Что общего между прикубанской и кобанской культурами
Адыги, нарты и кобанская культура
Изучая днк захоронений и современных народов приходишь к мысли, что некоторые группы последние 10 тысяч лет мигрировали неоднократно. Они явно не сидели на карантине и меняли локации и языки.
У меня нет абсолютно никаких сомнений в западноевропейском происхождении донских алан, и в словах уважаемого Анатолия Клёсова о Неродстве осетин с этими донскими аланами. Зачем ему надо что то здесь подтасовывать? Оставьте учёного в покое, если ваши старые представления оказались мифом. Проблема: от кого они могут принять эту давно уже известную весть?
Исходя из данных уже ДНК анализов Курчатовского института по кобанской культуре, можно предположить, что основу её составляли предки сванов. Исходный же нартский эпос был сформирован в адыго-абхазской среде как в ареале дольменников или нахов. Ведь осетинский Сослан имеет тюркское имя когда Сосруко балкарцев-тюрок адыгское.
Осетины, замечательный народ, должны выбрать или достойное родство с достойными и реальными братьями сванами-кобанцами, или фейковое родство с ушедшими в историю скифосарматоаланами с коими у них нет никаких общих гаплогрупп, если только не нахских. Не морочьте голову лживыми мифами сталинского периода псевдо историографии ни себе ни другим людям.
Адыги безусловно потомки Хаттов и имеют архаичную версию нартского эпоса. Находясь в одной гаплогруппе со сванами G у них немного другой гаплотип. Но эта же гаплогруппа и у этрусков и хурритов тоже была в миноре. От смешения сванского и нахского языков осетинский не мог появиться никак. А по отцовским ДНК эти группы и были в основе. Следовательно нужно смотреть отличные от северокавказских материнские мтДНК осетин. Но почему тогда у ПЕРВЫХ ИНДОЕВРОПЕЙЦЕВ ХЕТТОВ НАХСКАЯ ОТ МАЙКОПА И УРУКА ГАПЛОГРУППА J2a? У ПАРСОВ ПАКИСТАНА ЧЬИ ПРЕДКИ СОБСТВЕННО И ДАЛИ ИМЯ АРИЯМ И АРИАНУ-ИРАНУ ТОЖЕ НА ПЕРВОМ МЕСТЕ ГАПЛОГРУППА J2A, И ЛИШЬ МИЗЕР R1A!
Сос или сес ячмень на чеченском и дар Сослана или Сосруко людям злаков говорит о древности нахской трактовки нартского эпоса.
Стоило бы Искусственному Интеллекту или сильному компьютеру заказать по всем днк анализам вопрос о происхождении осетин от алан, как и прочие вопросы, чтобы не было подозрений в подтасовке данных. Восточно-иранский бактрийский язык выдаёт недавнюю миграцию предков осетин из Азии. Но как они тогда являются потомками сванов? Почему все забывают об Ануширване и его Согдебиле в Грузии как очаге осетинского этногенеза?
По другой протоадыгской ветви G дольменники задолго до сванов и даже до басков R1b, с хуррито-хорватами гаплогруппы I ушедших с территории близкой к Демавенду и Эльбурсу в Европу. Дольменники же это та же группа G конкурировавшая с более древним на Кавказе Майкопом. А через единую уже северокавказскую культуру позже и наследие Майкопа и дольмеников не могло не повлиять на кобанцев. Кавказский Праязык объединял в древности территории от Чили и Китая до Британии с совершенно разными гаплогруппами как сегодня английский. Чили и чил холод у индейцев кечуа у англичан и чеченцев, хэ-хы-ха вода у китайцев, чеченцев и индейцев майя и таких примеров масса.
Авторитетнейший и смелый Учёный С.В.Кулланда в статье На каком языке говорили скифы в журнале Наука и жизнь за апрель 2010 года доказывал движение с Запада на восток носителей иранских языков. При этом в восточных иранских обнаруживаются влияния северокавказцев, а в западных иранских их нет! Но может быть просто переферия восточно-иранских в отличие от западно-иранских, лучше сохранила архаику общекавказского массива Праязыка, о коем мы писали в своей эпохальной работе Праязык на Прозе.
Ман у немцев и тюрок отходит от корневого мар муж у нахов и хурритов как и нар муж у иранцев и морд угорских народов: нахский хурритский вариант корневой,и таких примеров масса.
Ранее дольменников считали даже выходцами из Европы и там же имелся древний кластер гаплогруппы G. А кавказские гаплогруппы J2 парадоксально обнаруживаются у таджиков и афганцев. Как впрочем и эрбины! Хотя азиатское происхождение R гаплогрупп я не рискнул бы оспаривать. Они скорее изачально были азиатские, чем европейские.
Странно ещё и близкое созвучие Урузмага и Ерюзмека осетин и карачаевцев, когда вайнахский аналог Арсамак как и Сасан прямо выводит нас в Иран и даже до Эламо-Шумерских древностей, без такой тюркской фонетики. Арсама был в Иране хорошо известен и до нашей эры и ещё до индоевропейских нашествий, то есть у хурритов. Среднеазиатская же близкая фонетика Ерюзмека-Урузмага карачаевцев-половцев и осетин не сучайна.
Напомню, что Сак и Саг встречается и у вайнахов как Человек и у Шумер и у Хурритов в теониме Нин хур саг. Человек ближе к этнонимии, чем даже пусть очень красивый, но олень!
Шунганцы и таджикские группы могут показать интересные для кавказцев днк! Наличие на Кавказе Q гаплогруппы ещё в палеолите тоже удивительно. Кавказ в древности напоминал мегаполис, коль уж скоро даже китайские D гаплогруппы обнаружены в кобанских захоронениях.
Абаевское иранство нарт опровергалось нами еще в 90х через шумерское и хурритское Нер-гал или Нер великий, теоним более древний и ближе к нартам. В чеченском целый кластер схожих нарт март аьрт, а хурритская основа оставляет в разряд и иранские как более поздние. Так же кроме хурритского и аккадского Неригала был у них же Нар теоним в паре Напшар. И к бактрийцам нар могло попасть от хурритского массива.Похожее Нерту после появляется и у древних германцев наряду с теонимом Ут.
Это переворачиаает картину устоявшуюся в головах историков-иранистов. Иран был позже Шумер и хурритов. Кто с этим хочет поспорить? Абаевская этимология ариев алан проигрывает этимологии ариев от хурритов, тем более пантеон индийских имен появился в Миттании раньше Индии, а гаплогруппа кшатриев саков хурритская J2a. Она и у потомков Будды, и созвучие Брахма-Ибрахим как и Сара-Сарасвати с 2й у брахманов этой же гаплогруппы хурритов отодвигает пришествие в Индию R1a к доарийской древности вплоть до дравидов, где у последних Непонятное для ариев родство!
Ваны Древнего Китая по К.Туманову и урарты одни те же, что и ваны пересекавшиеся с асами-викингами по Хейердалу на Кавказе!
Возможно влияние на кобанцев, Эдды и нартский эпос оказала так же и майкопская культура имеющая шумерское хурритское происхождение. Эпоним Урузмаг именно из-за этого соотносим с вайнахским антропонимом Арсамак с историей ведущей в Шумер, Элам и Иран. Уацила осетин в вайнахском Сэла теоним знакомый хурритам Палестины и Израиля.
Горепекин заметил более ста лет назад вайнахское Сата как древнеегипетское обозначение змеи, по фонетике наиболее архаичное из всего кавказского массива. Солс бери в Англии тоже почему то ближе к чеченскому варианту имени как и сассанахи англов и Сасан иранцев.
По какой то причине вайнахские варианты имеют больший охват по регионам мира о чём мы уже писали в своей работе Праязык на Прозе.ру Мачигов Альберт в апреле этого года в новой редакции.
Кавкасионский же тип осетин и отсутствие у осетин R1a ставит крест на абаевской скифо-осетинской теории. Отличия мтДНК осетин от общекавказских могли бы пролить свет на происхождение Осетинского языка. Ведь общая G мужских линия и у адыгов и у картвелов, особенно сванов, и у осетин.
Нартский эпос отсутствует у иранцев и у тюрок вне Кавказа, т.е. в Персии и в Средней Азии, что говорит о собственно кавказском происхождении нартского эпоса. А схожих элементов можно найти у многих разных народов. Интересно и тюркское название моря у осетин от денгиз на фоне нахских фуорд-хорд море почти как у норвежцев с фьордом.
У хурритов и викингов Бури общий эпоним. Ларса хурритов в Шумере и Ларс в Скандинавии.Борьба асов и ванов-урартов по Хейердалу на Кавказе первых веков нашей эры может объяснить и антропоним Руса царей урартов как отправную точку для русов и Руси Европы.
Этот вывод многое ставит на свои места, но язык кобанцев возможно был под влиянием Майкопской культуры всё же близкий к хурритскому. Майкоп это J2 от Урука и Шумер, но более глубокие автохтоны на Кавказе каякент-хорочовецы это безусловно J1 ровесники кобанской культуры.
Наличие большого до 20% это более 300 тысяч человек кластера J1 у нахов делает их несомненными автохтонами по меркам Северного Кавказа, и это собственно чеченские группы, без сомнения. J2a ушла частью с Кавказа и возвращалась обратно к своим родственникам с одной гаплогруппой J в течении нескольких тысяч лет от Майкопа до цанаров.
Якобы неясное происхождение шумеров с их языком вполне укладывающимся в нахо-дагестанскую и хуррито-урартскую языковую общность можно и нужно коррелировать с данными генетиков, где вышеозвученное положение вполне доказуемо нахо-дагестанскими
и абхазскими гаплогруппами J2a и R1b имеющими место сегодня у нас на Кавказе и в шумеро-хурритских захоронениях. По глоттохронологии Сводеша за 6 тысяч лет от шумер кого конгломерата языка эрбинов и нахов могли остаться лишь считанные проценты общих слов.
И ещё одна гипотеза: по ДНК и отцовским эрбинам и по материнским небольшой народ Кавказа багуалинцы по сути германцы забывшие свой язык. О древнегерманском амазонском обряде дарения в начале зимы подарков детям на деревьях имевших место на Кавказе мы уже писали как и о непонятном совпадении имени арабского Сатаны Иблиса с древнепрусским духом зла Убелитцем от коего и произошло само слово зло в эвел убел в германских. Таких примеров масса.
Языковая корреляция с генетикой на Кавказе до сих пор таит в себе очень много непонятного. R1a как скифская возможно всё таки тюркская, а эрбины западные европейцы на Кавказе были представлены амазонками. Парадоксы и тайны интереснее старых и надоевших всем лживых заказанных властью мифов. Но это только предположения.
Почему Дарий не говорил со скифами на одном языке, если они иранцы и по глоттохронологии 2 с половиной тысячи лет назад должны были говорить на куда более близких диалектах, чем сегодня фарси и ягнобский. Да и антропология осетин и скифов и даже Алан очень сильно разнится.
Ещё в начале нулевых я неоднократно указывал нашим попгенетикам на недопустимость игнорирования материнских мтДНК при корреляции языка и расы современных народов. Иначе как объяснить общую скифскую мужскую гаплогруппу R1a с максимумами у киргизов 63% и поляков 57%! У остальных восточных славян она больше половины, но меньше этих максимумов Европы и Азии.
Первенство за ДНК, а отнюдь не за языком, ведь афроамериканцы с Обамой говоря на родном английском не потомки англов. А вождь алан из бесланского могильника оказался чеченцем из тайпа шуоной, но его гаплогруппа у чеченцев в миноре где то 5 % и только у 5 чеченских тайпов. Они чистые чеченцы, а у осетин и даже у ингушей Q вообще нет. У карачаевцев она есть, но меньше, чем у чеченцев. Об этой находке не будут трендеть СМИ. Но быть и аланами после нашей эры и кобанцами до нашей эры с разными гапло это только сильно сталинизированный мозг может совместить.
Не имея гаплогруппы R1a и одновременно претендовать на скифское наследие это ошибка осетинских историков. К скифам ближе карачаевцы. И скифы это Не аланы, а аланы тем более не кобанцы. Вайнахи же на скифов и не претендуют, кроме самых тяжёлых случаев, но другое дело Сарматы, которые на Кавказе тоже не одно со скифами, хотя и породнились.
Царцары населявшие Овсетию до осетин это дзурдзуки, ведь и Цей в сердце Осетии имеет нахское имя и гаплогруппа J2a почти у всех народов Кавказа от автохтонов нахов, как и у мохевцев по другую сторону Терека и у Казбека. Овсы грузинских летописей это Овши или Аушевы ингушей с той же J2a как и большинство нахов. Но и другие минорные группы у нахов доказывают нашу автохтонность, что мы не живем на чужих землях, а на наших другие живут.
Не стоит так же путать исторические вопросы с юридическими правами на землю, иначе Англию надо вернуть кельтам, валлийцам, Москву финно-уграм, и так далее, до неандертальцев, что безусловно абсурдно.
Если кореец законно купил дом в Ростове, никто не может ему указывать на Корею как на место его единственного возможного проживания, после лекций ему о бывших когда то тут половцахпеченегах и неандертальцах. У нас эти вопросы некоторые псевдо историки и доморощенные попгенетики до сих пор путают.
Что до вопиющих искажений истории Великой Отечественной Войны именно на Кавказе и якобы справедливом наказании вайнахов в 44м тема отдельная, и требует отдельной работы. В прежних статьях мы её уже затрагивали. Коль уж и говорить о справедливости территориальных передач после ВОВ от сотрудничавших массами с гитлеровцами(что принято мировым правом) не от нас два района, а нам два района должны вернуть. Стоило бы известную в РИ книгу о ВОВ ПЕРЕИЗДАТЬ, но только очень сильно сократив её и оставив только сами документы и самые сильные и вопиющие из них.
Что общего между прикубанской и кобанской культурами
Ответ:
Прикубанская культура — археологическая культура (не утверждена), прикубанских меотов, эпохи поздней бронзы.
Термин «прикубанская культура» широко употреблялся с 1951 года, однако позже — в 1980-х гг. В. И. Козенкова привела аргументы, указывающие на сомнительность выделения прикубанской культуры в самостоятельную археологическую культуру.
Дискуссия по вопросу возможности выделения данной археологической культуры продолжается.
Отдельные учёные предпринимают попытки приведения аргументов в пользу самостоятельности данной культуры (В.C. Бочкарев и Н. Г. Ловпаче, А. Л. Пелих, и др.)
К примеру Н. Г. Ловпаче выдвигает версию[1], что критериям на право называться первым памятником «Прикубанской культуры» соответствует древнее поселение на Гуамской скале (что далеко от «Прикубанья»).
Вопрос о содержании и арсенале понятий «прикубанский очаг» и «прикубанская культура» в настоящее время остаётся на повестке дня[2].
Сам термин «прикубанская культура» и образованный на его основе «кубанская культура» продолжают широко использоваться, имея под собой скорее географическое содержание.
Коба́нская культура (англ. Koban culture, нем. Koban-Kultur)[⇨] — археологическая культура на Кавказе позднего бронзового и раннего железного веков. Памятники обнаружены по обе стороны центральной части Главного Кавказского хребта, в большей степени к северу от него. Современная локализация — Северный Кавказ (РФ: Ингушетия, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Северная Осетия, западные районы Чечни) и Закавказье (прилегающие к Главному хребту районы Грузии, Южная Осетия)[⇨]. Существовала в XIII/XII — IV вв. до н. э., иногда исследователи смещали датировку на более ранний период, включая в кобанскую культуру ещё и протокобанскую — с XIV в. до н. э., и даже ранее — со второй и третьей четверти 2-го тыс. до н. э.[⇨].
Активный туризм на Юге России
В период поздней бронзы на Кавказе одновременно процветали такие известные археологические культуры, как колхидская, прикубанская, каякентско-хорочоевская, кобанская. Последняя занимала горные районы Центрального Кавказа и находилась в теснейших контактах с культурами соседних областей и племен. В дореволюционной отечественной и зарубежной литературе эта культура считалась ведущей в эпоху поздней бронзы и раннего железа не только на Центральном, но и на всем Кавказе. Многочисленные серии кобанских предметов вооружения, украшений, домашней утвари, а также семантика орнаментальных узоров, их стилистические особенности привлекали и привлекают внимание археологов. Однако с 30-х годов нашего века в археологической литературе стали появляться работы, в которых термин «кобанская» либо подменялся термином «колхидская», либо объединялся с ним в одну «колхидо-кобанскую культуру». Такая замена была вызвана тем, что на территории Колхиды, или Западной Грузии, была выявлена якобы тождественная кобанской культура.. Ареал ко-банской культуры стал искусственно сужаться, и, наконец, дело дошло до полной ликвидации термина «кобанская культура». Правда, в академических изданиях еще продолжается давно утвердившаяся традиция, и название «кобанская культура» здесь еще не вышло из употребления [48, с. 492; 502, с. 504; 389, с. 448—449; 148, с. 118; 197, 57, и т. д.].
Такое категорическое утверждение М. М. Иващенко уже тогда не имело под собой твердой основы: ведь кобанская культура сосуществовала с колхидской и занимала соседние с Колхидой районы. Колхи, безусловно, оказали определенное влияние на развитие культуры соседних племен, но категорически отрицать самобытность племен Центрального Кавказа было бы глубокой ошибкой. Кстати, ни у одного античного автора мы не найдем сведений о том, что на территории нынешних Кабарды или Северной Осетии проживали колхи, а между тем эта территория является одной из основных периферий распространения кобанской культуры (хотя классических памятников этой культуры здесь, за исключением самого Кобанского могильника, до сих пор не выявлено).
Б. А. Куфтин, характеризуя древнейшие корни грузинской культуры на Кавказе, включил в зону распространения культуры Западной Грузии и центральную часть Главного Кавказского хребта; так как однородная позднебронзовая культура оказалась распространенной па огромной территории, он эту культуру стал называть «колхидо-кобан-ской» [228, с. 329, 332 и ел.]. Таким названием позднебронзовой культуры Центрального Кавказа Б. А. Куфтин пользовался и раньше. Он писал, что кобанская культура не только по территории основного распространения, но и по происхождению является колхидской [225, с. 16, 68]. А позднее Б. А. Куфтин, еще больше убедившись в тождественности колхидской и кобанской культур, отмечал: «Прямые свидетельства о местном производстве кобанских бронз связаны уже не с Ко-банским могильником в Северной Осетии, а с территорией Грузии, откуда происходят единственные известные нам литейные формы для настоящих кобанских топоров» [226, с. 218]. В то же время Б. А. Куфтин указывал, что в Северной Осетии, в частности в Кобанском могильнике, совершенно другой по сравнению с колхидским погребальный обряд, другие погребальные сооружения, другая, резко отличающаяся керамика.
В 1952 г. вышла в свет монография Г. Ф. Гобеджишвили, в которой рассматривались материалы всех археологических культур, выявленных на территории Грузии. В разделе, посвященном памятникам Западной Грузии, Г. Ф. Гобеджишвили поддерживает мнение М. М. Иващенко и пытается обосновать грузинское происхождение кобанского бронзового топора, а ту культуру, в ареале которой он встречается, называет колхидской [78, с. 97]. Еще раньше, в своей диссертационной работе, Г. Ф. Гобеджишвили отмечал, что квишарский топор лег в основу колхидо-кобанских топоров, а также вислообушных И трубчатообушных топоров из Брильского могильника [79, с. 161].
А. Н. Каландадзе, изучив имеющиеся в музеях Грузии и Абхазии материалы, также пришел к заключению, что ареал распространения колхидской культуры шире кобанской. Свой вывод о принадлежности богатой бронзовой кобанской культуры колхским племенам он подтверждает тем, что в Кобанском могильнике не обнаружено ни одной литейной формы бронзового топора, тогда как в горных районах Грузии такие формы засвидетельствованы во многих пунктах. Отметив это, он заключает, что подлинную картину генетико-типологического развития этого топора можно получить лишь только на основании материалов Грузии вообще и Колхиды в частности. Далее А. Н. Каландадзе пишет, что на территории Грузии (в ущельях Риони, в Сванети и Абхазии) выявлены следы древних медных выработок, а на Северном Кавказе, в частности в районе Кобанского могильника, такие древние выработки неизвестны. Исходя из всего сказанного, он заключает, что кобанская культура является локальной разновидностью распространенное в горах и на низменности колхской культуры и что она была создана колхами, проживавшими в горах [155, с. III].
Интересные соображения относительно связи колхидской и кобанской культур высказаны в учебнике «Археология Грузии». В седьмом параграфе учебника (автор Г. Ф. Гобеджишвили) детально рассматриваются сходные и отличительные черты этих двух культур. В частности, в учебнике отмечаются специфические особенности керамики кобанской культуры. Она изготовлена от руки из глиняного теста, с примесью песка, обожжена не совсем удовлетворительно. Наружная поверхность керамики, представленной горшками, глубокими мисками, тарелками, кувшинами и т. д., украшена геометрическими узорами [24, с. 131 —132]. На некоторых сосудах нарезы заполнены белой пастообразной краской [226, с. 215]. Сосудов более или менее крупных размеров в кобанских комплексах нет. Таким образом, по фактуре и технике изготовления кобанская керамика отличается от керамики колхидской культуры. Различие между этими двумя культурами хорошо прослеживается и в формах топоров, поясных пряжек, стержневых булавок с Н-образными головками, браслетов, в погребальном обряде и т. д. В то же время на некоторых бронзовых изделиях кобанской и колхидской культур (топоры, кинжалы, пояса, кольца) встречаются одни и те же изображения, связанные с производственно-магическими и то-темическими представлениями [329, с. 15]. Указав на все это, Г. Ф. Гобеджишвили справедливо замечает, что вопрос о взаимоотношениях колхидской и кобанской культур еще не исследован по-настоящему и поэтому сказать что-либо определенное пока что не удается. Но совершенно ясно, что в эпоху поздней бронзы между культурами Западного Закавказья и Центрального Кавказа существовали очень тесные связи, которые сыграли значительную роль в их становлении [24, с. 130 и сл.].
О. М. Джапаридзе в статье, опубликованной в 1953 г. и посвященной бронзовым топорам Западной Грузии [114, с. 281—300], также останавливается на общих и отличительных чертах колхидской и кобанской культур. Он пишет, что эти две культуры издревле были тесно связаны друг с другом и поэтому характерный для колхидской культуры бронзовый топор нашел большое распространение и в кобанской культуре. Вместе с тем О. М. Джапаридзе отмечает, что отождествление этих двух культур является неправильным. Несмотря на то что они характеризуются некоторыми общими чертами, они в достаточной степени отличаются друг от друга. Определенное сходство намечается, как мы уже говорили, главным образом в предметах вооружения (топоры, кинжалы) [114, с. 288]. В то же время, пишет О. М. Джапаридзе, характерное для западногрузинской культуры копье с расщепленной втулкой отсутствует в кобанской культуре. Не встречаются характерные для колхидской культуры бронзовые мотыги, сегментовидные орудия, плоские топоры, цалды и т. д., что, возможно, объясняется различием в укладе хозяйства. В Кобани, по-видимому, занимались преимущественно скотоводством, а в Колхиде ведущим типом хозяйства являлось земледелие [114, с. 288; 137, с. 131].
Позже подобная точка зрения была высказана Е. И. Крупновым, отметившим, что различие между кобанской и колхидской культурами хорошо выявляется при анализе погребального обряда, керамики, типов топоров, поясных пряжек и т. д. [198, с. 95; 203, с. 59]. Различие проявляется и в полном отсутствии в кобанской культуре характерных для Колхиды бронзовых мотыжек, сечек-ножей и топоров-цалди, и (причем особенно четко) в украшениях, например в типах булавок, налобных повязок, браслетах, ножных кольцах и т. д. Говоря о бронзовых топорах колхидской и кобанской культур, Е. И. Крупнов пишет, что подавляющее их большинство покрыто тонким н довольно сложным орнаментом (гравировкой) и на них нет следов употребления. «Следовательно,— замечает он,— рабочих функций они не несли. Однако более массивные экземпляры, которые никогда не украшались узорами, сохранили следы использования их в работе» [198, с. 98].
Все эти вопросы, и особенно проблема происхождения и развития кобанской культуры, были рассмотрены и в других работах Е. И. Круп-нова, в частности в его капитальной монографии «Древняя история Северного Кавказа» [197].
В этой книге памятники кобанской культуры разделены на три группы. Первая из них — западная, или кабардино-пятигорская. Ее характерные особенности — могильные сооружения в виде очень массивных гробниц или каменных ящиков, в плане приближающихся к квадрату, керамические формы в виде крупных сосудов и мисок хорошего обжига, богато орнаментированных геометрическими нарезны-, ми узорами. Вторая группа — центральная, или северо-осетинская. Сюда включены также Тлийский могильник, Цоисский и Казбегский клады. Для этой группы характерны каменные ящики прямоугольной формы кобанского типа и могилы-колодцы, обложенные булыжником, малые формы хорошей керамической посуды, в основном повторяющие старые формы раннего этапа кобанской культуры. Третья группа — восточная, или грозненская. Она характеризуется грунтовыми могилами, заваленными булыжником, подкурганными захоронениями и керамикой более слабого теста с явным преобладанием скифских степных форм с налепным, щипковым орнаментом (грушевидных корчаг, горшков и невысоких мисок, характерных для культуры скифского типа) [197, с. 178—179].
Таким образом, Е. И. Крупнов выделяет в пределах кобанской культуры три локальных варианта. Кроме того, в его книге рассматриваются или ставятся такие вопросы, как происхождение кобанской, культуры, ее хронология, ареал, хозяйственный тип и общественное-устройство, идеология и международные связи. При локализации вышеуказанных групп кобанской культуры учтены в основном погребальные памятники. По мнению Е. И. Крупнова, в погребальных объектах лучше отражаются древние этнографические особенности, к тому же бытовые памятники на территории Центрального Кавказа все еще слабо изучены [197, с. 179].
Вопрос о взаимоотношении кобанской и колхидской культур был затронут венгерским археологом Ласло Ференци, опирающимся в своей публикации на работы советских археологов. Как отмечает Л. Ференци, в результате новых археологических исследований на Кавказе стало ясным, что вопреки многим родственным чертам кобаиская и колхидская культуры не являются тождественными [450, с. 311—312]. В работе перечисляются те черты, которыми различаются кобанская и колхидская культуры. В то же время Л. Ференци пишет: «Родство, которое можно наблюдать в памятниках этих территорий, соответствует и древней языковой общности местных племен. Племена, жившие в районах рек Терек и Риони, примерно до середины I тысячелетия до н. э. сохранили свою принадлежность к одной языковой семье» [450, с. 312]. В этом с Л. Ференци трудно согласиться, ибо в период расцвета кобанской бронзовой культуры племена Центрального Кавказа не имели письменности и не оставили нам материалов, которые дали бы основание отнести их к той или иной языковой группе.
Еще шире интересующий нас вопрос был освещен другим венгерским археологом, Дьюлой Газдапустай, посвятившим кобанской культуре и ее связям с культурой Передней Азии и Центральной Европы спою кандидатскую диссертацию (65; 524]. На Кавказе в период перехода от бронзы к железу Д. Газдапустай выделяет следующие четыре археологические подгруппы: кобанскую, тлийскую, западногрузинскую И эшерскую [65, с. 105]. Такое деление делается на основании присутствия или отсутствия некоторых типов металлических изделий, разницы в керамике и в погребальном обряде. Как и другие кавказоведы, занимавшиеся бронзовой-культурой Центрального Кавказа, Д. Газдапустай кобанскую подгруппу находит на территории Северной Осетии, Кабардино-Балкарии и Чечено-Ингушетии, а тлийскую подгруппу выделяет по материалам Тлийского могильника. При этом он отмечает, что тлийский бронзовый инвентарь и погребальный обряд сходны с ко-банскими, но в керамике есть разница [65, с. 105—106]. Следует заметить, что в Тлийском могильнике очень мало керамики, так как сосуды в основном изготовлялись здесь из бронзы. Конечно, в керамике Тлийского могильника больше прослеживается восточногрузинское влияние, но есть глиняные кружки, которые полностью совпадают с кобанскими.
Как нам кажется, было бы лучше, если бы Д. Газдапустай вместо термина «подгруппа» пользовался термином «вариант» или «подвариант», ибо понятие «подгруппа» слишком узкое, а в отдельном варианте может быть несколько подвариантов или подгрупп. В другом месте он отмечает, что кобанская бронза является одной из подгрупп общего очага металлургии. Но своеобразный инвентарь кобанской культуры позволяет назвать ее не только местной подгруппой, но и самостоятельной археологической культурой [65, с. 112]. В таком случае неясно, почему Д. Газдапустай избегает употребления слова «культура». В то же время Д. Газдапустай, судя по всему, разделяет мнение К. Шефера, который в своей сравнительной хронологии выделяет эпоху поздней бронзы и раннего железа Кавказа как период кобанской культуры. Однако кобанская культура существовала только на территории Центрального Кавказа, и параллельно с ней во второй половине II тысячелетия до н. э. на Кавказе процветали и другие археологические культуры.
На наш взгляд, кобанская культура в целом сложилась на основе местной культуры предшествующего времени. В области металлообработки кобанская культура испытала сильное воздействие западногру-зинских металлургических очагов. Отсюда шла основная масса металла, здесь возникали и отсюда распространялись и соответствующие типы изделий. Роль горной области Центрального Кавказа, чрезвычайно насыщенной металлическими изделиями этого времени, по всей вероятности, была только ролью вторичного центра, базировавшегося, быть может, частично на местной руде, но питаемого и извне, с юга [144, с. 15; 137, с. 138].
Конечно, между колхидской и кобанской культурами прослеживается удивительное сходство, порожденное глубокими культурно-историческими связями между населением северного склона Главного Кавказского хребта и населением южных склонов, однако между ними много и отличительных черт. Не совсем правы, таким образом, те авторы, которые считают, что начиная с середины II тысячелетия до н. э. на протяжении почти тысячелетия существовала однородная культура— западногрузинско-колхидская [180, с. 149].
Как бы ни была схожа культура отмеченных выше районов, в ней можно, хотя и не очень четко, выделить определенные разновидности или локальные варианты [234, с. 35]. Процесс сложения локальных вариантов позднебронзовой культуры Центрального Кавказа был обусловлен прежде всего объективными закономерностями внутреннего развития этнокультурных особенностей родственных племен, проживавших длительное время на довольно обширной территории. Вместе с тем этот процесс в значительной мере углублялся и ускорялся внешними факторами [481, с. 50]. Выделение ярко выраженных отдельных археологических культур становится возможным лишь начиная с эпохи поздней бронзы [347, с. 164]. Для более раннего периода выделение самостоятельных археологических культур здесь значительно труднее, хотя некоторые исследователи находят возможность говорить о существовании нескольких своеобразных культур и локальных различий в эпоху средней бронзы [347, с. 164; 481, с. 50]. В этом отношении Центральный Кавказ не является исключением, и на его территории в эпоху поздней бронзы мы не найдем ни одного района, материальная культура которого не отличалась бы от культуры другого района.
На территории распространения колхидской культуры в эпоху поздней бронзы и раннего железа существовало несколько локальных вариантов, наиболее характерными из которых были Чорохский, Рача-Лечхумский и Абхазский. Что же касается территории Северной Осетии и горной зоны Южной Осетии, то они составляли самостоятельный локальный вариант позднебронзовой культуры Центрального Кавказа. Об этом свидетельствуют богатые позднебронзовые комплексы Тлийского могильника, а также материалы с территории Северо-Осетинской АССР. Сама западногрузинская культура эпохи поздней бронзы, по нашему мнению, также является локальным вариантом бронзовой культуры Центрального Кавказа конца II — начала I тысячелетия до н. э. Конечно, западногрузинская бронзовая культура имела свои традиции и широкий ареал, но она развивалась в тесном культурно-экономическом контакте с соседними синхронными ей культурами, в том числе кобанской, принадлежавшей одному из аборигенных кавказских племен.
С конца II тысячелетия до н. э. на территории Центрального Кавказа замечается ослабление местных традиций и появление новых форм керамики и бронзовых изделий. Эти формы, видимо, переходили от соседних родственных культур, в первую очередь из Закавказья; с конца VIII в. до н. э. в кобанской культуре появляются и скифские формы, что было вызвано проникновением скифов в районы Центрального Кавказа. Еще в доскифское время племена Центрального Кавказа имели тесные контакты с племенами Прикубанья, Северного Причерноморья и горного Крыма. Об этом свидетельствуют отдельные находки вещей кобанской культуры как в Прикубанье, так и в Крыму [47, с. 54—60; 246, с. 150—159]. На этих связях мы остановимся очень коротко, так как они могут быть предметом специального исследования.
С XIII в. до н. э. население Центрального Кавказа начинает испытывать давление с юга: сначала ассирийское [278, с. 29—30; 277, с. 24, 28, 59, 170—172], а с IX в. до н. э.— урартское [277, с. 60—61]. Кроме того, с середины II тысячелетия до н. э. с севера начинается интенсивное передвижение в предкавказскне степи племен катакомбной культуры [135, с. 47; 263, с. 18; 305, с. 187—188; 221, с. 198], которых, в свою очередь, теснили племена срубной культуры, проникшие в нынешнее Ставрополье и, вероятно, даже дальше на юг [135, с. 47; 210, с. 165; 213, с. 12—14; 199, с. 62—64; 198, с. 88]. Во второй половине II тысячелетия до н. э. в результате каких-то (пока, к сожалению, не установленных) причин произошло перемещение отдельных групп населения Центрального Кавказа на северо-запад, в частности в Крым [246, с. 158]. В Крыму с начала I тысячелетия до н. э. формируется таврская культура, в основе которой, по мнению А. М. Лескова, лежит культура позднебронзового века Центрального и Северного Кавказа. Поэтому можно говорить о тесных этнокультурных связях между населением горных районов Крыма и Кавказа. Об этих связях свидетельствуют выявленные в горном Крыму археологические материалы эпохи поздней бронзы и раннего железа, говорящие о влиянии кобанской культуры [246, с. 156, 158—159].
Особо следует коснуться вопроса о связях между кобанской культурой и культурами Передней Азии и Карпато-Дунайского бассейна. Последний был тесно связан со степной Украиной, а Украина, в свою очередь, через причерноморские степи была связана с Кавказом. Возможно, подобные связи установились в результате межплеменной торговли, которая могла осуществляться по долине Кубани, через степи Украины, а дальше через перевалы Карпатских гор и уже отсюда в бассейны Тиссы и Дуная. Таким путем, вероятно, элементы кавказской бронзовой культуры проникали в гальштаттскую культуру.
Ряд авторов, особенно зарубежных (Вильке, де Морган и др.), отрицают автохтонность кобанской культуры, не допуская возможности наличия в те времена самостоятельной кавказской металлургии и считая, что она имеет гальштаттское происхождение. Другие исследователи, напротив, объясняют связь, существующую между гальштаттской и кобанской культурами, миграциями с Кавказа. Так, французский исследователь И. Дейе выдвинул теорию о том, что в начале II тысячелетия до н. э. какие-то этнические группы переселились с Кавказа в Подунавье. Однако И. Дейе не объясняет, в чем выражается роль этих этнических групп в развитии дунайской культуры поздней бронзы — раннего железа, и даже сомневается в наличии непрерывного развития племен Среднедунайского бассейна эпохи бронзы вплоть до гальштаттского периода [516, с. 69—83].
На наш взгляд, в этом вопросе более прав Д. Газдапустай, указывающий, что существовавшие между Среднедунайским бассейном и Кавказом в эпоху бронзы связи никак не подтверждают теорию о переселении этнических элементов с Северного Кавказа на Запад, или наоборот [65, с. 196—197]. В то же время Д. Газдапустай ошибается, считая, что кобанские бронзовые пластинчатые браслеты с граненой наружной поверхностью и со спиральными концами произошли из районов Центральной Европы [65, с. 229]. Всеми кавказоведами давно признано, что именно этот тип браслета характерен для кобанской бронзовой культуры и с этой территории он мог распространиться как в соседние, так и в более отдаленные районы. Более того, эта форма браслета имеет на Кавказе свои прототипы с XIII в. до н. э. (ожорские, стырфазские и мсхлебские экземпляры).
Посредником в контактах между Центральным Кавказом и Передней Азией было Закавказье, с давних времен тесно связанное с древним Востоком. Эти контакты хорошо прослеживаются в археологических материалах Центрального Кавказа. Среди них в первую очередь отметим бронзовые кинжалы «переднеазиатского типа», отличающиеся особыми рукоятками, внутри заполненными пастой, деревом или костью. Эти бронзовые кинжалы обнаруживаются по всему Центральному Кавказу. На связи с Передней Азией указывают также египетские скарабеи, обнаруженные в брильских погребениях, разноцветные бусы, бусы из голубого фаянса, найденная в Северной Осетии хурритская цилиндрическая гематитовая печать XV—XIV вв. до н. э. и ряд других вещей [198, с. 86].
Таким образом, в период поздней бронзы племена Центрального Кавказа находились в тесном контакте со многими странами Цередней Азии и Европы, однако их культура была вполне самобытной. В интересующую нас эпоху эти племена имели высокоразвитое и достаточно мощное металлургическое производство, на основе которого появился избыток ремесленных продуктов, и это способствовало росту систематического обмена. Заинтересованной в обмене в первую очередь оказывается выдвинувшаяся к этому времени родоплеменная знать [34, с. 35], использующая обмен для своего обогащения.
В изучении кобанской культуры, какой бы исследованной она ни казалась, есть пробелы и нерешенные вопросы. Некоторые из них не могут быть решены скоро, ибо наличный материал слишком ограничен. К числу таковых прежде всего относится проблема языковой и этнической принадлежности носителей кобанской культуры [221, с. 200]. Нет никакого сомнения, что эта культура является автохтонно-кавказской и что ее создали аборигены-кавказцы.
В эпоху поздней бронзы и раннего железа в культуре Центрального Кавказа различались два основных варианта — северокавказский и южнокавказский. Северокавказский вариант был распространен в горных районах Северной Осетии и Кабардино-Балкарии, южнокавказский— на территории Рача — Лечхуми, Сачхери, Сванети и горного района Южной Осетии. У каждого локального варианта был свой металлургический очаг, который обеспечивал необходимыми изделиями население определенной территории. Кроме того, в каждом из этих двух основных вариантов производились металлические изделия для межплеменного обмена.
По мнению некоторых исследователей, южнокавказский очаг был основным производственным центром, так как там выявлены остатки древних металлоплавильных печей, штолен и шахт, а также формы для отливки бронзовых топоров. Северокавказский металлургический очаг в этом отношении исследован еще недостаточно, и, может быть, именно поэтому на его территории в отличие от территории южнокавказского очага обнаружено намного меньше производственных остатков. Кстати, как раз эта недостаточная изученность послужила причиной отрицания самостоятельности или самобытности кобанской культуры.
В северокавказском варианте позднебронзовой культуры можно выделить два подварианта: североосетинский и кабардино-балкарский. Каждый из этих подвариантов имеет особенности, характерные только для него. В то же время между локальными подвариантамп прослеживается тесная связь.
Археологические исследования позволяют увязать культуру поздней бронзы и раннего железа северного склона Главного Кавказского хребта с предшествующей культурой бронзового периода, а последнюю—с культурой более ранней эпохи. Такая преемственная связь в материальной культуре хорошо прослеживается и в южнокавказском варианте и его подвариантах. На обширной территории этого локального варианта можно выделить несколько отдельных очагов металлургического производства. Они в основном расположены в ущельях рек Ингури, Супсы, Риони, Цхенисцкали, Квирилы, Джоджоры, Большой Лиахви и т. д. Весьма значительными районами бронзовой металлургии в древности были Рача и Лечхуми, где вырабатывалась высококачественная бронза и изготовлялись прекрасные бронзовые изделия.
Есть много данных, свидетельствующих о том, что позднебронзовая культура конца II тысячелетия до н. э. распространялась с южных склонов Главного Кавказского хребта на северные. Здесь создавались периферийные центры, один из которых оказался в районе с. Верхний Кобан. В XII—X вв. до н. э. только в этот район проникла позднебронзовая культура с юга. На сопредельные территории кобанская культура распространилась с начала I тысячелетия до н. э. из района Кобанского ущелья. Такое распространение в периферийные районы позднебронзовой культуры, видимо, было связано с продвижением ее носителей в предгорные районы. Что же касается основного центра этой богатой бронзовой культуры, то он должен был находиться на южном склоне, в районе Рача — Лечхуми и даже в горах нынешней Южной Осетии, которые составляли с горными районами Рача — Лечхуми — Имерети одну большую культурную область.
Создателями этой культуры, на наш взгляд, были иберо-кавказские племена картвельской этнической группы, хотя в ее ареале проживали и некоторые другие племена [280, с. 202; 85, с. 356]. Так, к востоку от картвельских и абхазо-адыгских племен жили вейнахские племена. Интересно отметить, что две главные реки на территории Южной Осетии — Большая и Малая Лиахви — носят название, объясняемое из вейнахских языков. Этот гидроним в более чистой форме сохранился в осетинском языке, где он передается Леуахи (Стыр Леуахи и Чысыл Леуахи). «Леуа» по-вейнахски — снег, ледник, а «хи» — вода. Значит, Леуахи — это снежная (ледниковая) вода. Действительно, эти реки берут свое начало в вечных снегах, расположенных в высокогорных районах Южной Осетии. Этот гидроним (Леуахи) и некоторые другие топонимы свидетельствуют о пребывании на данной территории вейнахских племен [70, с. 54—56]. Оно относится к тому далекому прошлому, когда картвельские племена постепенно продвинулись в высокогорные районы и стали ассимилировать оседлые некартвельские этнические группы. Последние очень быстро растворились и слились с первыми, оставив только некоторые свои топонимы и гидронимы. Этим объясняется то положение, что в горных районах нынешней Южной Осетии многие топонимы и гидронимы не могут быть объяснены ни из грузинского (более ранний), ни из осетинского (более поздний) языков.