Что понравилось датскому посланнику в петре 1
что понравилось датскому посланнику в Петре 1? ПОЖЖЖЖАЛУЙСТА
Посланнику понравилось то» почтение и послушание», которое царь высказывал всем старшим по службе лицам9 сам царь имел невысокое воинское звание). Посланник считает, что царь личным примером показывает как надо подчиненным слушать начальников.
Другие вопросы из категории
Читайте также
надмений, насморков и главболей». Что это за чудодейственное лекарство?
34. Что часто делал милосерднейший царь Алексей Михайлович Тишайший такого, за что его сын, суровый царь Петр Алексеевич Великий, брал штраф в размере 5 рублей?
35. Во времена Алексея Михайловича в целях искоренения язычества был издан указ «О борьбе со славянством». Какой музыкальный инструмент изымался и сжигался по этому указу?
36. Петр I, побывав за границей, задумал «во всякой губернии учинить бумажные заводы, а на тех заводах велеть бумагу делать разных рук и величеств, сиречь александрийскую, писчую, почтовую, картузную, серую и синюю». Плотная александрийская бумага требовалась для государственной переписки, а для чего предназначалась картузная?
37. Известно, что реформы Петра I принимались боярами в штыки, а против одного из его указов возмутились боярыни, заботясь о сохранении своего статуса знатной и богатой женщины. Как Петр I своим указом ограничил возможность демонстрировать их богатство и знатность?
38. Около 170 лет назад инженер-самоучка Торговатов подал на рассмотрение некий технический проект. Царь Александр I наложил на него резолюцию: «Выдать ему 200 рублей и обязать подпиской, чтобы он впредь проект?
39. Перед Первой мировой войной о Николае II в кругах либеральной русской интеллигенции говорили, что он не просто царь, а царь-царь. Почему?
Что понравилось датскому посланнику в петре 1
Европейские дипломаты о России после Полтавской победы
Эпоха Петра Великого по праву считается важнейшим рубежом в российской истории. Преобразования первой четверти XVIII века поражают масштабом и многоплановостью, проникновением практически во все области государственной и общественной жизни. Петр I надолго определил развитие России как могучего имперского государства, ставшего одним из ведущих в мире.
Особенность петровских реформ состояла в том, что они проводились в условиях тяжелейшей войны, начатой молодым царем в 1700 г. В течение первого десятилетия XVIII века война со Швецией носила для России характер отчаянной борьбы за выживание. Поэтому преобразования того времени осуществлялись стихийно, ради скорейшего решения насущных проблем, которых было немало: предстояло организовать новую систему комплектования и подготовки армии, создать флот, построить практически на пустом месте промышленность, призванную удовлетворить военные потребности, преобразовать финансовую систему, усовершенствовать административный аппарат, открыть учебные заведения. Лишь позже, по мере развития достижений русских войск, Петр I смог приступить к более последовательной реформаторской деятельности.
В последующие три года Россия и Швеция готовились к решающему столкновению, от которого должен был зависеть исход Северной войны. Полтавская битва 27 июня 1709 г. коренным образом изменила расстановку сил в Восточной и Северной Европе. Карл XII лишился своей армии и бежал под покровительство турецкого султана. Дания и Саксония немедленно примкнули к победившей стороне. Август II уже 15/26 июля 1709 г. заключил оборонительно-наступательный союз с Россией, после чего объявил мирный договор со Швецией недействительным и в августе 1709 г. вступил в Польшу. В сентябре того же года Петр I встретился с ним в Торуни и начал переговоры, завершившиеся 9/20 октября подписанием еще одного союзного договора. Станислав Лещинский бежал, и Август II вновь занял польский престол.
Переговоры об условиях союза могли тянуться еще дольше, если бы Полтавская победа русских войск не положила конец колебаниям датчан. Уже в июле 1709 г. на заседании датского Тайного совета было принято решение о вступлении Дании в войну осенью того же года, а 11/22 октября в Копенгагене был подписан русско-датский оборонительный и наступательный союзный договор. Он не содержал никаких материальных обязательств России в пользу Дании, и это было большим успехом русской дипломатии.
Вопросов было слишком много, и не на все Юлю удалось найти ответы. Тем не менее его дневник содержит довольно полную и весьма интересную картину жизни России после Полтавы — в важнейший исторический момент становления русского великодержавия.
Родился Юст Юль в 1664 г. в датском городе Виборге. Его отец происходил из прославленного рода Юлей, который дал своей стране немало талантливых государственных деятелей, дипломатов и флотоводцев; мать была дочерью государственного канцлера Дании Юста Хэга. Начальное образование Юль получил дома, затем обучался в Кильской академии. По окончании курса наук внук канцлера пытался устроиться на службу в датское ведомство иностранных дел, но для него не нашлось места. Юль отправился за границу и нанялся простым матросом на голландское военное судно, на котором в 1681—1688 гг. совершил два плавания по Средиземному морю. Вернувшись на родину, он поступил в королевский флот и благодаря своим способностям быстро продвинулся по службе: в 1689 г. был произведен в лейтенанты, в 1691 г. — в капитаны, в 1697 г. — в капитан-командоры, в 1704 г. — в командоры.
В апреле 1709 г. Юлю было предложено отправиться в Россию в качестве чрезвычайного посланника. Можно предположить, что в этом неожиданном повороте его карьеры сыграло роль намерение датского Тайного совета назначить ко двору Петра I образованного морского офицера, каким был Юль. Такой дипломат мог скорее завоевать симпатии царя, страстно любившего флот.
В России Юль пробыл чуть менее двух лет: с сентября 1709 г. по август 1711 г. В ноябре 1711 г. он был представлен своему королю в лагере под Штральзундом. На вопрос Фредерика IV, желает ли он вторично отправиться к русскому двору, Юль ответил: “Не особенно сильно, ибо мне из долгого опыта известно, какие неприятности предстоят мне от пьянства”. Дневник посланника позволяет легко убедиться в том, что его автор не преувеличил степень опасности для своего здоровья. Король не стал настаивать и избавил Юля от неприятной для него миссии.
Опытный моряк, умный и образованный человек, смелый, решительный, честный, с чрезвычайно развитым чувством долга, Юль не мог не нравиться Петру. Не случайно в 1713 г. русский посол в Копенгагене В. Л. Долгорукий заявил датскому правительству, что царь хочет видеть Юля в качестве посланника при своем дворе. Честь была очень велика, но вице-адмирал вынужден был просить короля “о всемилостивейшем избавлении его от столь важного поручения”.
Годы, проведенные в России, по всей видимости, доставили Юлю мало радости. Тем не менее любознательный дипломат не упускал случая поближе познакомиться с русской жизнью. В поле его зрения попадали самые разнообразные стороны окружающей действительности, и почти обо всем у него было собственное мнение. Это позволяет судить о немалой проницательности и незаурядных аналитических способностях Юля. Повествование в дневнике ведется просто и ясно, а суждения и выводы вполне убедительны. В большинстве случаев Юль сообщает о том, что видел сам, слухами почти не пользуется, за исключением разве что тех случаев, когда они подтверждают и дополняют его собственные наблюдения. Скептический склад ума Юля способствует, возможно, некоторому преобладанию мрачных тонов в созданной им картине российской жизни, но в плане достоверности информации такая авторская позиция представляется достаточно надежной.
Автор предваряет дневниковые записи замечанием о том, что его труд не предназначен для опубликования и носит, так сказать, служебно-информативный характер. “Если бы я имел в виду, — пишет Юль, — посредством печати сделать его достоянием всеобщим, то я, конечно, прибегнул бы к некоторой осторожности и выключил бы из него те места, в коих царь и его подданные рисуются в красках малопривлекательных”. Посланник полагает даже, что если бы дневник дошел до сведения Петра I, тот обязательно пожаловался бы датскому королю на автора, обвинив его в “намеренном посрамлении русской нации”. Сам же Юль твердо уверен в своей правоте: “Дневник этот, как сказано, я писал единственно во исполнение нарочитого всемилостивейшего приказания вашего королевского величества, а потому я и не колебался отмечать в нем как достойное хулы, так и достойное похвалы: мне казалось непростительным скрывать от вашего королевского величества правду”.
Посланник должным образом оценивает свое произведение, не претендуя на роль создателя фундаментального исследования. “Я далек от мысли, — подчеркивает он, — выдавать настоящий дневник за полное описание России, ибо для подобного труда нужно бы основательное знание русского языка и многолетнее спокойное пребывание в этой стране. Могу только сказать одно, что я записал все, что мне было возможно записать, но при том записал лишь то, что я по вполне достоверным сведениям считал за истину”.
Центральной фигурой повествования датского дипломата, несомненно, является Петр I, предстающий на страницах дневника человеком поистине [418] выдающимся. Надо заметить, что Юль далек от его идеализации, но в то же время пишет о нем с симпатией и пониманием. Можно сказать, что в целом посланнику удалось создать один из наиболее достоверных образов Петра Великого.
Юль пишет, что Петр I “одарен таким широким умом, что, как ни важны и ни серьезны дела, которыми он в данную минуту занят, он никогда настолько всецело ими не поглощен, чтобы среди них ему не приходили в голову разные забавные шутки и затеи”. Одним из примеров этого явилось шествие “самоедского царя” — шута Вимени с его “подданными” в составе торжественных колонн во время празднования Полтавской победы.
Обладая чувством юмора, Петр постоянно устраивал своеобразные представления, построенные, к сожалению, в основном на унижении человеческого достоинства и издевательстве над своими подданными. На многочисленных праздниках и пиршествах практиковалось спаивание людей до скотского состояния, что являлось одной из излюбленных забав царя. Сам он пил умеренно и с интересом наблюдал за действием алкоголя на разум гостей, а особенно на их язык. Юль свидетельствует: “Гостей заставляют напиваться до того, что они ничего не видят и не слышат, и тут царь принимается с ними болтать, стараясь выведать, что у каждого на уме. Ссоры и брань между пьяными тоже по сердцу царю, так как из их взаимных укоров ему открываются их воровство, мошенничество и хитрости”. Иностранные дипломаты не могли избежать общей участи, и датский посланник, плохо переносивший спиртное, весьма страдал из-за необходимости пить сверх всякой меры. Однажды он вздумал спастись взобравшись на мачту корабля, но царь полез за ним со стаканом вина в зубах, уселся рядом на рею и напоил датчанина так, что тот едва мог слезть обратно на палубу. Юль пытался даже подкупить царского духовника Феодосия Яновского, чтобы тот убедил государя не принуждать посланника к пьянству. В другой раз Юль полушутя-полусерьезно встал на колени перед Петром I и Екатериной Алексеевной. Царь немедленно встал на колени рядом, окончательно обратив дело в шутку. Дипломат так и не добился пощады.
По словам Юля, Петр иногда разыгрывал комедию с самым серьезным видом, вводя в заблуждение окружающих. Например, он изображал [419] величайшее почтение к “князю-кесарю” Ф. Ю. Ромодановскому, целовал ему руки и внимательно слушал его поучения. По мнению посланника, царь тем самым хотел “уверить старых русских, что очень ценит их глупые советы”. В этом случае Юль не совсем прав. Известно, что Петр I действительно любил и ценил Ромодановского. Скорее всего царь в свойственной ему манере сочетал шутку с выражением своего искреннего отношения к пожилому сподвижнику.
Юль подтверждает и дополняет сведения многочисленных источников о любви Петра I к физическому труду. По его свидетельству, на Адмиралтейской верфи царь орудовал топором “искуснее, нежели все прочие присутствовавшие там плотники”. Автор дневника особо отмечает увлечение Петра токарной работой. “В этом мастерстве, — пишет посланник, — он не уступит искуснейшему токарю и даже достиг того, что умеет вытачивать портреты и фигуры”. Царь трудился “с таким усердием и вниманием, точно работал за деньги и этим трудом снискивал себе пропитание”.
Весьма интересны свидетельства Юля о том, что Петр I во время церковных служб “громко пел наизусть так же уверенно, как священники, монахи и псаломщики, имевшие перед собою книги, ибо все часы и обедню царь знает, как «Отче наш»”. Это еще один штрих, подтверждающий выдающиеся способности Петра Великого.
Говоря о душевном складе царя, посланник делает важное замечание: “Продолжительное занятие одним и тем же делом повергает его в состояние внутреннего беспокойства”. Может быть, именно в этом таилась причина разнообразной кипучей деятельности преобразователя. Юль не обходит вниманием и известную склонность Петра к психическим припадкам. Во время них “лицо его было чрезвычайно бледно, искажено и уродливо. Он делал различные страшные гримасы и движения головою, ртом, руками, плечами, кистями рук и ступнями”. Юль не верит распространенной гипотезе, согласно которой болезнь царя явилась следствием принятого им когда-то яда. По мнению посланника, недуг этот имел физиологические причины.
Второй по значимости персоной в записях датского дипломата является князь А. Д. Меншиков. Об этом человеке Юль отзывается без малейшей симпатии, замечая, что Александр Данилович “во всем, что относится до почестей и до наживы, является ненасытнейшим из существ, когда-либо рожденных женщиною”. Говоря о высокомерии, надменности и корыстолюбии князя, Юль вместе с тем утверждает, что “уровень его ума весьма посредственный”. В подтверждение своего мнения посланник рассказывает, как однажды решил польстить Меншикову и заявил, что тот один стоит 5 тысяч солдат. Но князь полушутя-полусердито возразил, что эта оценка занижена: по мнению польских генералов, он “представлял собою более, чем 10 000 человек”. “Из этого образчика, — подводит итог посланник, — легко заключить об уме и рассудительности князя Меншикова”. Но вряд ли автор дневника в данном случае прав. Скорее всего он, не обладая, в отличие от собеседника, развитым чувством юмора, не понял, что Меншиков попросту посмеялся над его слишком грубой лестью.
Юль постоянно отмечает огромное влияние Меншикова, любовь и доверие к нему со стороны царя. В дневнике приведены собственные слова Петра:
“Без меня князь может делать что ему угодно; я же без князя никогда ничего [420] не сделаю и не решу”. Несмотря на явное преувеличение, эта фраза весьма красноречиво характеризует отношение преобразователя к своему сподвижнику. “Он был в то время полубогом, и вся Россия должна была на него молиться”, — говорит о Меншикове автор дневника.
Ненависть окружающих мало заботила Александра Даниловича, который не боялся увеличивать число своих недоброжелателей, во всем полагаясь на милость Петра I. По словам Юля, “стремясь безраздельно обладать сердцем царя, князь Меншиков досадует и сердится на всякого, кому его величество оказывает какую-либо милость. Вот почему все его ненавидят и у него так мало или пожалуй вовсе нет друзей в России”.
В целом русский народ произвел на Юля неблагоприятное впечатление. Он отмечает грубость, необразованность, скупость, мелочность и недоверчивость русских. Затем он приходит к выводу о том, что “справедливость и право у них недействительны”, они ценят лишь почести, крепкие напитки и подарки. Однако все эти замечания касаются главным образом людей, облеченных властью. Простой народ вызывает у Юля несколько больше симпатии. Он замечает, что “быстрота, с какою русские выучиваются и навыкают всякому делу, не поддается описанию”. А позже он говорит о солдатах — участниках Прутского похода: “Славный народ — хоть куда, но крайне ослабленный голодом”.
По свидетельству Юля, на русских пирах был распространен обычай устилать “полы во всех горницах и залах толстым слоем сена, дабы по уходе пьяных гостей можно было с большим удобством убрать их нечистоты”. В другом месте дневника также говорится, что сено в комнатах лежало по колено. Можно представить, сколь экзотической казалась эта деталь интерьера образованному европейцу. Подводя итог теме пьянства, отметим также своеобразное наблюдение Юля о том, что “в обществе русских женщин благодаря их усердному канючению и просьбам в самый короткий срок выпиваешь более, чем в обществе самых завзятых пьяниц”.
Датский посланник, по вероисповеданию протестант, с большим неодобрением отзывается о православном посте и удивляется тому, как “русские столь долгое время поддерживают жизнь пищею, едва пригодною для прокормления собаки”. Он приветствует то, что Петр I, А. Д. Меншиков, А. В. Кикин и некоторые другие не соблюдают постов.
Неотъемлемой частью придворного быта петровской эпохи были многочисленные шуты, нередко выходцы из княжеских родов. По словам Юля, они окружали Петра I на пиру даже во время его серьезного разговора с датским посланником, они кричали и свистели прямо в уши царю, но он не обращал на них ни малейшего внимания. Шуты были душой “всешутейшего и всепьяней-шего собора” — созданной в качестве пародии на папство шутовской компании, с которой Петр I иногда устраивал сумасбродные забавы. Юль отмечает активное участие царя в похождениях “всепьянейшего собора”, особенно в святочных набегах на дома вельмож и других богатых жителей Петербурга.
Надо заметить, что увеселения и попойки отражены в дневнике датского посланника значительно более подробно, чем серьезные события того же времени. Думается, это произошло вследствие нескольких причин. Во-первых, Петр, как уже отмечалось, мог совмещать забавы с важными делами без малейшего ущерба для последних. Во-вторых, Юль в свое время сообщал многие факты в своих донесениях в Копенгаген и, возможно, не считал нужным повторять в дневнике то, что уже было известно королю. В-третьих, посланник, вольно или невольно, делал акцент на проблеме пьянства, чтобы оправдать свое нежелание снова ехать в Россию.
Несомненно, вторая из указанных причин привела к тому, что в дневнике почти не оказалось сведений о дипломатической деятельности Юля. Он лишь упоминает о своих совещаниях с Петром I, Г. И. Головкиным и П. П. Шафировым, а также об аудиенциях у государя. Более подробно описана только одна деталь переговоров посланника с канцлером и вице-канцлером 11/22 декабря 1710 г. в связи с ратификацией не самого важного договора о салютах между русскими и датскими военными судами. Наиболее спорным оказался вопрос о праве первой подписи на документах. В результате, как пишет Юль, русские одержали “воображаемую победу на жидовский манер”. Несомненно, оригинальная идея расположить подписи на документе в обратном порядке принадлежала П. П. Шафирову.
Мемуарист обращает внимание и на то, что высшие чиновники России, со своей стороны, хотели приобрести такое же значение, как должностные лица Священной Римской империи германской нации. По словам Юля, “более других стремится приравняться к императорским министрам государственный вице-канцлер Шафиров”.
За время пребывания Юля в России состоялось лишь одно важное нововведение: 22 февраля 1711 г. был учрежден Правительствующий Сенат — коллегиальный орган из девяти членов, призванный обеспечить бесперебойное управление страной во время отсутствия государя (Петр отправлялся в Прутский поход). Юль в апрельской записи 1711 г. поименно перечислил пятерых сенаторов: граф И. А. Мусин-Пушкин, князь П. А. Голицын, Т. Н. Стрешнев, Г. А. [423] Племянников и князь Ф. Ю. Ромодановский. В действительности последний сенатором назначен не был, а помимо названных лиц, в Сенат вошли князь М. В. Долгорукий, князь Г. И. Волконский, М. М. Самарин, В. А. Апухтин и Н. П. Мельницкий.
Юль несколько раз упоминает еще одну важнейшую реформу, произведенную накануне его приезда в Россию: разделение страны на восемь губерний по указу от 18 декабря 1708 г. Прежде Россия делилась только на уезды. Из числа прочих петровских нововведений конца XVII — начала XVIII века посланник отмечает лишь учреждение должности бургомистра, введение нового алфавита и принуждение подданных носить европейскую одежду и брить бороды.
Довольно много Юль пишет об иностранцах на российской службе, обычно отдавая им предпочтение перед русскими. Интересно наблюдение посланника о том, что “между немецкими и русскими офицерами царит большой разлад: русские следят исподтишка за всеми словами и действиями немцев, ища уличить их в чем-либо неблаговидном”. Любопытны также сформулированные Юлем принципы кадровой политики Петра I. Они показаны на примере генерал-адмирала Ф. М. Апраксина, “который в сущности лишь показной адмирал и в морском деле решительно ничего не понимает”. Почему же Петр I поручил командование военно-морским флотом Апраксину? “Определен он на эту должность, — поясняет Юль, — по той только причине, что вообще над армиею, над флотом, в пограничные крепости и т. п. царь никогда не назначает начальником иностранца, а всегда природного русского, хотя бы он решительно ничего в деле не смыслил”.
Казалось бы, мнению Юля о профессиональных качествах Апраксина можно безусловно доверять, ведь сам датский посланник являлся моряком высочайшей квалификации. Однако английский морской офицер Дж. Ден, долгое время состоявший на русской службе, дал Федору Матвеевичу иную оценку:
Юль со ссылкой на свидетельства очевидцев описывает поведение Петра I в момент наибольшей опасности: “Царь, будучи окружен турецкою армией, пришел в такое отчаяние, что как полоумный бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова”. Это показание, на первый взгляд, опровергается сведениями других источников, согласно которым царь спокойно и разумно руководил обороной русских позиций, взвешивал возможности прорыва через турецкие линии, давал указания по ведению переговоров с турками. На самом деле никакого серьезного противоречия в данном случае нет. Вероятно, очевидцы описывали Юлю признаки одного из психических припадков Петра I, который был особенно подвержен им в минуты сильного волнения. Но такие приступы, как правило, довольно быстро проходили, после чего государь мог спокойно продолжать свою нелегкую работу.
К числу интереснейших страниц дневника относится описание свадьбы герцога Фридриха-Вильгельма Курляндского и племянницы Петра I Анны Иоанновны. Это был первый династический брак из нескольких запланированных преобразователем. Чуть позже царевич Алексей Петрович женился на принцессе Вольфенбюттельской, царевна Екатерина Иоанновна вышла за герцога Мекленбургского, а вскоре после кончины императора цесаревна Анна Петровна стала женой герцога Гольштейн-Готторпского. Датский посланник приводит уникальное свидетельство о том, что один из значительнейших представителей русского духовенства, Стефан Прибылович, открыто возражал против брака православной царевны и герцога-протестанта. Несомненно, эту точку зрения разделяли многие духовные и светские лица, но никто не смел противиться воле скорого на расправу царя.
В дневнике Юля содержатся описания достопримечательностей Петербурга, Киева, Новгорода и других городов. Часто встречаются рассказы об осмотрах посланником православных церквей и монастырей. Весьма интересны детали русского быта, зафиксированные любознательным датчанином. Например, из дневника можно узнать, что в России было принято есть суп после вторых блюд, а на десерт в числе прочих лакомств подавались соленые огурцы, сырая морковь и зеленый горох в стручках. Остроумно замечание Юля о том, что у русских имеется три доктора: баня, водка и чеснок. В дневнике отражены также некоторые детали украинского быта, подмеченные посланником во время поездки из Москвы в Киев.
Как уже было сказано, дневник Юста Юля был обнаружен в Копенгагенском государственном архиве Ю. Н. Щербачевым, который перевел источник с датского языка и издал в 1892 г. в нескольких номерах журнала “Русский архив”. В конце 1893 г. дневник опубликован и в Копенгагене — на датском языке. В 1899 г. Ю. Н. Щербачев издал наиболее полный текст источника в “Чтениях Общества истории и древностей Российских”, а в 1900 г. та же публикация была повторена в виде отдельного оттиска.
Следует обратить внимание читателей на то, что даты в дневнике Юля приведены по григорианскому календарю (новый стиль). Применявшийся в России юлианский календарь (старый стиль) отставал от него в XVIII веке на 11 дней.
Секретарь почти неотлучно находился при посланнике в течение всего времени его пребывания в России. Вместе с ним он в мае — августе 1711 г. совершил поездку из Москвы в Киев и Могилев, а затем отправился в Польшу. В Торуни Эребо расстался с Юлем и через Данциг вернулся на родину.
Петр решил оставить курьера на некоторое время при себе, таким образом Эребо пришлось участвовать во взятии русскими войсками Або 28 августа (8 сентября) 1713г. Спустя десять дней царь отпустил Эребо с ответными письмами к датскому королю. В октябре 1713 г. курьер вернулся в Копенгаген.
В 1715 г. Эребо получил место публичного нотариуса в Копенгагене. В том же году ему была предложена должность штатного секретаря датской миссии в Петербурге, но он предпочел “верный и спокойный хлеб” нотариуса. Интереса к России он, впрочем, не утратил. Об этом свидетельствует написанный им в 1726 г. труд о российских торговых законах, предназначенный для сведения датских купцов. Умер Эребо в 1744 г.
В большинстве своем содержащиеся в автобиографии факты подтверждают и дополняют сведения дневника Юля. Эребо тоже описывает сильные впечатления от триумфального шествия 21 декабря 1709 г. (1 января 1710 г. ) по случаю Полтавской победы: “Оно несомненно было величайшим и великолепнейшим в Европе со времен древних римлян”.
Первая встреча Эребо с Петром I прошла в соответствии с правилами, уже известными по дневнику посланника. Секретарь должен был служить переводчиком Юлю и вельможам, окружавшим царя. Но приняв из собственных рук Петра четыре стакана вина, Эребо “стал немым толмачом” и поспешил незаметно ретироваться. Так же он старался поступать и впоследствии, что сделать ему было легче, чем Юлю.
Рассказывая о свадьбе герцога Курляндского и Анны Иоанновны, мемуарист характеризует невесту наилучшим образом: “Это была очень красивая и умная девушка, отличавшаяся особенною кротостью и благожелательностью”. Подобного отзыва будущая российская императрица, кажется, больше ни от кого не получала.
Эребо считает, что 1710 г. “для России изо всего царствования Петра I был самый счастливый год”. В Петербурге происходили почти постоянные салюты и пьянство “по случаю многочисленных побед, одержанных в этот год царем над шведами”. “Насколько был счастлив этот год, — продолжает мемуарист, — настолько печален и полон опасностей был последующий, что мне пришлось отчасти испытать и на себе”. Эребо вспоминает, как в Немирове, в Польской Украине, они с Юлем едва избежали рабства или смерти: “В какой-нибудь полумиле от нас татары и турки взяли в плен и зарубили 700 человек русских, сопровождавших транспорт с провиантом для армии”. Юль же утверждал, что это были запорожские казаки, которые “отбили у русских 700 подвод с хлебом и мукою”. Думается, что свидетельство посланника точнее. Эребо, как и Юль, описывает страдания русской армии во время Прутского похода. “Солдаты почернели от жажды и голода, — вспоминает он. — Почерневшие и умирающие от голода люди лежали во множестве по дороге, и никто не мог помочь ближнему или спасти его, так как у всех было поровну, т. е. ни у кого ничего не было”.
Эребо пишет о том, что в сентябре 1711 г. в Торуни ему довелось быть переводчиком “в важных государственных переговорах” между посланником Ю. Юлем, генерал-майором князем В. Л. Долгоруким и “знаменитым князем Седмиградским, Рагоцким”. Речь идет о Ференце Ракоци — предводителе венгров в их войне 1703—1711 гг. за освобождение от власти Австрии. Вероятно, переговоры касались его отказа признать мир с императором Карлом IV и желания перейти под русское покровительство, о чем упоминал Юль в дневниковой записи от 24 сентября 1711 г.
При описании своей второй поездки в Россию Эребо не сообщил ничего ценного, кроме того, что купленные в Данциге парики и необработанный янтарь можно было с большой выгодой продать в Петербурге. После третьей [428] поездки он сохранил в памяти печальные картины войны русских и шведов в Финляндии, хотя участвовать в сражении лично ему, кажется, понравилось.
Автобиография Эребо была впервые опубликована в 1862 г. в Копенгагене доктором философии Вурман-Бекером, а в 1889 г. ее издал Г. Л. Грове. Выдержки из издания Грове Ю. Н. Щербачев перевел с датского и поместил в приложении к дневнику Юста Юля (издания 1899 и 1900 гг. ). Даты в автобиографии Эребо приведены по новому стилю.
В феврале 1711 г. Юст Юль отметил в своем дневнике: “В Москву приехал имперский резидент Плейер и тотчас же известил меня о своем прибытии”. Этот дипломат прибыл из Вены, куда его вызывали для отчета и где он в июне 1710 г. подал в Императорское министерство записку “О нынешнем состоянии государственного управления в Московии”. Появление этого документа, несомненно, было вызвано возросшим интересом австрийских правительственных кругов к России, набиравшей силу после первых реформ Петра I и Полтавской победы.
Комментарии
1 Возгрин В. Е. Заключение русско-датского союзного договора 1709 г. // Исторические записки. М„ 1974. Т. 93. С. 311.
2 История Дании с древнейших времен до начала XX века. М. : Наука, 1996. С. 220.
3 Возгрин В. Е. Указ. соч. С. 310.
6 Там же. С. V. (Предисловие Ю. Н. Щербачева к публикации дневника Юста Юля).
7 Беспятых Ю. Н. Иностранные источники по истории России первой четверти XVIII в. (Ч. Уитворт, Г. Грунд, Л. Ю. Эренмальм). СПб. : Блиц, 1998. С. 69, 363.
8 Там же. С. 169.
9 См. : Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. М. : Мысль, 1994. С. 86—87.
10 Защук Г. В. Орден Иуды // Вопросы истории. 1971. № 7. С. 212—215. 11 См. : Успенский Б. А. Царь и император: Помазание на царство и семантика монарших титулов. М. : Языки русской культуры, 2000. С. 34.
12 Беспятых Ю. Н. Указ. соч. С. 75.
13 Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа. XVII—первая четверть XVIII века. М. : Наука, 1976. С. 367.
14 Павленко Н. И. Петр Великий. М. : Мысль, 1994. С. 341.
15 Семенова Л. Н. Общественные развлечения в Петербурге в первой половине XVIII в. // Старый Петербург: Историко-этнографические исследования. Л. : Наука, 1982. С. 160.
18 Подробнее об этом см. : Юность державы / Фридрих Берхгольц. Геннинг Бассевич. М. : Фонд Сергея Дубова, 2000. С. 327—330, 439—440.
Текст воспроизведен по изданию: Лавры Полтавы. М. Фонд Сергея Дубова. 2001