Что поражает фонвизин во франции
Что поражает фонвизин во франции
Со школьной скамьи известен нашим читателям Денис Иванович Фонвизин, отец русской бытовой комедии, написавший «Недоросль», пьесу, вошедшую во все учебники литературы.
Писатель и дипломат, Д. Фонвизин посетил Францию в 1777 – 1778 гг. и оставил нам замечательное свительство очевидца состояния дел и нравов этой сложной предреволюционной эпохи. Письма его, адресованные Петру Ивановичу Панину, брату руководителя российской дипломатии, должны были увидеть свет в 1788 году. Собрание сочинений, в состав которого входили и письма под заголовком «Записки первого путешествия», было запрещено Екатериной II. Лишь недавно, последние найденные письма были добавлены к «Запискам», обретшим, таким образом, свою изначальную полноту.
Причиной прибытия Фонвизина во Францию стала болезнь его супруги. Проехав через немецкие княжества, Страсбург, Безансон и Бур-ан-Брэсс, Фонвизин ненадолго остановился в «славном городе» Лионе. Подчеркнув отличное состояние французских дорог, автор критикует узость и плохое состояние городских улиц. Писатель неоднократно возвращается к этому наблюдению в течение всего своего путеществия: «виденные мною во Франции города находятся в рассуждении чистоты в прежалком состоянии».
В Лионе же наш путешественник посещает и восторгается текстильными фабриками: «сии мануфактуры в таком совершенстве, до которого другим землям доходить трудно».
Местная богодельня «Отель Дьё» стала также объектом особого внимания путешественника. Как позднее и Карамзин, Фонвизин потрясен и самим древним зданием, и господствующим в нем, несмотря на огромное количестве больных, порядком, а также качеством ухода за ними.
Привлекли его внимания лионская мэрия, которую Фонвизин назывет «весьма великолепной», монастыри и церкви, многие из которых украшены картинами великих художников. «Вообще Лион есть город весьма древний, большой, коммерческий, многолюдный, словом – после Парижа первый в королевстве».
В те времена, путешествие от Лиона до Монпёлье занимало пять дней. Фонвизин замечает, что город это небольшой, но имеет приятное местоположение. При том же отвратительном состоянии улиц, автор отмечает хорошее состояние домов. Внимание его привлекли здешний университет и, особенно, его медицинский факультет известный в Европе. Как «приятнейшую и великолепнейшую из всех известных», описывает путешественник площадь дю Пейру, находившуюся в ту эпоху за городом: «Место высокое, чистое, усаженное деревьями, украшенное статуею Людовика XIV и удивляющее взор славным римским водопроводом, длины превеликой и работы, достойной внимания».
Фонвизин восторгается здешним климатом: «Господь возлюбил, видно, здешнюю землю: никогда небеса здесь мрачны не бывают. Прекрасное солнце отсюда неотлучно».
Искусство здешних медиков и климат превратили Монпёлье той эпохи в больницу, «где живут уже выздоравливающие».
Фонвизин с женой прожили в Монпёлье с декабря 1777 по февраль 1778 г. Жена его была излечена местным доктором Деламюр. Сам же писатель сообщает нам массу интересных фактов о Штатах Лангедока, собиравшихся в городе как раз в этот период, о некоторых аспектах местного управления и налогообложения.
Супруги посещают в городе дома местной знати, открытой и гостеприимной в отношении иностранцев. Писатель старается расширять круг своих знаний, отмечая, что «Способов к просвещению здесь очень довольно». «Такой бедной учености, я думаю, нет в целом свете, ибо как гражданские звания покупаются без справки, имеет ли покупающий потребные к должности своей знания, то и нет охотников терять время свое, учась науке бесполезной». По наблюдениям Фонвизина, глубокое невежество соседствует здесь с ужасным суеверием, в том числе среди дворянства. Автор не раз возвращается к этой проблеме во время своего пребывания во Франции.
Фонвизин резко критикует нравы эпохи: лицемерие, корысть, высокомерие, легкомыслие и праздность. «Почти всякий француз, если спросить его утвердительным образом, отвечает: да, а если отрицательным, о той же материи, отвечает: нет».
Положительные стороны национального характера также не скрываются от пристального взгляда писателя. Подчеркивает он природное красноречие и изобретательность, высокий художественный вкус. «. при неизъяснимом развращении нравов есть во французах доброта сердечная. Весьма редкий из низ злопамятен».
Проехав через Лангедок, Прованс, Дофинэ, Бургундию и Шампань, Фонвизин называет первые две самыми «хлебороднейшими и изобильнейшими». При этом, состояние французских крестьян находит он более бедственным, нежели российских. Со всей очевидностью, наблюдение это подтверждает кризисную социально-экономическую ситуацию во Франции той эпохи.
Отношение писателя к Парижу останется негативным на протяжение всего его пребывания в этом, по его словам, «мнимом центре человеческих знаний и вкуса».
«Жители парижские почитают свой город столицею света, а свет – своею провинциею. Бургонию, например, считают близкою провинциею, а Россию дальнею. Француз, приехавший сюда из Бордо, и россиянин из Петербурга называются равномерно чужестранными. По их мнению, имеют они не только наилучшие в свете обычаи, но наилучший вид лица, осанку и ухватки, так что первый и учтивейший комплимент чужестранному состоит не в других словах, как точно в сих: «Monsieur! Vous n’avez point l’air étranger du tout, je vous en fais bien mon compliment!»
Возвращается Фонвизин и к ужасному состоянию местных улиц. Исследования свидетельств других иностранных путешественников подтверждают эти наблюдения писателя. Стоит оговориться, что, во-первых, Париж, до перестройки предпринятой Османном, представлял собой сеть узких улочек средневекового типа. Это, во-вторых, безусловно, составляло контраст новому Петербургу с его широкими проспектами и новыми дворцами. Напомним, что с момента заложения новой российской столицы прошло лишь 74 года.
Несмотря на то, что, за время своего пребывания во французской столице, Фонвизин успел лично познакомиться и пообщаться со многими видными мыслителями эпохи, вход в высшее общество остался для него закрыт. Он пишет о том, что «нет ничего труднее, как чужестранцу войти в здешнее общество. Внутреннее ощущение здешних господ, что они дают тон всей Европе, вселяет в них гордость, от которой защититься не могут всею добротою душ своих, ибо действительно в большей части душевные расположения весьма похваляются. Сколько надобно стараний, исканий, низостей, чтоб впущену быть в знатный дом, где, однако ж, ни словом гостя не удостаивают».
Неблагосклонно отзывается Фонвизин и о французских ученых: «Исключая Томаса (Антуан Леонар Тома), которого кротость и честность мне очень понравились, нашел я почти во всех других много высокомерия, лжи, корыстолюбия и подлейшей лести». «Я не нахожу, что б в свете так мало друг на друга походило, как философия на философов».
Высокой оценки писателя удостоились-таки парижские спектакли и особенно комедия: «комедия возведена здесь на возможную степень совершенства. Нельзя, смотря ее, не забываться до того, чтоб не почесть ее истинною историею..Я никогда себе не воображал видеть подражание натуре столь совершенным». Оперу называл он «великолепнейшим зрелищем. Декорации и танцы прекрасны..» Меньшей похвалы заслуживают в устах автора певцы.
Темную картину, написанную Фонвизиным, дополняет критика французской системы воспитания. «Воспитание во Франции ограничивается одним учением. Нет генерального плана воспитания, и все юношество учится, а не воспитывается». «Редкий отец не изобретает нового плана для воспитания детей своих. Часто новый его план хуже старого; но сей поступок доказывает, по крайней мере, что сами они чувствуют недостатки общего у себя воспитания, не смысля разобрать, в чем состоят они действительно».
То, что с восторгом подчеркивает еще раз Фонвизин, так это состояние французских фабрик, которые он нашёл в «цветущем состоянии». «Нет в свете нации, которая б имела такой изобретательный ум, как французы в художествах и ремеслах, до вкуса касающихся».
Но, в заключении, остается он беспощаден: «Я оставил Францию. Пребывание мое в сем государстве убавило сильно цену его в моем мнении. Я нашел доброе гораздо в меньшей мере, нежели воображал, а худое в такой большой степени, которой я и вообразить не мог».
В августе 1778 года чета Фонвизиных покинула Францию.
173_Денис Иванович Фонвизин в Европе
#1 Вне сайта Yorik
Знаменитый русский драматург и писатель Денис Иванович Фонвизин (до середины XIX века писали фон Визин) (1745-1792) совершил два продолжительных путешествия в Европу. Об этих поездках мы узнаем из его писем к сестре Федосье Ивановне и графу Никите Ивановичу Панину. В результате получился своеобразный путевой дневник, из которого мы можем извлечь интересные сведения не только о том, что видел Фонвизин, но и о личности самого Дениса Ивановича.
Коротко все впечатления Фонвизина о загранице можно сформулировать одной фразой: в Европе почти все плохо. Вот так! Но мы отбросим в сторону наше удивление и посмотрим, что же конкретно не понравилось Фонвизину в тогдашней Европе? Может, он просто придирался из обычного русского чванства?
Первое большое путешествие за границы Российской Империи Денис Иванович предпринял в августе 1777 года, когда потребовалось лечение для его жены, Екатерины Ивановны, урожденной Роговиковой, на водах в Монпелье.
Фонвизины смогли совершить такое путешествие потому, что к этому времени Денис Иванович стал если не состоятельным, то достаточно обеспеченным человеком. Нет, гонорары за литературные произведения здесь совершенно ни причем! Просто в 1773 году, когда его покровитель граф Никита Иванович Панин получил в дар от императрицы 9000 душ, он почти половину своего дара разделил между тремя своими секретарями. Так Денис Иванович Фонвизин стал обладателем более 1000 душ. Он теперь стал как бы «новым русским» и мог себе позволить такое путешествие.
От Петербурга до Монпелье путь был немалый, но вплоть до Варшавы Фонвизин не увидел ничего интересного, кроме грязи, плохих дорог и отвратительной еды. И обедать, и ночевать нашим путешественникам приходилось в карете, которая заменяла им дом. Останавливаться в избах Фонвизины не решались, так как в них было полно всякой гадости, начиная от клопов, тараканов и блох, и заканчивая лягушками.
Особенно запомнился Фонвизиным прием в городе Красном, где городничий Степан Яковлевич Аршеневский принял их очень дружески, но угостил таким обедом, что Фонвизин в своем письме сестре обозвал повара отравителем:
«Повар его прямой empoisonneur [отравитель (фр.)]. Он все изготовил в таком вкусе, в каком Козьма, Хавроньин муж, состряпал поросенка».
Варшава Фонвизина приятно удивила, так как он обнаружил в ней большое (Фонвизин пишет «невероятное») сходство с Москвой, да и приняли секретаря могущественного Панина весьма учтиво и доброжелательно.
Посол Стакельберг в знак большого уважения провел у Фонвизиных полдня, а король Станислав Понятовский заявил, что он знает Фонвизина по репутации и сожалеет о том, что Фонвизин так недолго пробудет в Польше – король не успеет оказать ему все положенные почести. Фонвизин оправдался тем, что спешит на воды для лечения жены.
О польских нравах и обычаях Фонвизин отозвался коротко и насмешливо:
«Женщины одеваются как кто хочет, но по большей части странно. В ассамблеи ездят иногда в шляпках, иногда в турецких чалмах; а если одета в волосах, то на голове башни. Развращение в жизни дошло до крайности. Часто в компании найдешь мужа с двумя женами: с тою, с которою живет, и с тою, с которою развелся. Развестись с женою или сбросить башмак с ноги — здесь все равно. Дуэли здесь всечасные. За всякое слово выходят молодцы на пистолетах. A propos, надобно сказать тебе нечто и о польских спектаклях. Комедий видели мы с десяток, переводных и оригинальных. Играют изрядно; но польский язык в наших ушах кажется так смешон и подл, что мы помираем со смеху во всю пиесу; да правду сказать, странно и видеть любовника плешивого, с усами и в длинном платье».
Вот почти все, что нашел нужным сказать Денис Иванович о поляках, хотя принимали его в Варшаве, даже по его словам, очень хорошо и душевно.
Да еще подъезжая к Варшаве Фонвизин отметил чрезвычайную суеверность поляков. Вот уж, как говорится, чья бы корова.
Затем последовали многочисленные немецкие города и государства, в большинстве из которых Фонвизин и не подумал останавливаться для представления их правителям. Исключение он сделал только в Мангейме, где представился курфюрсту пфальцскому. Фонвизину был оказан в Мангейме очень любезный прием, и город ему понравился.
Больше в этом путешествии в Германии ему ничего не нравилось: везде грязь, клопы и тараканы, странные, т.е. смешные и предосудительные, обычаи и плохие дороги. На германских дорогах Фонвизин останавливается особо:
«Дороги часто находил немощеные, но везде платил дорого за мостовую и когда, по вытащении меня из грязи, требовали с меня денег за мостовую, то я осмеливался спрашивать: где она? На сие отвечали мне, что его светлость владеющий государь намерен приказать мостить впредь, а теперь собирает деньги. Таковое правосудие с чужестранными заставило меня сделать заключение и о правосудии с подданными».
Если Мангейм Фонвизину понравился, то о других городах он говорит мало хорошего.
Лейпциг Фонвизин нашел очень скучным, потому что в нем живут преученые педанты. Одни из них, по мнению Фонвизина, считают главным достоинством умение говорить по-латыни, «чему, однако ж, во времена Цицероновы умели и пятилетние дети», а другие возносятся на небеса, не обращая внимания на то, что делается на земле. В общем, скучно, господа!
Как видим, наука Фонвизина не очень интересует.
Памятники старины его тоже не слишком заинтересовали.
Во Франкфурте-на-Майне Фонвизин осматривал различные древности и остался к ним совершенно равнодушным, так как все это имеет только
«древность одним своим достоинством».
Знатный путешественник был допущен в имперский архив, где мог увидеть множество древних документов. Ему показали Золотую буллу императора Карла V, а Фонвизин пишет:
«Все сие поистине не стоит труда лазить на чердаки и слезать в погреба, где хранятся знаки невежества». (Sic!)
Так отзывается знаменитый русский писатель о письменных памятниках старины других стран.
Словом, Фонвизин поспешил проехать Германию.
Вот он вырывается из немилой страны и оказывается во Франции. Ох, и достанется же от него и стране, и людям. Вот только первые впечатления Фонвизина:
«Первый город Ландо, крепость знатная. При въезде в город ошибла нас мерзкая вонь, так что мы не могли уже никак усомниться, что приехали во Францию. Словом, о чистоте не имеют здесь нигде ниже понятия, — все изволят лить из окон на улицу, и кто не хочет задохнуться, тот, конечно, окна не отворяет».
Ладно, это был заштатный городишко, но вот Фонвизин приезжает в Страсбург, и что же он видит:
«Город большой, дома весьма похожи на тюрьмы, а улицы так узки, что солнце никогда сих грешников не освещает».
Но все же в Страсбурге не все так уж и плохо:
«Правду сказать, что в сем городе для вояжеров много есть примечательного. Мы видели мавзолею du Marechal de Saxe [маршала Морица Саксонского] — верх искусства человеческого».
Понравилось в Страсбурге Фонвизину еще одно сооружение:
«Между прочими вещьми примечательна в Страсбурге колокольня, уже не Ивану Великому чета. Высота ее престрашная, она же вся сквозная и дырчатая, так что, кажется, всякую минуту готова развалиться».
Но это скорее исключение.
А вот нравы и обычаи у этих французов заслуживают если не осуждения, то, по крайней мере, осмеяния. Вы только представьте себе, уважаемые читатели, как заходит Фонвизин в собор и, о, ужас, что же он там видит?
«При нас была отправляема у них панихида по всем усопшим, то есть наша родительская. Великолепие было чрезвычайное. Я с женою от смеха насилу удержался, и мы вышли из церкви. С непривычки их церемония так смешна, что треснуть надобно. Архиерей в большом парике, попы напудрены, словом — целая комедия».
Вот до чего докатились эти французы!
Правда, качество дорог во Франции приятно удивило нашего путешественника:
«Надобно, однако ж, отдать справедливость французам, что дороги щегольские, мостовая, как скатерть».
Но отзывы Фонвизина о проезжаемых городах довольно однообразны:
«Безансон, город большой, но также темный.
Потом приехали мы в Бресс (Bourg en Bress). Город изрядный, коего жители также по уши в нечистоте.
Напоследок Лион остановил нас на целую неделю. Город превеликий, премноголюдный и стоит внимания. Я поговорю о нем побольше».
Что же примечательно нашел Фонвизин в Лионе?
Первые впечатления о городе неутешительны. Вот Фонвизины ночью останавливаются в рекомендованном им отеле, и им там не нравится:
«Хотя почтмейстер уверял нас, что мы в этом отеле будем divinement bien (божественно хорошо), однако мы нашлись в нем diablement mal (дьявольски скверно), так, как и во всех французских обержах (постоялых дворах), которые все перед немецкими гроша не стоят. [Оказывается, Фонвизину надо было попасть во Францию, чтобы начать похваливать Германию. – Прим. Старого Ворчуна.] Во-первых, французы почивают на перяных, а не на пуховых тюфяках и одеваются байкою, которая очень походит на свиную щетину. Представь себе эту пытку, что с одной стороны перья колют, а с другой войлок. Мы с непривычки целую ноченьку глаз с глазом не сводили».
В целом, однако, Лион и его окрестности Фонвизину очень понравились. Город ему напомнил Петербург, так как
«по берегу Роны построена линия каменных домов прекрасных и сделан каменный берег, но гораздо похуже петербургского».
Прекрасные монастыри, горы и виноградники вокруг Лиона произвели на Дениса Ивановича самое благоприятное впечатление. Но больше всего Фонвизина поразили картины старых мастеров:
«Как за городом, так и в городе все церкви и монастыри украшены картинами величайших мастеров. Мы везде были и часто видели то, чего, не видав глазами, нельзя постигнуть воображением. Я не знаток в живописи, но по получасу стаивал у картины, чтоб на нее наглядеться».
Денис Иванович Фонвизин в Европе. Часть V
Ворчалка № 423 от 20.05.2007 г.
Первое письмо из Парижа к сестре Фонвизин как раз и начинает с его обитателей:
«Руссо твой в Париже живет, как медведь в берлоге; никуда не ходит и к себе никого не пускает. Ласкаюсь, однако ж, его увидеть. Мне обещали показать этого урода. Вольтер также здесь; этого чудотворца на той неделе увижу. Он болен и также никого к себе не пускает».
И только после этого Фонвизин переходит к своему впечатлению о Париже:
«Что же до Парижа, то я выключаю его из всего на свете. Париж отнюдь не город; его поистине назвать должно целым миром. Нельзя себе представить, как бесконечно он велик и как населен».
Но словно устыдившись своей первой реакции, Фонвизин переходит к описанию своих встреч с русскими, обитающими в Париже. Чуть позже он вообще оставляет мысль описывать Париж:
«Парижа описывать вам не хочу, потому что вы из книг так же его узнаете, как я; а скажу вам мое весьма справедливое примечание, что нет шагу, где б не находил я чего-нибудь совершенно хорошего, всегда, однако ж, возле совершенно дурного и варварского. Такая несообразность должна удивить каждого. Увидишь здание прекрасное и верх искусства человеческого, а подле него какой-нибудь госпиталь для дурных болезней; словом, то, что мы называем убогий дом, здесь среди города».
Этих прекрасных зданий, впрочем, Фонвизин не описывает вовсе, а предпочитает перечислять недостатки и язвы Парижа, так что советским журналистам было чему поучиться у Дениса Ивановича при написании статей о загнивающем Западе. То Фонвизин заметит ужасающую нищету бедняков, то винит в различных неустройствах ужасную многолюдность города и отмечает, что полиция в таких условиях мало что может сделать, и вместе с тем говорит о почти ежедневных казнях и колесованиях в городе.
Отмечает Денис Иванович и поразившую его любовь к праздности у парижан. Да еще бы им и не быть бездельниками: ведь ежедневно в городе дается четыре представления в театрах, ярмарка и гуляния! И везде полнешенько, везде толпы народа.
Кроме того, круглые сутки по улицам Парижа грохочут кареты.
Так что, подводя итог первым своим впечатлениям о Париже, Фонвизин приводит известную французскую поговорку о мосте Pont-Neuf – о том, что на этом мосту всегда встретишь проститутку, аббата и белую лошадь. Фонвизин ходил туда, чтобы лично проверить справедливость этой поговорки.
Сам мост, как и другие достопримечательности Парижа, Денис Иванович не описывает, зато вспоминает о случае, который на днях взбудоражил весь Париж. На маскараде граф д’Артуа, брат короля, по пьянке сорвал маску с герцогини де Бурбон. Герцог вызвал брата короля на дуэль и во время схватки поцарапал ему руку. После этого противники помирились и обнялись. Герцог де Бурбон отправился затем в Оперу, где ему устроили настоящую овацию:
«Весь народ оборотился к нему [герцогу], и я думал, что от битья в ладони театр развалится. Кричат тысячи людей:
«Bravo, bravo, достойная кровь Бурбона!»
Коснувшись мимоходом вопроса о надвигающейся войне между Англией и Францией, Фонвизин переходит к более важной и интересной теме – театру. Он начинает с восторженного комплимента:
«Могу тебя уверить, что французская комедия совершенно хороша. «
«Когда на них смотришь, то, конечно, забудешь, что играют комедию, а кажется, что видишь прямую историю».
«А трагедию нашел я гораздо хуже, нежели воображал».
Не одобряет Фонвизин и бурных аплодисментов в театре, так как
«партер. состоит из парода самого невежественного».
Фонвизина вообще раздражает манера французов аплодировать по любому поводу:
«. здесь за все про все аплодируют, даже до того, что если казнят какого-нибудь несчастного и палач хорошо повесит, то вся публика аплодирует битьем в ладоши палачу точно так, как в комедии актеру. Не могу никак сообразить того, как нация, чувствительнейшая и человеколюбивая, может быть так близка к варварству».
Отмечает Фонвизин и манеру французов «шпынять» друг друга остротами, а завершает он свое первое парижское письмо сестре таким обобщением:
«Ни в чем на свете я так не ошибался, как в мыслях моих о Франции. Радуюсь сердечно, что я ее сам видел и что не может уже никто рассказами своими мне импозировать. Мы все, сколько ни есть нас русских, вседневно сходясь, дивимся и хохочем, соображая то, что видим, с тем, о чем мы, развеся уши, слушивали. Славны бубны за горами — вот прямая истина!»
Таскаться по заграницам Фонвизиным уже наскучило, да и в Париже бывает иногда скучненько, так что Денис Иванович начал слушать курс экспериментальной физики у Бриссона, а его жена стала брать уроки игры на клавесинах:
«Право, Париж отнюдь не таков, чтоб быть от него без памяти; я буду всегда помнить, что в нем, так же как и везде, можно со скуки до смерти зазеваться».
Совсем в другом тоне выдержано письмо Фонвизина к П.И. Панину, которому описывать достопримечательности Парижа не было необходимости. Поэтому с самого начала своего пребывания в этом
«мнимом центре человеческих знаний и вкуса»
Денис Иванович сразу же отмечает, что во Франции
«весьма много чрезвычайно хорошего и подражания достойного»,
«не ослепляет меня до того, чтоб не видеть здесь столько же, или и больше, совершенно дурного и такого, от чего нас Боже избави».
Фонвизин в своем осуждении доходит до того, что рекомендует Панину следующий метод перевоспитания молодых людей, возмущающихся порядками и нравами в России:
«. для обращения его [такого молодого человека] на должную любовь к отечеству нет вернее способа, как скорее послать его во Францию».
«что все рассказы о здешнем совершенстве сущая ложь».
Сделав небольшой обзор англо-французских отношений, Фонвизин отмечает легкомысленное равнодушие французов к политике:
«Я не примечаю, чтоб приближение войны производило здесь большое впечатление. В первый день, как английский посол получил курьера с отзывом, весь город заговорил о войне; на другой день ни о чем более не говорили, как о новой трагедии; на третий — об одной женщине, которая отравилась с тоски о своем любовнике; потом о здешних кораблях, которые англичанами остановлены. Словом, одна новость заглушает другую, и новая песенка столько же занимает публику, сколько и новая война. Здесь ко всему совершенно равнодушны, кроме вестей. Напротив того, всякие вести рассеваются по городу с восторгом и составляют душевную пищу жителей парижских».
Обличив в очередной раз французов, Денис Иванович сообщает Панину о двух важных событиях парижской жизни: дуэли между графом д’Артуа и герцогом де Бурбоном и о прибытии в Париж самого Вольтера.
Об этой дуэли Панину Фонвизин пишет более подробно, чем сестре, и приводит несколько дополнительных подробностей этого происшествия, на которых я останавливаться не буду.