикаты и все прочее. Да и работают там люди, чей труд оплачивается несколько по иным расценкам, чем на гражданке. Отсюда и разница.
В конечном итоге директорам военных заводов, от которых «вышестоящие инстанции» с ножом у горла требовали выпуска «конверсионных изделий», а остатки трудового коллектива – хоть какой-то зарплаты, ничего не оставалось, как клепать самые убогие образцы ширпотреба, которые можно было отпускать потребителю хотя бы себе не в убыток. Повезло лишь тем, кто быстро и удачно нашел новые «ниши», умудрившись освоить выпуск чего-то действительно стоящего, вроде оборудования для строительства или нефтедобычи. Остальным оставалось лишь уповать на удачу, ведь принятый в 1992 году закон о конверсии был не более чем набором общих фраз и благих пожеланий, а вот о том, как военные предприятия должны выживать в реальности, там сказано ничего не было.
К счастью, полностью уничтожить мощнейший военно-промышленный комплекс, созданный во времена Советского Союза, оказалось не под силу всей своре тогдашних реформаторов. Он их пережил, правда, с большими потерями для себя, последствия которых приходится преодолевать и наверстывать уже в нынешние годы. Периодически раздающиеся из уст «первых лиц» страны призывы к «новой конверсии», возможно, и имеют под собой основания. Но повторить ошибки тех лет, о которых речь шла выше, нельзя ни в коем случае.
Конверсия оборонной промышленности // «Историческая энциклопедия Сибири» (2009)
Вы здесь
Новости ogirk.ru
КОНВЕРСИЯ ОБОРОННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ (от латинского conversio — превращение, изменение), перевод военно-промышленного комплекса (ВПК/ ОПК) на выпуск гражданской продукции.
Согласно российскому законодательству, под конверсией оборонной промышленности в части, касающейся промышленного производства, понимаются: 1) частичная или полная переориентация высвобождаемых производственных мощностей, научно-технического потенциала и трудовых ресурсов оборонных и сопряженных с ними предприятий, объединений и организаций с военных на гражданские нужды; 2) прекращение деятельности или ликвидация предприятий оборонной промышленности из-за технико-экономической нецелесообразности их перепрофилирования.
Различают конверсию на макроуровне (экономика страны в целом) и на микроуровне (отдельные предприятия и организации). На макроуровне конверсия означает перелив материальных и трудовых ресурсов из военной сферы в гражданское производство; на микроуровне — перепрофилирование производственных мощностей предприятия, позволяющее использовать в производстве гражданской продукции оборудование, ранее занятое в произвостве военной продукции.
Для СССР традиционно выделяют 3 периода проведения процесса конверсии. В 1946—50 осуществлялась так называемая реконверсия — обратное перепрофилирование (как правило, частичное) промышленных предприятий, временно работавших по военным заказам, а до этого выпускавших изделия гражданского назначения.
Основной целью конверсии 1955—65 можно считать попытку переориентировать весь военно-промышленный потенциал на современные высокие технологии, используя достижения в электронике и создании новых взрывчатых веществ. На деле лишь были снижены военные расходы за счет сокращения Вооруженных сил, а в промышленном производстве произошла замена в выпуске устаревших видов вооружений на более современные. Реально же конверсия в оборонной промышленности не была осуществлена.
Конверсия 1988—91 проводилась как одна из составляющих общей экономической политики и продолжилась с 1992 как реструктуризация ОПК России. Она имела 2 цели: 1) снизить военную нагрузку на бюджет страны в условиях непомерной стоимости «гонки вооружений»; 2) увеличить производство дефицитной гражданской продукции, а также наладить выпуск новых высокотехнологичных гражданских товаров.
С конца 1980-х гг. объем ресурсов, задействованных в разработке и производстве вооружений, действительно сокращался. В 1991 объем производства военной продукции в СССР уменьшился по сравнению с 1989 на 37 %. Почти полуторное преобладание численность занятых в производстве военной продукции в ВПК сменилось преобладанием занятых в гражданском производстве. Низшей точки падение достигло в 1997: производство военной продукции по сравнению с 1991 снизилось более чем в 10 раз. Численность занятых в ОПК РФ (в целом, без деления на занятых в производстве военной и производстве гражданской продукции) к 1997 уменьшилась в 2,5 раза. В течение 1990-х гг. и в первой половине 2000-х гг. фактически не выделялись средства на проведение НИОКР и обновление производственных мощностей. Так что цель экономии ресурсов страны за счет снижения их потребления в военном производстве к концу 1990-х гг. можно считать достигнутой.
Однако высвобожденные ресурсы не нашли эффективного применения. Одна из причин — то, что разработка и производство практически всей наукоемкой продукции, в том числе гражданской, исторически оказались сосредоточены именно в ОПК. Эффективно использовать высвобожденные ресурсы можно было только в рамках этого же комплекса (его гражданской составляющей), и степень эффективности существенно зависела от результатов конверсии на микроуровне. Последняя же затруднялась тем, что производственные мощности, используемые в производстве военной продукции, как правило, узкоспециализированы и их перепрофилирование зачастую оказывается либо нерентабельным, либо вообще невозможным.
Одним из ключевых направлений конверсии считается эффективное использование двойных технологий (т. е. применимых для производства как военной, так и гражданской продукции). Опыт реструктуризации российской оборонной промышленности показал, что успеха в производстве новой гражданской продукции добивались в основном те отрасли, для которых подобные направления гражданские производства являлись традиционными. Например, НПК «Иркут» (куда входит Иркутский авиазавод ) разработал гидросамолет Бе-200; ряд российских авиационных предприятий (в частности, Улан-Удэнский авиационный завод ) стал выпускать вертолет Ми-28. Успешный пример принципиально нового гражданского производства на основе военных технологий — организация выпуска газоперекачивающих станций и установок для нужд «Газпрома» предприятиями, ранее выпускавшими газотурбинные авиадвигатели. Однако роль таких производств в развитии «оборонки» невелика.
В целом последняя конверсия не достигла своих целей. Не удалось обеспечить финансовой эффективности ОПК, в том числе из-за высоких затрат на открытие непрофильных для «оборонки» производств и переобучение персонала. Не удалось добиться кардинального технического перевооружения промышленности и качественного скачка в развитии наукоемких производств. Отсутствовал эффективный механизм передачи передовых технологий из военного производства в гражданское, прежде всего из-за долгих сроков рассекречивания двойных технологий (часто — 10—15 лет против 2—5 лет в западных странах). Высокий уровень монополизма в советских ВПК не создавал у предприятий стимула к активному освоению выпуска принципиально новой гражданской продукции.
В начале XXI в. при обсуждении путей развития ОПК либо рассматривается развитие наукоемкого производства в целом (без деления на выпуск военной и гражданской продукции), либо делается акцент на необходимости обеспечения безопасности страны. Вопросы конверсии оборонного производства, заявленные в конце 1980-х — первой половине 1990-х гг., с середины 1990-х гг. фактически с повестки дня сняты.
Лит.: Мелман С. Конверсия и разоружение. Демилитаризированное общество. М., 1990; Российская газета. 1992. 27 аир. (Закон РФ «О конверсии оборонной промышленности в Российской Федерации»); Оборонная промышленность России: конверсия или реконструкция? М., 1996; Рассадин В.П. Оборонно-промышленный комплекс. Генезис. Конверсия. М., 2002; Соколов А.В. Оборонная промышленность России: состояние и тенденции развития. Новосибирск, 2003.